— Я забрала эту девочку из одного ада, чтобы поместить ее в другой? — кричала в слезах Ланская, прижимая к себе дрожащую Златку. — Нина Андревна, успокойтесь, — толстая воспиталка невозмутимо доедала бутерброд. — Это обычная драка подростков. Она тоже со временем отрастит себе и зубы и когти. Вот увидите. А платье мы ей новое выдадим. В новом, на вырост платье Златка была похожа на еще не сожженную ведьму. Оно болталось возле щиколоток, в районе талии туда бы поместилась воспиталка с бутербродом. Златке выдали черный школьный фартук, и она носила его, не снимая — и в школе с формой, и в интернате, — подпоясав злосчастный балахон. Ланская приходила через день, лишь это останавливало Фаню учинить над рыжулей расправу. В классе Златку посадили за первую парту — из-за своей прозрачности она никому не мешала. Чтобы как-то преодолеть в душе стыд и отчаяние, Корзинкина начала внимательно слушать учителей. Формулы, правила, теоремы отвлекали ее от черных мыслей. Особенно понравилось Златке естествознание. Предмет вел белокурый светлоглазый Евгений Алексеевич по кличке Жгутик — узкий, зыбкий, недавний выпускник местного пединститута. Он был не похож на всех остальных мужчин прежде всего тем, что не вызывал чувства опасности. В старших классах Жгутик преподавал еще и химию. Златку завораживали опыты. Намытые пробирки, в которые Евгений Алексеевич что-то погружал пинцетом, затем по капелькам что-то приливал, потом взбалтывал и — о чудо! — синий дым, или маленький взрыв, или мощное бурление. Еще она любила всяческие срезы — горных пород, человеческого черепа, древесной коры. В общем, все, что разворачивало глянцевый фантик и обнажало суть. К концу года Жгутик стал чаще вызывать ее к доске, и под его руководством Златка демонстрировала классу опыты. Учителя восхищало, какими точными, недетскими движениями она взбалтывает колбу, как внимательно отмеряет реагент в пробирке с делениями, как дотошно, следуя инструкции, перемешивает ингредиенты в чашке Петри. С ней можно было не сомневаться: итог опыта получится именно таким, каким он описан в учебнике. Смена цвета, реакция разложения, хлопок, выделение газа — все происходило как по рецепту. Однажды Златка заглянула в маленькую лабораторию, где Жгутик готовился к уроку химии для девятиклассников. Охлаждал пробирку, в которой прямо на глазах образовывались золотистые хлопья. — Как это получилось? — невольно вскрикнула она, но тут же закрыла себе рот руками и попыталась спрятаться за дверью. — Не бойся, иди сюда! — Жгутик был дружелюбен. Златка на цыпочках подошла и взяла в руки колбу, где парили нереальной красоты искристые песчинки. — Это «золотой дождь» — смесь ацетата свинца и йодида калия, — Евгений Алексеевич улыбался. — Как красиво! И я смогу это повторить? — Сможешь, только спустя пару-тройку лет, — Жгутик был серьезен, — а хочешь посещать мой кружок «Увлекательная химия»? Я беру туда ребят начиная с седьмого класса, но ты можешь приходить и слушать. Златка просияла. Жгутик посмотрел на нее сквозь колбу с золотым песком: лицо девочки вытянулось, рыжий кошачий глаз и лепехи веснушек преломились сквозь стекло и влились в единый ансамбль с мерцающими кристаллами. — А если добавить туда глицерин, они будут парить еще красивее, — сказала рыжуля. — Браво, умница! — засмеялся Жгутик. — Жду тебя на занятиях. Златка возвращалась в интернат вприпрыжку. Она светилась, переливалась и парила не хуже кристаллов Жгутика. В столовой за общим столом с интернатками и воспиталками сидела Нина Ланская. Комсомолка не улыбалась и судорожно мяла салфетку. У Златки засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия. Не успев еще вдоволь насладиться послевкусием от разговора с химиком, она развернулась и побежала прочь из столовой. — Злата! Корзинкина! Иди сюда! — Ланская бросилась за ней вслед. Златка подняла на Нину глаза. Та взяла ее лицо в свои ладони и с трудом выдавила: — Твои мама и бабушка погибли. Кто-то поджег дом, сгорели заживо. Не сумели выбраться… У Златки не дрогнула ни одна