– Мода такая теперь, дядь Вань, – тихо засмеялась Веста, подхватив злополучного рака за хвост. – Игорь, а ты чего не в моде? – захохотал дедок, – Видели рак какой, а? А кричали «нету-нету!», тьфу ты! Глава 3 – А Пашка-то где? – любопытствовал старичок, натирая давно не белым полотенцем пыльную трёхлитровую банку. – Скопытится скоро Пашка на своей работе, – негромко отозвалась Веста, нарезая мягкий домашний пирог, – Приезжал вчера. – Значит до сих дружите, – сделал вывод Иван Васильевич, заулыбавшись еще шире, – Молодцы. Игорь, а твои-то все где? Целая же банда была. – Не могу похвастаться той же сплоченностью, – грустно улыбнулся Игорь, – Разъехались кто куда. Веста со старичком разговаривали так просто и легко, что Игорь диву давался. Он и половины деревенских не помнил, кого затрагивали в беседе. Больше всего его интересовал некий Павел, судя по разговору – лучший друг Черновой. Игорю хотелось узнать наверняка, насколько те были дружны, и дружба ли вообще была между ними. – Ларка-то, как замуж выскочила, так больше и не приезжала, – рассказывал старичок про внучку, потягивая из кружки прохладный компот. В беседке, увитой многолетним виноградом, сиделось уютно на старой, но крепкой скамейке с изогнутой спинкой, и металлический длинный стол с полочкой под столешницей хорошо вмещал чашки с зерном для кур, подвявшей травой для кроликов, и очистками овощными для уток, совершенно не мешая развернувшемуся на другом конце чаепитию. – А вы молодцы, что приезжаете, – воодушевлённо вещал старик, – Жаль Толька не дожил, как он тобой гордился, Вестушка. Всех твоих родственничков поганой метлой гнал, одна ты для него существовала и всё. Даже мамку твою, и то вычеркнул из своей жизни. Заберет тебя в середине мая и только к первому сентября, да с неохотой, возвратит. Игорь, а твои-то чего? Я думал дом продали. – Хотели, – кивнул Игорь, незаметно бросая на притихшую и, кажись, погрустневшую девушку взгляд, – Да я не дал, сам выкупил. Память все-таки. О бабушке. – Хорошая женщина была, – вздохнул старик, – А какие пироги пекла – сказка. А клубника? Все же клубникой засаживала, а потом детей отлавливала. Ягода еще белая, только-только краснеть начинает, а Тёмка Свиридов тут как тут, – тихо засмеялся Иван Васильевич, припоминая, как всё тот же Артём огородами ноги уносил. Отпустил дядь Ваня только ближе к ночи, до глубины души тронутый вниманием молодых. Веста шла по дороге в сторону дома, и по одному отправляла из ладони в рот грецкие орешки прошлогодние, бережно очищенные по четвертинке и по-родственному щедро отсыпанные Иваном Васильевичем прямо перед выходом со двора в руки. Руки Игоря были заняты банкой с компотом, таким же вишневым, как и тот, что они распили на троих. – Веста, – негромко позвал Игорь, привлекая внимание девушки, – Ты расстроилась, да? – Полгода – это очень мало, – немного подумав, отозвалась Чернова, – Я еще не привыкла. Иногда, в городе, вечером в квартире, мне хочется набрать номер домашнего и позвонить ему. Пожаловаться на вечно работающего Пашу, на пробки и кофе, который я не умею варить. – Дед знал о твоём любовнике? – удивлённо переспросил Игорь, едва не выронив банку. Веста, казалось, удивилась не меньше, растерянно выдав: – Причём тут Паша? – Ну, – неловко протянул мужчина, – Возможно я случайно подслушал вас вчера, но оно и не удивительно, вся деревня слышала «Снимай штаны!». Веста захохотала, так громко и заразительно, что Игорь не сдержал улыбку: – Так что, скажешь, что мои выводы неверны? – Совсем не верны, – выдохнула девушка, успокоившись, но улыбка еще тянула её губы в стороны, – Он мой единственный и лучший друг. Ну что я сделаю, манера общения у нас такая. А так он классный, конечно, зараза. – Прости? – растерянно уточнил Игорь. – Говорю, будь у нас род переплетен, он непременно был бы моим, а так бесполезно и дружим дружбу. – Ты зрячая? – негромко спросил Игорь. – Бить будешь? – весело поинтересовалась Чернова, отправив последний орешек в рот и отряхнула руки от шелухи. – Что? Нет! Просто неожиданно… – Неожиданно, – передразнила Веста, – А потом я тебя не знаю, не знаком и здороваться нас не учили, – вздохнула