На следующее утро она снова слонялась вокруг телефона, игнорируя посетителей, забыв о том, что ей пора за покупками и что в морге ее ждут новые мертвецы. Но мистер Несс так и не позвонил. В конце концов она оставила Ленку дежурить у аппарата в швейной мастерской и отправилась в клинику доктора Петерки: нужно было вернуть одежду, которую ей отдали в ремонт. За долгие годы соседства доктор Петерка и его домашние сотни раз приходили в ателье на примерку и приносили перешивать старые вещи. Но с тех пор, как доктор перебрался в район Шейкер-Хайтс и переоборудовал свой дом на Бродвее под частную клинику, заказов от него поступало гораздо меньше. Дани была признательна, что доктор Петерка вообще о них помнит. Маргарет тоже подрабатывала, потому что в придачу ко всем прочим своим делам стирала в прачечной Косов белые докторские халаты. Грязные халаты Маргарет забирала по пятницам, а чистые возвращала по понедельникам. Но Дани, которая все равно собиралась вернуть Либби Петерке залатанные вещи, забрала чистые халаты и сложила их в тележку, чтобы Маргарет не пришлось лишний раз выходить из дома. В приемной доктора Петерки распоряжалась дама по имени Сибил, которая никак не могла запомнить, как на самом деле зовут Даниелу, хотя работала в этой клинике, за два дома от ателье Косов, с самого ее открытия в 1930 году. – А, Донна, это вы. Занесите через заднюю дверь, – попросила Сибил, махнув Дани рукой из-за своей стойки. Дани не стала ее исправлять. Она молча вывезла из приемной свою тележку и двинулась к задней двери дома: там находилось помещение, где доктора облачались в белые халаты, пили кофе и читали газеты в перерывах между приемами. Она оставила починенную одежду и халаты в корзине, в которой их ей принесли, и покатила тележку обратно к своему дому, уверенная в том, что Несс позвонил, едва она вышла на улицу. Голова у нее трещала после бессонных ночей, солнце нещадно светило прямо в глаза. Прикрыв глаза одной рукой – другой она держалась за ручку тележки, – она вдруг заметила, как перед ее домом остановился мужчина. Точнее, мальчик. Он пришел с противоположной стороны улицы. На нем было пальто не по размеру и черная фетровая шляпа, придававшие ему вид актера-любителя из школьного спектакля. Он вытащил из кармана бумажку и сверился с ней, а потом снова принялся разглядывать вход в их ателье. Вряд ли он пришел за новым костюмом от Косов, решила она. – Я могу чем-то помочь? – спросила она, подходя ближе. Он опасливо взглянул на нее и, схватившись за отвороты пальто, поплотнее натянул его на узкие плечи. – Мне нужен Майк, – осторожно сказал он, когда она остановилась с ним рядом. – Майк? – Ага. М-м. Темные глаза. Кожа тоже скорее темная. С виду суровый, но не злой. – Ты Стив? – спросила она. Его выдала шляпа. Она подозревала, что в клетчатой кепке, которую он променял Мэлоуну и которая ему тоже не принадлежала, он выглядел бы куда лучше. – Вы меня знаете? – ахнул он. – На тебе шляпа… Майка. Он о тебе упоминал. Его сейчас нет, но ты пришел по верному адресу. Если хочешь, я передам от тебя сообщение, когда он вернется. – Если вернется. От этой мысли, после трех дней беспрерывной тревоги, у нее скрутило живот. – Вы что, его мадам? – спросил Стив. Она была без очков, так что он заметил ее глаза. Он старался не смотреть на нее, словно боялся, что иначе будет слишком явно таращиться. – Нет. Нет, но… я тоже здесь живу. – Передадите ему сообщение от меня? – Конечно. Хочешь зайти, может быть, что-то написать? – Я не слишком здорово пишу, – отвечал он. – Можно я вам просто скажу? – Можно. – Скажите ему… что приходил Стив Езерски, потому что он так велел. Скажите, что у меня есть информация, которая может ему пригодиться. Он говорил, что заплатит за информацию. Она порылась в кармане пальто и выудила десятицентовик. – Не знаю, сколько он платит, но у меня больше нет. Если этого мало, дождись его и сам ему все расскажи. Он пожевал губу, словно раздумывая, но, явно поборов все сомнения, все-таки заговорил: – Слыхали про Пита Костуру? Имя показалось ей знакомым, но она покачала головой: – Не думаю, что знаю, кто это такой. – Они с Джеймсом Вагнером нашли тот первый труп на Ослином холме. Ах вот что. Бедные мальчишки несколько недель не сходили с газетных страниц. – Теперь я вспомнила. – Так вот… Пита убили. – Что? – ахнула она. – Ага. Пару месяцев назад. В декабре это было. Его сбила большая черная машина. Дорогая, на таких сам мэр ездит. Не знаю, кто там в ней был, но он просто сбил его и уехал. А Пита привезли в больницу Святого Алексиса, но он умер. – И никто так и не узнал, кто был в той машине? – леденея от ужаса, спросила Дани. – Нет. Его сестра видела машину, но водителя не разглядела. А полицейские не особо старались кого-то найти. – Это ужасно. – Пит не любил болтать о том, как нашел те трупы. Ему