мышца. Она жестом показала Нине — оставь меня — и молча пошла к себе в комнату. На кровати возле окна, как всегда, царила Фаня. Положив ноги на общий стол, она грызла семечки и плевала на пол. — Ща закончу, вымоешь, — сказала Фаня. Златка, не вымолвив ни слова, подошла к Фаниной тумбочке и резким пинком опрокинула ее на пол. Дверь раззявилась, оттуда полетел Фанин хлам: зубная щетка, огрызки помады, засохшие булочки, фантики, новенький будильник с двумя шапочками на голове. Златка с неистовой силой начала топтать все это тяжелыми ботинками, перемалывая в мелкую крупу. Будильник хрустел особенно рьяно, разлетаясь в стороны маленькими деталями и милыми шапочками с пимпочками. У Фани изо рта вывалилось содержимое и упало на широкую грудь. — Ты че, уродина, совсем ополоумела? — Она вскочила на ноги и поперла на рыжулю. Златка с размаху ударила ее по щеке. Фаня потеряла равновесие и сделала шаг назад. Златка, уловив момент, замолотила кулаками по лицу. Она чувствовала, как в тело вливается невиданная сила, как под ее руками разбивается хрящ, как что-то мягкое и податливое начинает течь между пальцев. Фаня орала и молила о пощаде. На крик сбежались все, кто ранее был в столовой. Златка схватила коричневый таз для пола и с жутким треском начала бить им об окровавленную Фанину голову. Интернатки стояли затаив дыхание. Никто не кинулся спасать Фаню. Никто не сказал рыжуле «остановись». Златка остановилась, когда устала. Она пнула ногой еще одну Фанину тумбочку и вытряхнула из нее все содержимое. — Теперь обе тумбочки мои, поняла? — оскалилась она, нависая над Фаней. Фаня кивала месивом лица и выла. — И пол будешь мыть в мое дежурство, тварюга! Фаня выла и кивала. Обессиленная Златка рухнула на кровать. Кто-то из интернаток робко начал хлопать в ладоши, другие подхватили и дружно зааплодировали. Рыжуля уже ничего не слышала. Она плыла в мареве над пшеничном полем. Навстречу, улыбаясь и лучась рыжими глазами, шли мама и бабушка, молодые, божественно красивые, родные, теплые. Златка обвила обеих тонкими руками и прошептала: — Не гоните меня. Я с вами. — Придет время, Золотулечка, придет время. — Я отомщу за вас! — плакала Златка. — Не траться, милая. Солнце еще никому не удалось замарать сажей. Просто потерпи одну жизнь. Всего лишь одну жизнь… Глава 12. Жгутик Златка окончила школу весьма сносно. История с литературой хромали, но в точных науках ей не было равных. На кружок Жгутика она ходила как в церковь — истово и с благоговением. Химия стала ее религией. Все, что объясняли на уроках, было уже давно знакомым: будто знания сидели внутри и их просто выдернули на поверхность. Она чувствовала природу реакций, ощущала тягу одного вещества к другому, видела валентность в проекции, как ручки-ножки атома, готового спариться с другим элементом. Евгений Алексеевич уделял ей много времени. В седьмом классе они уже прошли десятый, и Златка требовала большего. Нос к носу в маленькой лаборатории они проводили вечерние часы и экспериментировали. На столе под стеклянным колпаком постоянно что-то взрывалось, дымилось, растворялось и кристаллизовалось. Белые халаты, которые они между собой называли «драники», были продырявлены словно картечью из ружья, разъедены щелочами и кислотами, покрыты цветной сыпью. Особенно Златку волновал фосфор во всех его ипостасях. Взрывоопасный белый, стреляющий прямо на воздухе, янтарный желтый, дающий рыжие, как Златкины глаза, «хвосты» газа при растворении в азотной кислоте. Безопасный красный, кубик которого вместе с металлическим натрием рождал фосфин, светящийся в темноте. «Если бы меня спросили, каким химическим элементом я была в прошлой жизни, я б ответила — фосфором!», — хвалилась Златка. «Тогда я был бы кислородом и горел бы всякий раз белым пламенем при взаимодействии с тобой», — грустно отвечал учитель. В выпускном классе Жгутик перевелся в другую школу. Златка страдала, не находя этому объяснения. В класс пришла унылая химичка, монотонно повторяющая учебник. Рыжуля решила поступать на химический