девушка и было хотела возобновить путь к дому, но Игорь остановил. За той тирадой явно крался болезненный опыт – люди всегда боялись того, чего не понимали, несмотря на все общественные течения, пропагандирующие терпимость и понимания к братьям нашим от других отличающимся, было тяжко знакомиться, дружить, общаться и еще трудней открываться кому-то постороннему. Едва знакомому. Прямо здесь и сейчас Игорю было важно вложить в неспокойную голову девушки мысль, что он не имеет ничего против «иных», и выбрал для этого самый действенный способ – поцеловать. Веста ощутила себя немного пьяной, ощутив на своих губах чужие, теплые и с тонким вкусом вишнёвого компота. Прикосновение пропало так же резко, как и появилось. – Убедилась? – хмыкнул мужчина, сдержав нервный порыв смеха. – Посреди улицы. Срамота-то какая, – закатила глаза Чернова и, вытянув из рук Игоря свою драгоценную банку с плавающими в ней вишенками, направилась к калитке. – Кто бы вот меня еще осуждал, – тихо засмеялся Заболоцкий, оперевшись локтем на свой невысокий забор. – Кто, если не я, – пожала плечами Чернова. – Эй, колючка, – окликнул её сосед, и когда та обернулась, предложил, – Пошли завтра в лес? – Послезавтра, – поправила его Веста, – Мне завтра в город надо. – Значит, послезавтра, – кивнул мужчина, провожая ту взглядом, в частности обтянутую джинсами задницу девушки, и бубня себе под нос, зашел к себе на участок, направляясь к дому. В деревню Заболоцкий приехал с девушкой, познакомились на празднике у общих друзей, и мужчина возьми да пригласи, а она согласилась. Только сбежала девица через два дня. Изнеженная городской жизнью, она не ожидала, что привезут ее реально в деревню. Заболоцкий погрустил, а потом увидал соседку – высокую, всю какую-то тонкую и забавно смотрящуюся с косым хвостиком, и в большой для неё куртке, явно чужой. Наутро Веста так сильно нервничала, что позабыла и договорённости, и о самом соседе. Очень хотелось выпить какого-нибудь сильного успокоительного, но пришлось запихивать себя в машину и ехать так. Дорога показалась необычайно быстрой, невзирая на огромное расстояние. Веста оттягивала момент икс всеми силами: и на мойку заехала, и в квартиру, долго гладила белую рубашку, но в машину снова села даже раньше, чем следовало, поэтому абсолютно по-идиотски сидела за рулём незаведенной машины битых двадцать минут, исподлобья глядя на подъездную дверь своего дома. Хотелось развернуться прочь из города, а еще сильнее – позвонить деду, потому что если кто и смог бы разрешить эту ситуации без кровопролития, то только он. "Слишком рано ты меня оставил" – каждый раз думала Веста, когда мысли сворачивали к сложившейся в семье ситуации. Руки чесались взять телефон и набрать Павлу. И все рассказать как оно есть. Девушка знала, что друг тут же приедет, но она не могла... Паша слишком долго её оберегал, надо бы уже повзрослеть и решить свои проблемы самостоятельно. Жаль, что её решимость закончилось на подъезде к зданию суда. Скрип, медленно закрывающейся входной двери болезненно резанул по вискам, когда Веста замерла в огромном холле, без какого-либо энтузиазма глядя на столпотворение в коридорах. — Проходите, — разрешил сотрудник службы безопасности, торопливо пройдясь металлоискателем от макушки до пят, не коснувшись прибором Весты. Без конца вибрировал в кармане телефон. Она достала его лишь однажды, чтобы убедиться, что названивает ей именно без пяти бывший муж. Эта мысль показалась ей такой забавной, только где-то на периферии болезненно сжалось в груди сердце и под горло подкатил ком. Может быть, было бы немного легче, узнай она об изменах мужа как все обычные люди – через переписки в его телефонах, по слухам от друзей или совокупности признаков типа следа от помады на воротнике. Всегда помогавшие, чаще всего дремавшие способности не оставили ей шанса пережить личную драму, как все обычные люди. И незачем спрашивать: «За что?» или «Зачем?». Она не просто увидела всё, она побывала в его шкуре и ощутила всё то, что он испытывал рядом с чужой женщиной. Ощутила чужое сбитое дыхание на своей коже и уши резали сладкие стоны любовницы. Она не