Мэлоун спрыгнул неправильно, совсем неправильно, но серьезных повреждений все-таки избежал. Зато миссуриец – его звали Салли – провел его в такие места, попасть в которые он и не мечтал. Салли оказался неплохим парнем, но прежде, чем хоть чуть-чуть потеплеть к Мэлоуну, успел съесть у него три банки бобов и всю картошку. Он совсем не протестовал, когда Мэлоун подливал ему во фляжку свой виски, но первые две ночи в дебрях лагеря бездомных все равно спал вполглаза. Во второй вечер Мэлоун и Салли подсели к костру, у которого собралась, прежде чем разбрестись по своим примитивным жилищам, разношерстная толпа обитателей и проезжих. Мэлоун назвался Микки из Чикаго и намекнул бродягам, что он гангстер низкого пошиба, которому на время нужно залечь на дно. Но бродяги его не слишком расспрашивали, и он все больше молчал. Мэлоун хорошо разбирался в людях и легко отличал вранье. Кто-то болтал от одиночества, а кто-то – оттого что любил приврать. Ни те ни другие не могли рассказать ничего стоящего. Сидя у огня вместе с Салли и его приятелями, он наслушался и тех и других, но заодно услышал такую историю, от которой у него поползли по коже мурашки. – Знавал я одного парня, он тоже на поездах раньше ездил, прямо как мы. Теперь у него дела пошли в гору. Работает в доках, в Чикаго. Эмиль Фронек его зовут. Слыхал о таком? – спросил у него Честер, знакомец Салли. Честер был гордым хозяином жестяного навеса и ямы в земле, у которой они теперь сидели. Бостонский акцент и всклокоченная рыжая бороденка делали его похожим скорее на застрявшего на берегу моряка, чем на бродягу. – Не-а. Вроде не слыхал, – ответил Мэлоун. – Чикаго большой город. – Ну да. Дело было осенью тридцать четвертого. Уже давненько. Мэлоун притворно зевнул, хотя чувствовал себя так неуютно, что вряд ли сумел бы заснуть. – Эмиль тогда добрался до Кливленда. У него был дружок в одном лагере, и он решил его навестить. Но того дружка он не нашел. В довершение всех бед как раз дул северо-восточный ветер, а Эмиль уже пару дней ничего не ел, и ботинки у него прохудились. Мэлоун вспомнил мертвецов в морге Дани, их пальцы, торчавшие из дыр в башмаках. – Он рассказывал, что решил тогда наведаться в церковь Святого Венцеслава. Он там и раньше бывал. Такая большая церковь, на Бродвее, знаешь ее? Мне там однажды дали хорошую такую тарелку супа. И кусище хлеба, прямо не пожалели. – Знаю. – Эту церковь Мэлоун и правда знал. Она стояла к северо-западу от дома Косов, ближе к центру. Зузана говорила, что то была первая католическая церковь, которую выстроили для себя кливлендские богемцы. До церкви Богоматери Лурдской на Восточной Пятьдесят пятой от дома было чуть ближе, и Дани с тетушками ходили к мессе туда, но он запомнил церковь Святого Венцеслава – массивное кирпичное здание с двумя колокольнями, одна повыше другой, будто король с королевой, разделенные вставшим между ними святым отцом в остроконечной тиаре. – Так вот… церковь стояла закрытая, и Фронек потащился дальше. Не знал, что ему еще делать. Дошел до какого-то кафе, но и то было закрыто. Он обошел здание – решил поглядеть, вдруг в помойке найдется что-то съестное. И потом толком не помнит, как все вышло. Какие-то подробности он позабыл. Но говорит, что почуял запах еды. Поднялся по лестнице, вошел в открытую дверь и понял, что попал прямо к кому-то в дом. Из кухни вышел человек, увидел его, но не рассердился, даже не испугался, что Фронек вперся к нему домой. Он предложил ему сесть, сказал, что может его накормить. И ботинки ему одолжит. Ну Фронек и сел. Он замерз и оголодал. Мужик принес ему стакан вина и еды – хорошей еды, будто он сам себе готовил ужин и отдал Фронеку собственную тарелку. Ну и велел ему есть. – Чертов дурень, – вставил Салли. Наверняка он уже слышал эту историю. Он двумя пальцами выуживал бобы из мэлоуновской банки и совал себе в рот, явно не замечая, что сам недалеко ушел от несчастного Фронека. – Я еще не встречал бродяги, который отказался бы от еды и крыши над головой, – сказал Честер. – Никакой он не дурень. – И что было дальше? – нетерпеливо спросил Мэлоун. – Фронек вдруг почувствовал, что ему не по себе, голова закружилась. Может, он ел слишком быстро. Или желудок у него не принял столько пищи разом, он ведь до этого долго не ел. Но ты не слушай, что там говорит Салли, Фронек вовсе не дурень. Он божился, что тот человек ему что-то подсыпал. – Это еще зачем? У Фронека нечего было стащить, – заметил Салли, облизывая пальцы. Честер пропустил его слова мимо ушей. – Фронек вскочил и рванул вниз по лестнице, обратно на улицу, и поскорей потащился оттуда. Тот человек