факультет местного политеха. В отличие от большинства ровесников, она точно знала, где и кем будет работать. Сочинение завалила, а вот на экзамене по химии блистала так, что старенький профессор только и спросил: — Откуда ты взялась, Корзинкина? — Из Федотовки, — потупилась Златка. — Смотри-ка! Рождает еще земля русская Ломоносовых и Менделеевых! Профессор лично хлопотал перед комиссией, чтобы двойку за сочинение у Корзинкиной исправили на тройку. Подняли документы, позвонили в интернат, убедились, что круглая сирота. Златка же, узнав о проваленном экзамене по литературе, потеряла всякую надежду. Когда на дверях института вывешивали списки поступивших, она пошла лишь для того, чтобы посмотреть, кто из ее одноклассников зачислен. Водя пальчиком по списку, наткнулась на свою фамилию. Не поверила, обернулась к прыщавому молодому человеку: — Прочитайте, что здесь написано? — Корзинкина З. П. — факультет химии. Как же она любила мир в этот момент! Каким же он был добрым, благосклонным, расслабленным, мягким! Хотелось кинуться кому-то на шею, но друзей и подруг после расправы над Фаней у нее не было. Крылатая, легкая, она неслась вниз по широкой лестнице, цепляя нежными плечами милых очкариков и умных, насупленных дев. В толпе абитуриентов мелькнуло родное лицо. Златка остановилась и в неверии затрясла головой: с букетиком желторотых нарциссов, смущенно улыбаясь, стоял Жгутик. Она бросилась к нему в объятия и прижалась щекой к груди. — Евгений Алексеевич, я поступила!!! — Мокрые ее ресницы оставили полумесяцы на желтой мятой рубашке. — А вы тут кого встречаете? — Тебя, — сказал учитель. — Как? — А через год, когда тебе исполнится восемнадцать, мы поженимся. Я ждал целых пять лет! Это было не про Златку. Не про тощую веснушчатую девчонку с заусенцами на руках. Нежеланного гадкого утенка, дочь шалавы и внучку шалавы. Она была недостойна такого счастья. Златка зажмурилась и увидела бабушку, обреченно качающую головой. — Золотко ты мое в корзинке, — Жгутик прервал ее видение, притянул к себе и поцеловал в лоб. «Больше не попрошу у жизни ничего, — Златка стряхнула с себя потусторонний взгляд Нюры, — только Он, только Учеба, только Химия, большего и не надо!» Они гуляли по парку, держась за руки, ели эскимо, испачкали платье крашеной скамейкой. — Я куплю тебе другое. В этом ты ходишь последнюю пятилетку. — Жгутик держал ее за талию, источая тягучую нежность. В центральном универсаме она выбрала ситцевое летящее платье с васильками, сорвала зубами бирку, вышла из примерочной и выбросила старую одежду в мусорное ведро. Жгутик растрогался до заикания. На голубом фоне ее глаза налились липовым медом, волосы засияли пшеничным венцом, веснушки вспыхнули янтарными брызгами. Златка была невыносимо сочным июльским цветком, с которого нужно было немедленно собрать пыльцу. Химик почувствовал оживление во всех своих органах. Он сглотнул слюну и бросился к кассе. Немолодая продавщица одобрительно ему кивнула: «Повезло тебе, парень!» Душа развернулась рисунком наружу и ковром-самолетом унеслась в небо. В интернат вернулись за минуту до комендантского часа. Жгутик поцеловал Златку в губы и отскочил, не дожидаясь ответной реакции. Она опустила глаза: — Как мне вас называть? — А как ты звала меня за глаза в школе? — Как все: Жгутик. — А я — Женя. — Как же это чудесно! — Что именно? — Что не Петя… * * * Златка не рассказывала о своем прошлом. Оно спугнуло бы и хлебнувших лиха, а уж чувствительного Женю из семьи кораблестроителя и учительницы пения и вовсе могло размазать по асфальту. Он огранял ее красоту, как умел: дарил нежнейшие желтые букетики — из рудбекий и зверобоя, из мелких хризантем и пижмы, из лютиков и ромашек. Купил бежевые туфельки и тонкое серебряное колечко, которое было впору только на указательный палец. И, чтобы не спадало с безымянного, Златка накрутила на него проволоку. Дотрагивался до ее лица кончиками пальцев и целовал так робко, что между их губами запросто можно было просунуть промокашку. Он приручил рыжулю, растворил ее