страшно было. Прошла пара недель, и полицейские стали задавать ему всякие вопросы, но он просто не отвечал им, и все тут. – Ясно. – За разговоры могут убить. – Ты же сказал, его сбила машина, – напомнила Дани. – Ага… только вряд ли это было случайно. – Почему ты так думаешь? – Потому что Пит снова стал об этом рассказывать. Он говорил с Нессом, с главой по безопасности. Несс думает создать банды мальчишек, расставить их, как патрули, и научить, как не попасть в передрягу. Что-то такое. – Элиот Несс? – тихо переспросила Дани. – Он самый. – И ты об этом хотел рассказать Майку? – Не-а. То есть да, и об этом тоже. Но он должен знать, что я здорово рискую, когда ему все рассказываю. – У меня больше нет при себе денег, Стив. Он помолчал. – Ну ладно. Это я вам за бесплатно расскажу. Но вы передайте Майку, что он мне должен. – Передам. – Когда я в тот день поговорил с ним, ко мне почти сразу подошел другой человек и стал о нем расспрашивать. – О ком расспрашивать? – О Майке, – фыркнул он, словно намекая, что она медленно соображает. – Тот мужик, другой, он спросил, знаю ли я Майка и что ему от меня было нужно. Видите, Майк слишком уж выделяется. Итальянец в славянском квартале, ну вы понимаете. – Понимаю. – Так вот… дело в том, что тот, другой мужичок, тоже был не из местных. То есть он не просто так между делом спросил, что это за кадр болтается у нас по району. – Как он выглядел? – спросила она. – Опасно. Точно не из полиции. Но это все, что я готов рассказать за бесплатно. Вы просто передайте Майку, что за ним хвост. Пусть приходит со мной поболтать, если хочет, чтоб я разнюхал побольше. Он знает, где меня искать. С этими словами он отвернулся и поддернул пальто за отвороты, расправляя его на плечах. Пальто Майкла было ему чересчур велико. Он подбросил в воздух монетку, которую получил от нее, поймал ее, снова подбросил, прямо на ходу, и решительно зашагал прочь – мальчишка, решивший играть во взрослые игры. 12 Мэлоун, грязный, дурно пахнувший, весь замызганный, проник в дом через заднюю дверь, прошел прямиком в прачечную и стянул с себя все, в чем провел последние несколько дней, пока спал в поездах, сидел с бродягами у костров и толковал со всеми, кому хотелось почесать языком, – а таких ему встретилось немало. От него пахло жженой резиной: костры жгли в старых покрышках, чтобы дольше сберечь тепло, но из-за этого к теплу прилагался ни с чем не сравнимый смрад. Еще от него разило грызунами, немытым телом – иными словами, всем тем, чем пахнет тот, кто хочет, не слишком выделяясь на общем фоне, выжить, разъезжая на попутных грузовых поездах с другими отбросами общества. Когда достаточно потеплело, Мэлоун решил, что нельзя больше откладывать знакомство с нелегальными пассажирами грузовых вагонов. После серии убийств, совершенных в пенсильванском Нью-Касле, поползли слухи о том, что Мясник, возможно, перебрался на новое место. Мэлоун планировал действовать постепенно – для начала проехаться совсем недалеко на восток, до Янгстауна, отыскать лагеря бездомных и наутро вернуться домой. Но все пошло не так, как он думал. Он сумел запрыгнуть в грузовой поезд – побежал рядом с ним со всех ног, ухватился за лесенку сбоку вагона, подтянулся на руках и влез по ступенькам. Перед этим он два часа наблюдал за тем, как другие точно так же запрыгивали на проходящие поезда, но на деле то, что представлялось ему парой пустяков, оказалось куда сложнее. Так всегда бывает. Поезд шел без остановки, и, когда он подтягивался, плечевые суставы едва не вывернулись от усилия, а его самого чуть не затянуло прямо под колеса состава. Его спасли только ярость и адреналин. Он вскарабкался на цистерну и медленно пополз по крышам громыхавших вагонов в поисках отверстия, через которое можно было пробраться внутрь. Отверстие нашлось, и он, чуть менее ловко, чем ему бы хотелось, приземлился на пол вагона. Он был готов расцеловать этот пол и вознести небесам благодарственные молитвы, но вагон, в котором он оказался, уже был занят, и трое других его пассажиров смотрели на него не слишком радушно. Ему пришлось задобрить их сигаретами и протереть свой очень большой, очень острый нож прямо у них на глазах. Только после этого они прониклись к нему должным почтением. Голоса двоих путников звучали по-луизиански певуче, с примесью острых креольских специй. Они сидели в дальнем углу вагона. Сигареты они приняли, но говорить с Мэлоуном не стали. Третий попутчик, «спасибо» в устах которого прозвучало тверже, по-среднезападному, тоже взял у Мэлоуна сигарету и сел напротив, подальше от каджунов, которые как раз принялись ссориться. На подъездах к Янгстауну он спрыгнул с поезда и позвал Мэлоуна с собой. – Лагерь не лучше и не хуже других, но ночевать там всяко приятней, чем в поезде, – сказал он. – Если правильно спрыгнешь, сильно не расшибешься.