звал его, но Фронек просто шел куда глаза глядят. Потом залез в какой-то старый товарный вагон и сразу отключился. – А я думаю, он здорово перепил и все это выдумал. – Салли рыгнул и улегся на спину, скрестив на груди руки. – Он проспал целых три дня. – Честер оттопырил три грязных пальца и поднес их прямо к носу Мэлоуна. – Не знаю, что там ему подсыпал тот человек, но вырубился он надолго. Когда он наконец очнулся, то попробовал восстановить, что с ним было. Фронек крепкий малый. Он хотел навалять тому мужику. Но не мог вспомнить, где тот живет. – И он решил, что тот парень Мясник? – спросил Мэлоун. – Ага. Ровно так и решил. – По мне, так тот мужик ему здорово подсобил, – произнес Салли. Он лежал с закрытыми глазами, но по-прежнему прислушивался к разговору. – Это еще почему? – мрачно бросил Честер. – Так Фронек с тех пор бросил ездить на поездах! – отвечал Салли. – Эмиль Фронек, так? – повторил Мэлоун, запоминая имя. – Звучит очень знакомо. Может, я с ним и встречался, – приврал он. – Надо ему пойти в полицию. Я слыхал, за Мясника обещают награду. Большую награду. – Ха! Никто ему не поверит, зуб даю, – воскликнул Салли. – Да уж, подробностей маловато, – согласился Честер. – Может, ему наркотиков подсыпали. Он только запомнил, что дело было на Бродвее и что там было кафе. Не мог даже описать, как выглядел тот тип. Говорил, что совсем обычно. Может, чуть покрупнее среднего. Темноволосый. В очках. – Я знаю одно – Мясник не из наших, – прибавил Салли. – Не из наших? – переспросил Мэлоун. – Он не бродяга. Не бездомный. У нас нет времени думать про убийства. Не так, как он про них думает. Для нас это не спорт. Не развлечение. – Салли почесал голову и хорошенько встряхнул свою шапку, словно это могло унять зуд, а потом снова натянул шапку на голову. – Тут я с тобой согласен, Салли, – признался Честер. – Все об этом болтают, у всех есть свое мнение, все тычут пальцем друг в друга. В Кингсбери-Ран уже три года рыщет полиция, всюду стоят патрули. Не думаю, что этого мясника так уж сложно найти. Но они не там ищут. Я вот думаю, что в конце концов кого-то найдут и повесят на него все убийства, но только ведь убийства от этого не прекратятся. И потому они все никак не закроют это дело. Слова Честера так сильно перекликались с тем, о чем говорили Мэлоун и Несс, что Мэлоун лишь согласно кивнул в ответ. – Но ему все равно хочется, чтобы его поймали, – проговорил Салли, снова вступая в беседу. – Иначе зачем бы он стал разбрасывать отрезанные куски там, где их все увидят. – Он их бросает в воду, – вставил еще какой-то бродяга. – Ну да. Часть бросает, – согласился Салли. – А часть закапывает и кладет сверху голову. Или заворачивает голову в одежду, будто подарок приготовил. А вы замечали, что дамочек он режет на кусочки поменьше? Дамочек он не любит. – И Салли присвистнул, словно у него с женщинами тоже были свои отношения. – А мне кажется, тут ничего личного нет, – возразил Честер. – Ему просто нравится убивать. – Ну уж нет, это все очень личное, – отвечал Салли. – Но ему плевать, кого убивать. – Как же он их заманивает? – спросил Мэлоун, восхищенно прислушивавшийся к беседе. Его собственные выводы во многом совпадали с тем, что говорили его новые знакомые. – Дает им то, что им нужно, – без колебаний ответил Честер. – То, чего им не хватает. Подвозит. Поит. Кормит. Думаю, он их всех кормил. Тело ни о чем не может думать, когда ты голоден. Ты просто быстро глотаешь, а про вкус еды даже не думаешь. Они отключались, и тогда он резал их на кусочки. Вот и нашего Эмиля он чуть было не подловил. Я уверен, что он ровно так их всех заманил. После этого разговор стих, и каждый погрузился в собственные мысли. Мэлоун прикрыл глаза и до самого утра притворялся, что спит. Он напал на след, в этом он даже не сомневался. На Бродвее, близ дома Косов, там, откуда были ясно видны огни больницы Святого Алексиса, находилась одна бутербродная. От рассказа Честера у Мэлоуна внутри словно что-то запрыгало. Он никогда не игнорировал это чувство. Надо будет рассказать Нессу про Фронека. Может, детективы сумеют его отыскать и обо всем расспросить. Или Мэлоун сам этим займется. А еще, раз уж они все равно будут рыскать в Чикаго, он решил найти Дарби О’Ши. Надо бы разузнать, что стало с кузеном Джорджа Флэнагана. Он хотел сделать это для Дани. Он ничем не выдал себя, когда она заговорила про Дарби О’Ши, но на самом деле он знал о Дарби еще с тех пор, когда по молодости работал патрульным. Мать Дани была права, от О’Ши действительно были сплошные беды, но теперь это уже не имело значения. И у него тоже было девять жизней. Когда