— Папа! — орал он в трубку отцу, когда, слегка пьяный, ехал обратно к Ленке. — Мама вспомн-нила Р-родика! С-срочно возвращ-щайся дом-мой! С ней н-надо говорить, г-говорить, гов-ворить! — Ко мне кошка прибилась, беременная, — возбужденно кричал папа, — она поедет со мной! — Да хоть д-двадцать кош-шек, — Илюша задыхался от радости, — в воскрес-сенье всех з-заберу! Холеный гибэдэдэшник возник перед машиной, как упырь из-под земли. Илья резко остановился. Походкой вразвалку инспектор приблизился к окну «бэхи» и лениво откозырял. Илюша нажал на кнопку и опустил стекло. — Ваши докум… о! Да мы нетрезвые за рулем! — обрадовался мент, учуяв запах из салона. Илюша вышел и крепко обнял толстого упыря. — С-сколько с м-меня? — дружелюбно спросил он. — С тебя, дурила, суд и лишение прав, — процедил мент. — С-слушай, у м-меня мать начала выз-здоравливать, ч-чудо случил-лось! — не обиделся Илья. — Ну давай четвертак, — почесал затылок гибэдэдэшник. — И больше в алкогольном опьянении… Илья сунул в карман ментовской куртки пять купюр, потрепал его по толстой щеке и сорвался с места, ревущим мотором кромсая тишину маленькой московской улочки. Мамина оттепель настолько заняла все мысли, что о Корзинкиной Илюша не вспоминал целую неделю. В воскресенье поздно вечером он приехал к отцу на дачу и вместе с десятью ведрами яблок и беременной кошкой на руках водрузил его в машину. Дорога была пустой, неосвещенной, фары лупили по черному асфальту, дорожная разметка то вспыхивала, то гасла, наматываясь на несуществующую катушку где-то в утробе автомобиля. — Ну расскажи уже, как так получилось? Что за триггер сработал? — Папа насмотрелся сериалов с умными словами и горел нетерпением. — С чего вдруг мама вспомнила? — Я п-показал ей наши с Р-родькой родильные бирочки, нашел в с-старой шкатулке, т-там еще оп-писка с Корзин-киной. — Она и про Корзинкину рассказала? — удивился Лев Леонидович, гладя полосатую кошку с огромным животом, расплывшуюся пушистой каплей на коленях. — Ну да, все как б-было, — Илюша одной рукой крутил руль на повороте. — Надо же! Я не верил, что она когда-нибудь решится… И ведь подумать только! Через неделю у нее началась лактация! На чужого ребенка! — Ты сейчас о ч-чем? — огонек Илюшиной сигареты кометой улетел в окно. — Ну Родиона-то она уже год как откормила! А тут младенец от умершей Корзинкиной! Илюша резко затормозил, даже не свернув на обочину. Разметка остановилась. Кошка издала отчаянный вопль, выпустив когти в штаны Льва Леонидовича. Папа вскрикнул от боли. — Ты рехнулся, Илья? — заорал он на сына. — К-какой м-младенец от умершей Корзин-нкиной? — белея лицом, произнес Илюша. Папа понял, что сболтнул лишнего. Виновато озираясь по сторонам и отдирая кошку от брюк, он пролепетал: — Илюш, поехали уже… Илья выпрыгнул из машины, хлопнув дверью, и подошел к открытому окну отца. — Какой младенец от умершей Корзинкиной, папа? — спросил он чисто, без заикания. — Ну мама же тебе все рассказала? — с надеждой спросил Лев Леонидович. — Выйди! — приказал Илюша. Папа по-стариковски завозился, сгрузил кошку на сиденье и с одышкой покинул салон. — Девчушка эта, Корзинкина, умерла при родах. С травмой она была какой-то химической, с увечьями. А мы с мамой домик тогда снимали в Томилине, недалеко от воинской части. Жопа мира, в общем. Дай закурить. Илюша механически протянул отцу вскрытую пачку. Отец чиркнул зажигалкой, но от волнения смог затянуться только с четвертого раза. — Родику было два года. И тут ее привезли полуживую в наш сельский медпункт. На сносях. Она родила и умерла. А ребенка, тебя то есть, нам с мамой отдали. — Меня???? — оторопел Илюша. — То есть я не в‐ваш родной с-сын? — Ну как не родной, что ты несешь? Я вот с Муськой живу три месяца, так она мне уже роднее всех родных! А тебе два дня от роду было. Коровье молоко ты не пил, весил два кило четыреста, как деревенская курица, умирал на глазах. И тут у мамы началась лактация, представляешь? Грудь раздулась, молоко пришло! И она тебя выкормила! А уж сколько ты болел… Мама тряслась так, что даже забывала про Родиона. Всю жизнь на тебя положила, надышаться не могла. Да и сейчас ты ее единственная любовь. Не родной… Илюша дрожащими губами вытянул из пачки сигарету