отвечает, потому что нечего ему сказать. А ему нечего ей сказать. Оправдания не помогут, соврать не получится. Не после того, как остервенело терла кожу до красна в душе, пытаясь избавиться от фантомного ощущения чужого пота на своём теле и одновременно бороться с дичайшим приступом тошноты. Это уже второе заседание без супруга. Порядок довольно прост. Несколько сухих вопросов и всё, пакет документов на руках. Осталось только передать его в органы и получить свидетельство о расторжении брака. Такой же пакет документов будет выслан и бывшему мужу. Её мало волнует, что он с ними сделает, главное то, что брак уже расторгнут и она не имеет к нему никакого отношения. И вернувшись домой опустошенной, она минут десять смотрит в стену без перерыва, пытаясь осознать тот факт, что всё кончено. Она это сделала. В тайне от него. Его командировка закончится только через неделю, довольно-таки нескоро. Меланхолично собирает все его вещи, отстраненно отмечая, как пустеют полки. Квартира была куплена до брака и совместно нажитым не считается. У них вообще ничего совместно нажитого нет. Прав был дедуля, когда настоял на ее самостоятельности перед вступлением в брак. Телефон молчит, и она этому рада. Только недолго. Она так сильно ненавидит то, что не может отгородиться от видений. Просто запретить им лезть ей в голову как. Слезы всё-таки брызгают на щёки и тушь щипет чувствительную слизистую глаз. Она понимает, что это происходит прямо сейчас. Он с ней в постели прямо сейчас. Хочется кричать. Позвонить и попросить убираться к чертовой матери из её головы! Казалось, даже собственная рубашка душит и она, нашарив пальцами верхнюю пуговицу, расстегнула ее, едва не вырвав с нитками. Машина на сигнал с брелка отозвалась ярко вспыхнувшими лампочками габаритов и открылась. Сев за руль, Чернова ее тут же завела, желая как можно быстрее убраться из этого места. Из этого города. Глаза пекло от недовыплаканных слез, болезненные спазмы перекрывали горло, но Веста прокашлялась и прибавила скорость, вылетая на трассу. По-хорошему, ей бы и вовсе не стояло садиться за руль в таком виде, а ещё не стоило набирать всё же его номер, будучи на взводе, который, на этот раз, безэмоциональным голосом сообщил: "Вызываемый абонент находится вне зоны действия сети, перезвоните позже или оставьте сообщения после звукового сигнала...". Выставив телефон на громкую связь, Веста бросила его на пассажирское сидение. Тот подскочил на пружинистой обивке, но вызов не сбросился. – Знаешь, дорогой, я всю жизнь думала – что уж с тобой-то мне повезло. Что я такого сделала, чем заслужила такую чистую и искреннюю... Собственный голос напоминал треск стекла и под конец тирады горло сдавило от недостатка влаги и воздуха. Метнув злой взгляд на телефон, Веста смахнула вызов. Она даже не знала, отправилось сообщение или сбросилось. Она не знала и знать не хотела. Руль в нетвердых руках повело в сторону, и машина едва не выехала на встречную полосу. Веста вовремя дернула руль обратно, но навстречу едущий автомобиль громко засигналил, Чернова была уверена – там её сейчас матерят последними словами. И только остановившись у обочины дороги, тяжело дыша, она поняла, что еще немного и могла стать трупом, размазанным по дорожному покрытию тонким слоем. Мимо пронеслось две машины и наступила относительная тишина. Она слышала, как шуршит по лобовому стеклу ветер и песчаная пыль, которая покрыла всю робко проклюнувшуюся зелень по сторонам от дороги. Влажные от холодного липкого страха пальцы дрожали на обивке руля. Веста не знала, сколько времени прошло прежде, чем она смогла выдохнуть и венка на виске перестала болезненно пульсировать. Чернова подняла боковое стекло и, обхватив руками руль в верхней части, опустила голову и уткнулась в них лбом, прикрыв глаза. Было ощущение, будто она катится в какую-то темную бездонную яму, но она все еще сидела в машине, и она совершенно точно никуда не катилась. В какой-то момент пришлось ругать себя за желание опустить руку и нащупать между сидениями ручник, потому что она понимала, что это состояние было лишь плодом её негативного эмоционального всплеска. Не более.