– Вам это не пришло в голову? – вскрикнула она. – Нет. Я знал, что в морге вам не понадоблюсь. Думаю, было бы правильно предупредить Маргарет, что я не буду ужинать, но ведь остатки ужина всегда доедают на следующий день. Когда я уходил, вы разговаривали с посетителем. Вы делали свою работу, я отправился делать свою. Вот и все. – И все? – довольно громко повторила она и вытаращила на него глаза. – Да. А вы позвонили Элиоту? – повторил он. – Он был очень любезен. После разговора с ним мне стало гораздо легче… но он тоже не знал, где вы. Мне показалось, что он примерно знает, где вас искать, но мне он ни о чем не сказал. И не перезвонил, хотя обещал. Завтра я собиралась в мэрию, хотела с ним встретиться. Мэлоун помотал головой, решая, на что ответить прежде всего. – Как вы узнали, что я работаю с Элиотом Нессом? Я видел, что вы рылись в моих вещах и в ящиках. И улеглись спать прямо у меня на кровати. Вы так обо всем узнали? И кстати, я говорил вам, что терпеть не могу котов? Ненавижу, когда ко всему липнет их шерсть. – Вы сердитесь? – изумленно спросила Дани. – Да, сержусь. Когда я снял эту комнату, то ожидал, что никто не станет вламываться в нее и рыться в моих вещах. – Вы сердитесь? – повторила Дани уже громче. – Я несколько дней была в агонии. Я не спала. Вчера я пришила рукав насквозь, так что в него нельзя сунуть руку, и выкроила детские штаны длиной тридцать сантиметров. Жаль, что мальчик, для которого их заказали, не сможет их носить, потому что ноги у него гораздо длиннее тридцати сантиметров. Это я сержусь на вас, Майкл Мэлоун. – Каждое слово она произнесла четко, с расстановкой. – К тому же сердиться я начала первой, – прибавила она, – так что вам придется подождать своей очереди, а еще лучше попросту объяснить, почему вы решили, что можете сердиться на то, что я тревожусь за вас. – Губы у нее дрожали, она вцепилась ему в майку так крепко, словно хотела ее разодрать. – Вы прямо сейчас держитесь за мою майку, – бросил он в ответ. – Так где же я был? И что делал? Разве мне нужно вам об этом рассказывать? Вы ведь и так все знаете. – Он оторвал ее пальцы от своей майки, разрываясь между крайним раздражением и пугающим восхищением. Он испытывал странное, щемящее чувство, словно шагал босиком по песку. Испытывал его с того самого дня, когда впервые вошел в этот дом, и с каждой секундой оно все росло. Высвободив майку из ее пальцев, он схватил ее за плечи, намереваясь держать ее на почтенном расстоянии. – Я не все знаю! – крикнула она. – Это не так работает. А теперь… я чувствую только вас. – Она скрестила на груди руки – так, словно он ее обидел, словно она не хотела больше его касаться. Но она не отвела глаз и выдержала его по-прежнему непримиримый взгляд. Она по-прежнему стояла чересчур близко. Он устал, он злился, он уже ничего не понимал. Вместо того чтобы ее оттолкнуть, он поцеловал ее, не разжимая губ, не закрывая глаз, стараясь утвердить превосходство над ней, которого на самом деле не ощущал. Лучше сразу показать ей, каким разочарованием он для нее станет, чем поддерживать ее веру в то, что они могут оставаться друзьями. Но ее губы не были жесткими, или сердитыми, или злыми. Она была мягкой и теплой. Настоящей, нетерпеливой. Он задохнулся, и сладкий вкус ее губ заполнил его легкие до отказа, расцвел у него на языке. Он закрыл глаза и отправился следом за этой сладостью, желая еще и еще, и его решимость растворилась в тумане, в голоде, о котором он и не подозревал. Матерь божья, что же это. Он скользнул руками вниз по ее спине, притянул ее ближе, плотнее. Он чувствовал себя путником, погибавшим от голода и вдруг получившим целый каравай хлеба. Он так давно не целовал женщину. Когда он в последний раз целовал Айрин? Айрин стала чуждаться страсти еще прежде, чем он ушел, и он сумел себя обуздать. Но теперь он не знал, как быть с этой страстью. Он резко отстранился и выпустил Дани, смущаясь от своей неспособности играть ту роль, которую он на себя примерял. Давным-давно он приучил себя быть хладнокровным в любой ситуации. Он так хорошо этому научился. Но теперь он утратил всякое хладнокровие. Он весь покрылся испариной, сердце громко бухало. И он все еще не насытился. – Дани, прошу, уходи, – взмолился он, имея в виду совершенно другое. Она замерла, понурившись. А потом глубоко вдохнула, выпрямилась и, поднявшись на цыпочки, вновь прижалась губами к его губам. – Что ты делаешь? – простонал он, не отрываясь от нее. – Я для тебя не гожусь. Не гожусь. – А я думаю, очень даже годишься, – отвечала она, чуть отстранившись – так, чтобы можно было говорить. В ее голосе слышалась горечь. – Я никак не могу понять, в чем дело. Я не нравлюсь тебе или… ты мне просто не доверяешь. – Ты мне нравишься. – Это была правда. Она ему очень нравилась. Господи, как же она ему нравилась. – И