– Его шили с любовью. Оно очень умело сделано. – Глаза многое подсказывали Дани. Ей даже не нужно было держать ткань в руках. – Когда вокруг темно, Нетти, гляди на яркие лоскутки, – прошептала она, повторяя чужие слова, эхом звучавшие у нее в голове и адресованные маленькой девочке. Мэлоун кашлянул, и Дани выпустила из рук покрывало. Она верила, что тот, кто подарил Нетти это покрывало, теперь с радостью приветствовал ее на небесах. Дани взяла свой журнал и принялась аккуратно делать в нем записи. Ее охватила печаль, частая спутница таких мимолетных видений. – Она совсем голая. Она этим зарабатывала на жизнь? – тихо спросил Мэлоун. – Думаю, да. Да. – Она проглотила стоявший в горле ком. Будь она здесь одна, она бы сейчас расплакалась, но Майкл уже видел, как она оплакивала слишком многих умерших, и всякий раз огорчался. Правда, стараясь скрыть свое волнение, он чаще всего принимался ее распекать. – И это ее убило? – мрачно спросил он. – Не знаю. И она не знала. – Она не знала, почему умирает? – Мне так кажется. Кажется, что не знала. Она… словно уплывала. Он тяжело вздохнул: – Что ж, так даже лучше. – Когда мы ее оденем, нужно свернуть покрывало и дать ей в руки. Ей нужно забрать его с собой. Они закончили работу в молчании. Дани составила надгробное слово и спрятала листок в складки покрывала, которое Мэлоун положил на грудь умершей. Только когда они снова вышли на улицу и зашагали обратно домой, Дани заговорила вновь. – Отец иногда называл маму Нетти, – сказала она. – Ну конечно. Ее ведь звали Анетой, – отозвался Мэлоун. – Да. Анета Кос Флэнаган. Анета и Джордж. Ну и парочка. Он ничего не ответил. Он просто слушал, а она чувствовала, как словно раскрывается в лучах его внимания. Он всегда так действовал на нее. – Это имя ей не годилось. Нетти. Она была слишком величавой для этого имени. – Ах вот как. Значит, у вас это от нее, – мягко заметил он, и у нее потеплело в груди. – Спасибо. Не думаю, что тетушки с вами согласятся. Мне кажется, они считают, что я слишком многое унаследовала от отца. – Что, например? – Он был неистовым. И крепким, дюжим – наверное, это самое правильное слово. Громким. Веселым и… пылким. – Глаза у него были как у вас? – Только один, – мгновенно парировала она и тут же скривилась в самокритичной улыбке, а он расхохотался, откинув назад голову. Его смех вмиг развеял мрачное настроение. Ей нравилось его смешить. – Ох, Дани. Да, это вышло смешно, тут вы меня подловили. Так какой глаз у вас от отца? – У него были голубые глаза. А у мамы карие, хотя она была светловолосой. Мне кажется, это очень красивое сочетание. Получается, глаза мне достались от них обоих. – Это не такое уж редкое явление, как кажется, – сказал он. – Я кое-что почитал. – Неужели? И вы уже раньше видели такие глаза? – насмешливо осведомилась она. – Нет, – признался он. – Таких глаз, как у вас, я не видел. – Ирландия – волшебная, заколдованная страна. Отец говорил, что во мне течет кровь фей. Мама всегда говорила, нет, в ней кровь Косов. – Вы говорили, что у него был акцент. Когда он приехал в Америку? – Он родился в Ирландии и приехал сюда, когда ему было четырнадцать, но он соврал, что ему уже восемнадцать. Он рассказывал про город Корк. Но о семье никогда не говорил. По крайней мере мне. Мы с мамой были его семьей. Я не знала никаких его родственников, только дядю Дарби. Мэлоун поднял брови, словно приглашая ее продолжать. – Дарби. Дарби О’Ши. Его мать, кажется, тоже была из Флэнаганов, но я не уверена. Его всегда звали дядей Дарби, хотя на деле он был отцу не дядей, а двоюродным братом. Они с папой приплыли в Америку вдвоем. Помню, мама его не любила, считала, что от него одни беды. Но папа и Дарби были очень близки. Папа говорил, что они с Дарби всегда друг за другом приглядывали. – Дарби О’Ши, – задумчиво повторил Мэлоун. Что-то в его тоне подсказало ей, что ему это имя знакомо и что он не слишком жалует дядюшку Дарби. Но она Дарби всегда любила. – Он пришел в ателье через несколько месяцев после того, как я оказалась в Кливленде. Принес мне медальон со святым Христофором и фотографию, на которой сняты они с отцом. Но тетушки не позволили ему повидаться со мной. Они стали угрожать, что вызовут полицию, и тогда он ушел. А я бы хотела его повидать. Думаю, он любил моего отца, и потому мне сложно теперь не любить его самого. Он время от времени присылает мне открытки, так