погиб Джордж Флэнаган, ему самому удалось избежать смерти, хотя они были неразлучны. В двадцать четвертом, когда лидера банды с Норт-Сайда Дина О’Бэниона застрелили в цветочной лавке, О’Ши как раз ехал на встречу с ним. Он сумел уцелеть даже в двадцать девятом, в бойне в день Святого Валентина, хотя пятерым его «коллегам» тогда не повезло. Вскоре после бойни Мэлоун внедрился в организацию Аль Капоне; имя О’Ши тогда постоянно всплывало то тут, то там, но Мэлоун, насколько ему было известно, с ним никогда не встречался. И все же теперь, спустя четыре дня без душа и бритвы, два из которых он потратил на то, чтобы вернуться домой, ему нужно было прежде всего отмыться и выспаться. Было уже поздно, дом встретил его исполненной радушия тишиной, и он был так рад, что вернулся, что провел в ванной битый час, безо всякой спешки отмываясь и бреясь. В два часа ночи он подошел к двери в свою комнату в обернутом вокруг пояса полотенце, держа в руках увязанное в другое полотенце грязное белье, которого ему совсем не хотелось касаться. И застыл посреди коридора. Когда он вернулся, дверь была заперта, но теперь она стояла открытая. Он опустил на пол узел с одеждой и медленно толкнул дверь, одной рукой взявшись за ручку, а другой придерживая полотенце. Возле его кровати тускло горела лампа. На кровати лежала Дани. Дани, в отличие от него, была одета. Она свернулась на покрывале, рядом с ней пристроился Чарли. И кот, и девушка крепко спали. Он помедлил, не зная, как поступить, ведь она буквально застала его без штанов, а потом тихо подошел к шкафу, чтобы достать оттуда одежду. Она рылась в его вещах. Шкаф был открыт, костюмы сдвинуты в сторону, словно она перебирала их, словно что-то за ними искала. Перед отъездом он убрал документы в багажник машины, а блокнот со списками – в ящик письменного стола. Теперь его блокнот лежал на столе. Конечно, не стоило оставлять его в этой комнате – пусть даже и в ящике стола, за запертой дверью. Но ведь он, черт возьми, не рассчитывал, что к нему в комнату кто-то влезет. Она не проснулась, когда он натянул трусы и майку, надел из приличия штаны и щелкнул подтяжками. Она спала как несчастный, подпоенный неизвестно чем Эмиль Фронек. – Дани, – сказал он. Она не пошевелилась. Он снова повторил ее имя: – Дани. Ничего. Тогда он подошел к кровати и мягко тряхнул ее за плечо, коснувшись при этом Чарли. Кот поднял голову, оглядел Мэлоуна полным презрения взглядом прикрытых глаз и снова улегся. – Дани, – снова сказал Мэлоун, и она, моргнув, медленно открыла глаза. В мягком свете небольшой лампы волосы, словно облако, окружали ее лицо. Когда она наконец поглядела на него, еще не проснувшись толком, еще не до конца понимая, что происходит, он, сам того не ожидая, испытал прилив нежности. Бог мой, как же она хороша. – Дани… что вы делаете у меня в комнате? Она нахмурилась, снова моргнула, а потом резко села, спугнув кота. Чарли шмыгнул под кровать, но Дани не обратила на это никакого внимания. Вскрикнув, она вскочила с кровати и обняла Мэлоуна. – Ругать вас я буду позже. Сейчас я слишком рада тому, что у вас все в порядке, и не могу злиться, – простонала она. Ее волосы щекотали ему подбородок, слова звучали глухо от того, что она прижималась к его груди. Он застыл, не понимая, куда девать руки. Аккуратно коснулся ладонями ее узкой спины, надеясь, что она отпустит его прежде, чем он успеет слишком привыкнуть к тому, что она оказалась так близко. – Где вы пропадали? – причитала она. – Я позвонила Элиоту Нессу и сказала, что вы пропали. Мне было страшно до ужаса. Я думала, с вами случилось что-то ужасное. – Вы позвонили Элиоту Нессу? – Гнев, угасший было при виде ее ангельской спящей фигурки, вернулся. – Ради всего святого, как вам это вообще пришло в голову? Она отстранилась, ровно на столько, чтобы взглянуть ему прямо в лицо. Он увидел два своих отражения – на голубом и на коричневом фоне. С такого близкого расстояния ее глаза завораживали еще сильнее, но он был слишком зол, чтобы наслаждаться этой картиной. – Как мне это пришло в голову? Вы ведь гоняетесь за Безумным Мясником из Кингсбери-Ран, – ответила она, явно удивляясь, что он спрашивает ее о том, что и так очевидно. – Вы оставили машину. Не сказали мне ни слова о том, куда едете и долго ли вас не будет. Вас не было целых четыре дня, Майкл. Четыре дня. Почему, ради бога, почему вы мне ничего не сказали? – Потому что мне это не пришло в голову. – Как она догадалась позвонить Элиоту? Она сердито охнула, но осталась стоять в кольце его рук. Они ругались, стоя так близко друг к другу, что говорили тихо, почти шепотом.