Её дом. Её цитадель. Её крепость объята пламенем. В вечерних сумерках очень ярко, ослепляюще почти и, наверное, до дрожи красиво, как и страшно. Не замечает редких деревенских жителей, бегающих с вёдрами. Только выбитые от жара окна и выглядывающие из них языки пламени. В голове будто тоже дым, просочился как–то и рассудок затуманил. Не заметила сама, как бросилась к пылающей двери, и как обхватили сзади худощавые, но крепкие руки. – Нельзя, Вестушка! – пытался образумить голос дяди Вани, но всё бестолку. Чернова рвалась к дому. Казалось, что не развалюха старая пытает, а сердце в груди. Очень важная её часть. Из деревенских кто–то осуждающе обронил, что пожарных уже с минут сорок нету. Действительно. Зачем торопиться спасать то, что давно забыто и пылью, как снегом, а теперь и пеплом припорошено. Когда из стариковых рук её перехватили крепче и сильнее, знакомые, сил у Черновой уже не было дергаться. Она выла раненным волком и из глаз впервые за долгое время градом падали слёзы. Казалось, горит вся её жизнь. Прошлое, настоящее и будущее. Всё пропало в проклятом огне. Спасать было нечего. Не помнит, как успокаивали захлёбывающуюся слезами нежными словами и крепкими объятиями. Не помнит сирен пожарных машин и грубый командный голос, попросивший убраться со двора к чертовой матери. Как следом примчала скорая, вызванная «на всякий случай» и неожиданный подлый укол, после которого веки быстро отяжелели. Для Весты этот день закончился быстро и неожиданно. Но не для Игоря, держащего безвольное тело на руках. И не для Павла. – Сильная истерика, – бросает задумчиво врач скорой помощи, – Такая молодая, а за развалюшку в деревне так убиваться. – Для неё этот дом значил очень много, – бросает мрачно Павел, расписываясь в какой–то бумажке, даже не читая, не до этого. Перебрасываются еще парочкой фраз, и медик узнает, что та только после покушения на убийство и сразу новое потрясение. Мужчина в возрасте, скоблит короткострижеными ногтями щетину на подбородке и, прежде чем захлопнуть двери машины, негромко советует: – Покажите девушку психологу. И скорая уезжает уже без сирен. А следом и пожарные. Кажется полчаса всего прошло на деле–то глубокая ночь. Деревенские тоже как–то незаметно разбрелись. Дядь Ваню, у которого то ли сердце зашалило, то ли давление, увела жена, хотя тот не хотел оставлять молодёжь в таком растерянном состоянии. Если их можно таковыми назвать. Садиться за руль было не самой мудрой идеей, и они остались в доме Заболоцкого, отогнав машины ближе к ограде. Уложив Чернову в спальне на кровать, Игорь укрыл её одеялом и, задержав ненадолго взгляд на влажном от слёз лице, коснулся невесомо ладонью бледно–розовой щеки. Болезненная краснота на коже делала её почти ребенком. Когда мужчина вернулся в единственную комнату с включенным светом – кухню, Павел говорил по телефону и воодушевленным он не выглядел. Сигарета почти догорела до фильтра, когда, скинув вызов, он обернулся к вошедшему Игорю, негромко и отчего–то хрипло спросив: – Спит? Заболоцкий лишь кивнул, подхватив с подоконника сигареты, к слову, не свои, и зажигалку. Какое–то время они просидели в тишине, собираясь с духом для ещё одного серьёзного разговора. Он мог случиться раньше и, возможно, случись он, этого страшного события вовсе бы не произошло. – «Они» – это кто? – задал наконец вопрос мужчина, выдохнув дым в сторону открытого окна. – Чуть меньше месяца назад я привёз Весту домой и нашёл у неё целую стопку записок с угрозами, – начал было Павел и опустился за стол напротив собеседника, – Начал трясти и выяснил, что она: во-первых, с мужем по-тихому развелась в судебном порядке, а во-вторых, угрозы эти не ей, а ему адресованные. Были, поначалу. Он же бесконечно командировачный, его найти трудно оказалось. Вот они и переключились на нее. То, что он уже бывший муж, никого не волнует. Игорь слушал внимательно, не перебивал и, когда тот за телефоном в карман полез тоже не встревал: – Вот смотри, – он расширил изображение из чата, – Мы пробили номера, с которых Весте названивают с угрозами. – Помогло? – скептически уточнил Заболоцкий, прокручивая в голове полученную информацию. – Аж десять раз, – мужчина закатил глаза. – Скинь мне это всё, – попросил он и откинулся на спинку стула. – Они пугали как-то повлиять на её жизнь. Скорее даже запятнать репутацию, но... Но «это» совершенно точно не входило не в какие рамки. Заболоцкий вовремя вспомнил, что ночь – не лучшее время для важных звонков и день наконец–то закончился совместным решением пойти спать. Они это не обговаривали, но оба боялись того момента, когда накаченная препаратами Чернова проснётся. Горькие слёзы на лице любимого человека – это, оказывается, очень больно. Укладываясь рядом с Вестой, Игорь боялся шуметь, но видимо зря, Чернова даже не шелохнулась. Осмелев немного, Заболоцкий обнял девушку поверх одеяла и почти сразу уснул. А проснувшись уже при свете дня, настороженно сел в кровати, не ощутив под рукой тёплого тела. Вторая часть кровати была пуста. Беспокойство не дало ему снова опустить голову на подушку, он встал и прошел к двери, за которой Павел на диване тихо храпел. На кухне Весты не оказалась и в туалете тоже, оставалась только улица. На дворе Черновой не нашлось, и Игорь направился к соседскому, даже не озаботившись тем, что надо было бы вернуться и натянуть на обнаженный торс хоть что–то. Утренняя прохлада уже не была