что я знаю, что он еще жив. – Из Корка в Чикаго в четырнадцать лет, – восхищенно заметил Мэлоун, вновь возвращаясь к ее отцу. Она кивнула: – Папа и Дарби жили в Килгоббине. Знаете Килгоббин? – Конечно, знаю. Его не зря называют Маленьким Адом. Дыра дырой. – Бойся парней из Килгоббина, – запела Дани. – Они берут все, что им глянется. Сверкнут глазами, блеснут ножом, прощайся с жизнью, красавица. – Парней из Килгоббина еще называли бандой с Норт-Сайда, – проговорил Мэлоун. – Странно, что вы знаете эту песню. – Папа ее все время пел. У него на каждый случай была своя песня. – Как он познакомился с вашей матерью? Ирландский парнишка из чикагского Килгоббина и чешская девушка из Кливленда вряд ли могли так уж легко столкнуться посреди улицы. – Они с Дарби зашли в ателье, чтобы купить себе шляпы. Она как раз стояла за прилавком. – И они сразу полюбили друг друга? Она подняла на него глаза. Тень от шляпы закрывала его лицо, но он остановился. – Думаю… да. Они вышли прогуляться, к вящему неудовольствию моих тетушек. Потом папа каждый день заходил повидать ее. Так прошла неделя, но ему пора было возвращаться в Чикаго. Мама уехала с ним… и никогда не жалела об этом. * * * В четверг вечером они, как обычно, поставили на стол прибор для Мэлоуна, но он не пришел. Зузана заметила, что невелика потеря, Ленка надулась, а Дани удивилась. Чарли свернулся пушистым клубком на стуле Мэлоуна и мгновенно уснул, радуясь, что вновь занял свое законное место. В пятницу Мэлоун не явился ни к завтраку, ни к ужину. – Он не всегда с нами ужинает, Ленка, – утешала Дани свою тетушку: та беспокоилась, что квартиранту придется есть ужин холодным, а ведь Маргарет как раз состряпала его любимое блюдо. – Но ведь его нет в комнате… И весь день не было! Не знаю даже, приходил ли он вчера ночевать, – беспокоилась Ленка. Он не ночевал дома. С утра Дани первым делом проверила его комнату. – Он взрослый человек, – заявила Зузана. – И ему не нужно, чтобы вы над ним квохтали. Можно подумать, он нам родня. Он не обязан был предупреждать Дани или что-то ей объяснять. Он не рассказывал ей о своих планах на ближайшие дни – но и никогда прежде он этого тоже не делал. Она не видела, как он вышел из дома, – наверное, была занята и проглядела его. Правда, его машина так и стояла в каретном сарае. Порой он уходил после ужина, а когда возвращался, от его одежды пахло куревом и дешевым спиртным. Маргарет трепалась об этом, но Дани никогда не видела его пьяным или даже навеселе. Она была почти уверена в том, что его вечерние вылазки – не развлечение, а часть работы. Но он всегда возвращался. С тех пор как он больше двух месяцев тому назад поселился в их доме, он каждое утро бывал у себя. Возможно, его куда-то увез Элиот Несс. Обычно они встречались по пятницам. По крайней мере, она верила, что мужчина, с которым регулярно встречался Мэлоун, и был Элиот Несс. Но на самом деле она никогда его толком не видела. Он ни разу не вышел из машины, а Майкл ни разу о нем не упомянул. Он вообще не рассказывал о своем нынешнем задании, хотя она довольно хорошо понимала, чем он занимается. Она успокаивала себя тем, что наверняка все именно так и обстоит и что они с директором по безопасности куда-то уехали вместе. Но когда Мэлоун не вернулся в субботу, она встревожилась, что с ним случилось что-то дурное. Она совершенно не знала, что ей теперь делать. Ленка считала, что нужно обратиться в полицию. – В городе орудует мясник, который режет головы красивым молодым людям, – причитала она. – Он не красив и не молод, – бросила ей Зузана. – Я уверена, что с ним все в порядке, Ленка, – заверила Дани, отмахиваясь от собственных страхов и стараясь утешить Ленку. Но ей и самой в это не верилось. Она отыскала листок бумаги, который оставила Инес Стэйли, когда вносила залог за комнату. Набрав телефонный номер, записанный на этом листке, Дани дозвонилась прямо в мэрию, и, как ни удивительно, на звонок ответила сама Инес. Судя по голосу, это была опытная, но довольно раздражительная особа; впрочем, возможно, ей просто не нравилось отвечать на звонки по субботам. – Офис директора Несса, говорит мисс Стэйли. Чем я могу вам помочь? – О! М-м. Я бы хотела поговорить с мистером Нессом, – заявила Дани, опешив от неожиданности. Офис директора Несса! – Мистера Несса сейчас нет на месте. Не могли бы вы назвать свое имя? – М-м… мистер… мистер Мэлоун.