я никому не привык доверять. – В этом не было ничего личного. Она вздохнула – ее дыхание защекотало ему губы, – но не отодвинулась прочь, и он тоже не шелохнулся. – Обычная история, – прошептала она. Он прижался лбом к ее лбу, изо всех сил стараясь быть сильным, но руки, вопреки его воле, вновь обвили ее. – Если бы я… не была такой, ты бы захотел быть со мной? – спросила она. Ее пальцы коснулись его лица. Он не мог толком понять, что она имеет в виду. Но точно знал, что вряд ли захочет быть с кем-то еще. – Есть женщины, с которыми нельзя… нельзя… легковесничать, – проговорил он, словно объясняя что-то не ей, а себе самому. Они стояли, прижимаясь друг к другу лбами, ее ладони обнимали его лицо, его руки обвивали ее тонкую талию. – Мир был бы гораздо лучше, если бы мы вообще не легковесничали, – отвечала она. – Да. Ты права. Так и есть. И поэтому… я не стану… с тобой легковесничать, – проговорил он, но в тот же миг его губы коснулись ее рта, принялись исследовать нижнюю губу. Она застонала, словно покоряясь ему, и еще долгий миг он глотал вино ее губ, потягивал, тянул его, наслаждаясь, и наливал себе снова и снова. Дани первой отстранилась от него. Она задыхалась, ее губы горели. Хорошо, что она остановилась. Он был уже пьян. После долгих лет без единого поцелуя у него страшно кружилась голова. – Пожалуй, ты прав, – выдохнула она, прижимаясь лбом к его груди. Она отняла руки от его лица и снова прижала к своему сердцу. – Я прав? – прошептал он, стараясь отчетливо выговаривать слова. – Да. Не думаю, что я переживу, если ты станешь со мной легковесничать. – Нет? – О чем они вообще сейчас говорят? Он не мог собраться с мыслями. – Нет, – шепнула она. – Потому что я полюблю тебя. Слово полюблю слегка отрезвило его, и он постарался привести мысли в порядок. Нет, нет, нет. Только не это. Он решительно выпустил ее из объятий и отступил, обрывая пытку: – Нет, не полюбишь, Дани. Ты просто поймешь, что влюбилась в меня, потому что у тебя нет другого мужчины и тебе не с чем сравнить. Казалось, она обдумывает его слова. Она искала глазами его глаза, приоткрыв губы, и он едва не сдался, едва не вернулся в ее объятия. – Разве нужно перепробовать все на свете, чтобы знать, что есть чудесные вещи? – мягко спросила она. – Мне так не кажется. Тут она его подловила. Он отошел еще на шаг и сунул руки в карманы штанов, решив не думать о том, как чудесно было ее целовать. – Или ты боишься, что тоже меня полюбишь? – спросила она дрожащим голосом. Чего она страшилась? Что он скажет «да»? Или что скажет «нет»? – О, Дани, – проговорил он и почувствовал резкую боль в груди, но так и не понял, что вызвало эту боль. На ее вопрос он ответить не мог. – Может, еще слишком рано? – осторожно спросила она. – Айрин умерла так недавно. – Да, еще слишком рано, – ответил он. Слишком рано будет всегда. И это никак не связано с Айрин. По крайней мере… не в том смысле, в котором это сказала Дани. Она кивнула, молча принимая его ответ, а он несколько мгновений смотрел в пустоту, собираясь с мыслями. Ему нужно было заставить ее уйти, но она так и стояла на месте, сжимая руки и глядя в пол. – Пока тебя не было, приходил Стив, – быстро выговорила она. – Стив? – нахмурился он, не сразу переключившись. От ее поцелуев у него все еще дрожали колени. – Тот мальчик, у которого ты выменял кепку. Он был в твоей шляпе и в твоем пальто. И стоял у нас перед домом. Он хотел поговорить с Майком. Я решила, что Майк – это ты. Он ждал. – Он сказал, что зайдет снова и что у него есть информация, которая тебе пригодится. Еще он сказал, что ты ему за нее заплатишь. Тогда я дала ему десять центов, и он мне все рассказал. Я обещала, что все тебе передам. – Ч-что? – проговорил Мэлоун. – Он явно хотел кому-то все рассказать. – Дани! – Да? – Она нахмурилась. – Это не игра. Тебе не следовало так поступать. – Ты хочешь знать, что он сказал? – резко ответила она и вскинула руки вверх, словно теряя равновесие. – Еще ты мне должен десять центов. – Говори, – выдавил он и сжал зубы, чтобы не расхохотаться. Она послушно пересказала ему разговор, слово в слово, – он сказал, тогда я сказала, – словно боялась, что что-нибудь упустит. – Не думаю, что этот мальчишка, Стив, действительно боится, что его собьют, как того Пита Костуру, – заключила она, прикусив нижнюю губу. – Не думаешь? – Нет. Иначе он рассказал бы тебе про гибель Костуры, когда вы в первый раз встретились. Я думаю, он хочет тебе подыграть, чтобы ты снова и снова возвращался к нему за информацией. – Да, такова жизнь осведомителя. Он рано понял, как устроена жизнь. – Но, Майкл… когда он сказал, что кто-то расспрашивал о тебе, а ты не вернулся домой… я испугалась. Он вздохнул. Ему было стыдно. Дани ни в чем не виновата. Почти ни в чем. Но ему нужно держать ее на расстоянии. И от себя, и от работы.