столь лютой, как ещё неделю назад и он не рисковал отморозить себе что–то, наоборот, бодрила свежесть. Калитка, что одна, что вторая оказались незакрыты, а это означало, что он на верном пути. Веста нашлась в обгоревшей гостиной. Запах гари забивал нос, от обилия черного резало глаза. Не было ничего, чего бы не коснулось пламя. Чернова не подала голоса даже когда заметила, что больше не одна в доме. Она только позволила уткнуть себя носом в теплую грудь и обняла мужчину за плечи. Так они и стояли бессчётное количество минут, пока сердечный ритм Черновой не успокоился. Он мог бы сейчас предложить ей восстановить дом, но это не принесло бы девушке покой. Игорь хорошо понимал, что сгорели не жилые квадратные метры, сгорела память. Память, которую не восстановить никакими деньгами, потому что человека, с которым они всё это построили, больше не было. Она позволила увести себя с пепелища. На этот раз без слёз и истерики, но глядя в бледное лицо, Игорь думал о том, что лучше бы она плакала, чем вот так, молча и всё в себе. Несмотря на ночь под крепким успокоительным со снотворным эффектом, у Черновой без труда получилось заснуть, едва ли не через две минуты после того, как она вновь позволила уложить себя в кровать в доме Игоря. Прекрасное ничто на этот раз не пахло дымом, но чувство, будто от неё ускользает что–то светлое и важное никуда не делось. И замерший в дверном проёме Павел глядел на свернувшубся и уткнувшуюся в одеяло на кровати подругу с искренней тревогой. Он пересёкся взглядом с Игорем и молча достав телефон, отступил от спальни, чтобы тихо выйти из дома, туда, где его телефонный разговор не потревожит Весту. И на следующее утро Чернова совершенно точно не хотела садиться в машину, но вот она сидит на заднем сидении, прямо за передним пассажирским, на котором сидит Павел и иногда говорит, куда поворачивать сидящему за рулём Игорю. Гнетущая атмосфера в салоне напрягала, как бы лучший друг не старался разбавить её разговорами на отстраненные темы или скудными, почти что неуместными шутками. Он нервничал и Чернова это чувствовала, начинала нервничать сама. – Всё еще не понимаю, что я там забыла, – заметила Чернова, глядя в окно и будто вовсе ни к кому не обращаясь. – Поймёшь в процессе, – пообещал Павел. – Бредятина какая–то, – пробурчала в полголоса Веста, вздохнув и привалившись лбом к холодному стеклу. – Тебе там понравится, – заверил её друг, тут же напоровшись на грубость: – В психушке? Мне уже не нравится. – Это не психушка, – возразил мужчина, – Частный оздоровительный санаторий с самым лучшим психологом в области. – Да, ведь все чудо–специалисты бросают город и уезжают в какую–то глушь спасать зажравшихся мажоров от депрессий. – Можешь с ним и это обсудить, очень открытый человек… Но Чернова уже не ответила, сложив руки на груди и всем видом выражая недовольство. Если Павел рассчитывал на то, что Веста увидит санаторий и изменит своё мнение, то не тут–то было. С последнего визита Павла там несколько изменилась обстановка… Он совершенно точно не помнил, что бы кирпичный забор и кованные ворота были такими высокими и совершенно точно раньше они не заканчивались смотрящими в небо острыми стрелами. Убедить подругу в том, что охрана на территории исключительно для защиты от лесных обитателей можно было даже не пытаться, после ограды она в это точно не поверит. – Почему у меня такое ощущение, что вы пытаетесь от меня избавиться? – спросила девушка, подозрительно глядя на мирно прогуливающихся между деревьями во дворе редкими гостями санатория. – Даже у меня появилось ощущение, что мы пытаемся от тебя избавиться, – добавил Игорь, оглядев кованные и в какой–то мере даже изящные, но неприступные решетки на окнах широкого трёхэтажного здания. Глава 13 Твёрдая суховатая мякоть нектарина пахла одуряюще вкусно и Игорь, захвативший на «выписку» парочку спелых плодов, тоже пах изумительно. Чернова не разбиралась в парфюме, но ей казалось, что в аромате присутствуют нотки горького шоколада и тёплой, нагретой солнцем древесины. Девушка прищурила один глаз, пожалуй, к отсутствию в этом заведении штор она так и не смогла привыкнуть, и лишь развернулась сильнее на бок, ёрзая головой на коленях мужчины, почти что уткнувшись тому в бедро. – Ты в этих здоровых толстовках как подросток, – заметил Игорь, поправив под её головой скомкавшийся капюшон. – А ты с этой бородой похож на кавказца, но я все равно тебя хочу, – отозвалась Чернова, вытирая руки и заворачивая влажную косточку в растянутую влажную салфетку. – Вернёмся в город, и я это исправлю, – пообещал Игорь с тихим теплым смехом. – Лучше завтра, – возразила та, – С нерусскими у меня ещё не было. – Воздержание дурно на тебя влияет, – заявил Заболоцкий и было хотел наклониться к её лицу, но в дверь громко забарабанили и не дожидаясь ответа, опустили ручку вниз и потянули дверь на себя. – Надеюсь, вы одеты! – бросил Павел и на свой страх и риск шагнул в комнату, палатой это помещение язык не поворачивался назвать, – А чего это вы одеты? – расстроился мужчина, – Не поймите меня неправильно, мне же до самого города в одной машине с вами терпеть ваши эти влюблённые флюиды! – Какого ты обо мне мнения? – возмутилась Чернова, – Только дома на белых простынях и в миссионерской позе. Заболоцкий лишь хмыкнул, он как взрослый и серьёзный человек не стал напоминать, что их первый интим был в лесу на полусгнившем сыром бревне.