и уронил ее на асфальт. Отец сунул ему в рот свой окурок. Сын набрал полные легкие дыма и сел на корточки. — А Родька з-знал? — прошептал он. — Нет, конечно! Никто не знал! Поехали, Илюш, я замерз! — А кем была эт-та Корзинкина? — Да бог ее знает! Родственников у нее не было, мужа тоже, какая-то несчастная девочка девятнадцати лет. Как вон Муся. Полный живот детей, а где она родилась, кто ее изнасиловал, откуда она знает? — Пап, с-садись за руль, я не п-поведу, — сказал Илья. — Только держи Мусю крепко, чтоб не убежала, — засуетился отец и пошел на водительское сиденье. Осознание собственной безродности потрясло Илюшу не меньше смерти брата. Не мигая, смотрел он на летящую дорогу, автоматически гладя полосатую Мусю по бороздке между ушами. Под чувственными подушечками его пальцев, от которых млели все женщины, кошка расслабилась и громко затарахтела. Через джинсы на ногах он ощущал ее материнский живот с шевелящимися детьми. От нервного потрясения Илья стал терять связь с реальностью и впал в необъяснимый транс. Совершенно четко, как на экране с высоким разрешением, он увидел палисадник возле своего детского дома, молодого наглого Родиона, мента Виталю и какого-то склизкого мужика в коричневом костюме. — Корзинкина здесь живет? … Я ее отец. «Почему она должна была жить именно в этом доме, если к тому моменту была мертва вот уже 18 лет?» — подумалось Илюше. — Она умерла, а квартира осталась… — всплывали огрызки разговора тридцатилетней давности. Они уже въехали в Москву, папа резко остановился на светофоре. Илюша очнулся, сжал зубы и с этого момента понял, что будет искать следы несчастной Корзинкиной, чего бы это ему ни стоило. — Ну ведь я по-прежнему твой отец? — робко спросил Лев Леонидович. — Конечно, п-пап. Как и я т-твой сын. Старик облегченно выдохнул и потрепал Илюшу по голове. — Только у мамы ничего не спрашивай. Она и так настрадалась за последнее время. — Догов-ворились. К-когда Муся родит с-свору, одного наз-зови в честь меня. — Заметано, — отец нажал педаль газа, и они поплыли за бесконечным рядом красных стоп-сигналов в московской полуночной пробке. Глава 28. Любовь Участкового Виталю Илюша отыскал через адресный стол. Он уже был майором в отставке, ушел на пенсию и возглавлял местный союз ветеранов МВД. Жил на той же улице, где Гринвичи провели детство. Илья взял ночной билет на поезд и с утра был у его двери. Жена Витали, работавшая секретаршей союза, предупредила, по какому делу к нему приедет гость, и мент поднял все справки и связи. Когда Илюша позвонил в дверь, у Витали от предвкушения хоть какого-то расследования уже чесались ладони. — Любимчик Эпохи! — заорал майор. — Сколько зим, сколько лет! — Есл-ли быть точными, то двад-дцать семь, к-как мы отсюд-да уехали, — засмеялся Илья, обнимая растолстевшего, седого Виталю. — До сих пор квакаешь, заикаешься? — Мент сердечно потрепал его по макушке. — Аг-га! Виталя усадил его за кухонный стол с дешевой клеенкой, плотно заставленный домашней едой: пирожки, блинчики, ватрушки исходили горячим паром и возвышались в тарелках египетскими пирамидами. Жена налила чай и поставила стопки. — Махнем? — спросил майор. — Дав-вай сначала к д-делу. — Итак, резюмируем, что мы ищем? — собрался Виталя. — Ищем некую К-корзинкину Зэ Пэ, кот-торую почему-то в сорок п-первой к-квартире искал тот х-хмырь, помнишь? — Илюша, я помню все. Смотри, что я нарыл. Виталя раскрыл старую коричневую папку с потертыми углами и, смочив слюной волосатые пальцы, начал по одной перекладывать бумажки на стол. — В нашем городе за последние пятьдесят лет проживало тридцать две Корзинкины, из них Зэ Пэ — три штуки. Помнишь, как звали искомую Корзинкину? — Мент поднял на лоб очки с засаленными стеклами. — Н-нет. — П-память д-дырявая, — передразнил его Виталя, — мужик искал не кого-нибудь, а Злату Петровну, свою дочь! И звали его Игнатов Петр Петрович! — От-ткуда т-ты помнишь? — изумился Илюша. — Профессия у меня такая, — майор поднял вверх указательный палец. — Так вот, из этих Зэ Пэ — Златы Петровны нет ни одной. Зоя и две Зинаиды. Игнатов Петр Петрович прибыл из-под Архангельска. Я навел справки, он уже умер вместе со своей женой. Дети его ни о какой Корзинкиной никогда не слышали.