страх, как марганцовку в воде — без пузырей и остатка. И наконец через пару месяцев, после того как ей исполнилось восемнадцать, привел в свою квартиру. Был теплый ласковый октябрь. Листья оранжевого клена латали проплешины темной, засыпающей земли. Мама с папой жили на даче, влюбленные исходили весь город вдоль и поперек, и Женя привел ее домой, мечтая просто посидеть, прижавшись к Златке, на диване. Но вышло по-другому. Гладя ее по спине подушечками пальцев, Жгутик нащупал пуговки на васильковом платье. Они поддались без сопротивления, потом был абсолютно негордый лифчик из ситца на крупных крючочках (что там было прятать!) и маленькие горячие соски цвета топленого молока, которые росли прямо из ребер. Златка все это время сидела, как неживая, уткнувшись взглядом в рояль и распахнутые ноты. Ничего более буржуазного и развратно-возбуждающего она в жизни не видела. Три кривые, раздутые, бесстыже расставленные ножки держали на себе огромное тело с открытым зевом бело-черных клавиш. На пюпитре, обнажившись до корешка, разнузданно стояли ноты. Какой-то непристойный отрез лиловой органзы, брошенный поверх инструмента, прикрывал его тело оттенка слоновой кости не более, чем простыня — нагую Данаю, висевшую тут же над роялем. Златка вздохнула — ежемесячного надоя в колхозе «Путь Ильича» не хватило бы, чтобы откормить ее до состояния пышной музы Рембрандта. Сладострастие застыло в комнате широким столбом солнечного света, в котором, как кристаллы в глицерине, плавали блудливые пылинки. Самым постным в этом порочном великолепии был Жгутик, который запутался в своих штанах и никак не мог содрать их с худеньких кузнечиковых коленок. Действо сильно проигрывало предвкушению. Ей было больно, скрежетно, неуютно, словно моркови на терке. Женино сосредоточенное лицо вызывало уважение, но, чтобы сохранить возбуждение, она смотрела на Данаю. Жгутик долго возился, утомил и утомился сам. Наконец, откинувшись на подушку дивана, он взял сигарету и закурил. Задумчивый дым по спирали дотянулся до потолка. Златке захотелось нежности, она прильнула к его костлявому плечу. Он чмокнул ее в щеку и надолго оцепенел. Столб света по-прежнему пылился, но уже без похоти, рояль, покрытый тряпкой, превратился в мебель, Даная беспросветно скучала. Вдруг Женя резко подскочил, будто в попу ему из дивана выстрелила пружина. Он начал шарить рукой по плюшевому пледу, сжимая и разжимая его в кулаке. Затем таким же движением кинулся щупать Златку между ног. — Что случилось? — испугалась рыжуля. — Где кровь? — нервно спросил он. — В смысле? — она попятилась назад. — В прямом! — Жгутик наливался яростью. — Ты что, не девственница? И молчала? Пользовалась мной? Держала за идиота? — Женя, подожди, этому есть объяснение… — губы Златки дрожали. — Какое?! Что ты прожженная блядь, проститутка? шалава?! Говорила мне мама, не связывайся с интернатками, они все порченые, клейма некуда ставить! Златка окаменела, как в тот день, когда услышала о сожжении матери и бабки. Она механически надела белье, платье, накинула плащ и кипятком презрения обдала голого Женю. В студенческом общежитии, куда ее поселили, не было Фани. Поэтому, выходя из квартиры, она хлопнула дверью так, что в коридоре со стен слетели две витрины и разбились в крошку. Искусительница Даная рухнула на рояль, вонзив угол золотой рамы в хребет срамного инструмента. Чудовищным сквозняком с пюпитра слизало ноты, старинная напольная ваза разлетелась как при ядерном взрыве. Жгутик закрыл голову руками и уперся лбом в коленки кузнечика. Жизнь лежала перед ним грудой мельчайших осколков всего того, что было когда-то ценно, истинно, свято. Глава 13. Близнецы Саня меня выбешивал своим занудством, а в Эпоху я влюбился. Острая на язык, необидчивая, шебутная, она каждый день придумывала новые развлечения в нашей достаточно размеренной, лишенной всяких событий «загробной жизни». — Зырь, зырь, Шалушик раскомандовался, строит работяг, а у тех ща пупки порвутся, пока они твою плиту тягают с места на место! — гоготала она.