– Это правда! Но… вы удивительный человек, Майкл Мэлоун. Поймите, порой я просто не могу с собой совладать. – Не можете заставить себя не совать руки в мои старые башмаки. Она зарделась: – Нет, конечно, могу. Но порой… порой это чувство приходит само собой – как когда вдруг чувствуешь мимолетный запах. Вы ведь не можете запретить себе чувствовать запахи? Запретить себе слышать и видеть? – Значит, вы у нас этакий подглядывающий Том – а точнее, подглядывающая Дани? Она покраснела сильнее, почувствовала, как румянец сползает по шее вниз, на грудь. Наверное, такое объяснение годилось – оно было не лучше и не хуже других, но ей было все равно. – Вы помогаете людям. Я тоже хочу просто помогать людям. И еще… кто такой Эмиль Фронек? – Лучше выложить все одним махом. Он закрыл глаза, помотал головой и воздел руки к небу, сдаваясь: – Ладно. Я отвечу на все ваши вопросы. Расскажу обо всем. И во всех подробностях. Так я хотя бы не сойду с ума, теряясь в догадках о том, что же вам на самом деле известно. – Он выставил указательный палец прямо перед ее лицом, сощурил глаза. – Но вы никому ни о чем не расскажете. Ни двум старым дамам, которые живут наверху, ни Маргарет, которая шныряет внизу, ни даже Чарли. Я говорю один раз и повторять не стану. Ни единого раза. Но как я скажу, так и будет. Слышите? Вы можете делать только то, что я вам разрешу. И если я не позволю вам трогать, вы не будете ничего трогать. – Хорошо, – шепотом отвечала она и провела рукой по губам, словно застегивая молнию, а потом, скрестив руки, сунула ладони под мышки в знак того, что она ни за что и ни о чем не расскажет. – Это ошибка, – пробормотал он, но уголки его губ тронула легкая улыбка. Ей захотелось, чтобы эта улыбка осталась, чтобы она смогла погреться в ее лучах. Улыбка Мэлоуна казалась ей драгоценностью. Но улыбка, как и всегда, исчезла почти мгновенно. Он припрятал ее и хмуро взглянул на Дани. – Это ошибка, – повторил он. – Но, думаю, у меня нет выбора. * * * Мэлоун не стал описывать Дани все совершенные убийства и все шаги, которые он успел предпринять с тех пор, как приехал в Кливленд. Он решил, что она сама спросит о том, что захочет узнать. В ином случае он просто решит, что ей и так все известно. Но он пересказал ей историю Эмиля Фронека. Он рассказал Элиоту о том, что узнал от Стива Езерски. А еще рассказал ему о странной встрече Эмиля Фронека с человеком, который вполне бы быть Мясником, и Элиот обещал передать наводку детективам, работавшим над этим делом. Конечно, найти в Чикаго какого-то бывшего бродягу – дело нелегкое, но в распоряжении Несса имелось достаточно сил и людей. К тому же самому Мэлоуну не стоило рыскать по Чикаго, задавая вопросы и привлекая к себе внимание. Особенно в доках. Бандитов там по-прежнему было немало. Лучше пусть кливлендская полиция свяжется с чикагской и посмотрит, что им удастся сделать. Насколько Мэлоуну было известно, Фронека пока не нашли, но это ничего не меняло в самом рассказе о его вероятной встрече с маньяком. Дани все шире раскрывала глаза, слушая эту историю, но вопросы стала задавать, только когда Мэлоун договорил. – Прямо рядом с домом доктора Петерки есть бутербродная, – ахнула она. – Снаружи дома пристроена лестница, она ведет на второй этаж. Если на улице было темно и мистер Фронек обошел бутербродную с юга, то он уперся прямо в ту лестницу. – Да. Я знаю. Я тоже об этом подумал. Расскажите мне про доктора Петерку. – Его зовут Эдвард Петерка. Это его дом, он в нем вырос, и там теперь располагается его частная практика. Но он сам здесь уже давно не живет. Может, лет десять. – Тогда кто там живет? – Не думаю, что там вообще сейчас живут. Но, кажется, раньше у Петерки были квартиросъемщики. В основном интерны из больницы Святого Алексиса. Я могу расспросить доктора. Он одних лет с моей матерью. Они вместе выросли и в детстве дружили. Он всегда был добр ко мне и к тетушкам. Думаю, он мне расскажет обо всем, что нам нужно узнать. – Нет. Я не хочу, чтобы доктору Петерке – и вообще кому бы то ни было из врачей – стало известно, что вы задаете какие-то вопросы. Казалось, Дани это изумило. Она ошарашенно подняла брови. Хорошо. Пусть она знает, что убийцы подчас кажутся дружелюбными и выглядят совсем безобидно. – Я могу провести вас внутрь, – сказала она. – Внутри там тоже есть лестница. Дом очень похож на наш. Наружную лестницу и верхний этаж пристроили позже, чтобы квартиросъемщику не нужно было ходить через клинику. – Сегодня ночью я схожу туда и осмотрюсь. Если там никто не живет, я спокойно проникну внутрь. – Но дверь будет заперта. – Конечно, будет. – Он мог отпереть любой замок одной рукой за десять секунд, но не стал сообщать об этом Дани. Она так и смотрела на него широко раскрытыми глазами, и он решил, что ему не нужно ни о чем ей рассказывать. Очевидно, она все равно все поймет. – Может, завтра сходим в клинику доктора Петерки и поговорим с Сибил? – предложила она. – Я вас представлю. Мы скажем ей, что вы ищете жилье, что-то побольше, чем комната, которую занимаете у нас. Она ничего не заподозрит. Она даже имени моего не может запомнить. Он обдумал ее предложение. Да, это не повредит. Даже если он вскроет замок и осмотрит квартиру, он все равно не узнает, кто жил в этой квартире в тридцать четвертом году. А вот Сибил может ему об этом сказать. – Хорошо. Но с этим придется подождать до понедельника. Завтра днем я встречаюсь с Элиотом. А утром могу сходить с вами в морг. Вы ведь завтра пойдете? Она кивнула: – Но вы не обязаны мне помогать. – Вы помогаете мне, а я помогаю вам. Она улыбнулась так, словно был канун Рождества и она уже с нетерпением ждала утра. Его сердце радостно забилось и в то же мгновение словно ухнуло в пропасть. Он больше не сможет держаться вдали от Дани. Он не хотел больше ее избегать. Но должен был. Знал, что должен. – Прошу, можно мне пойти с вами, когда вы будете вскрывать замок? – попросила она. – Нет. – Прошу вас, Майкл. И он тут же сдался. Хватило лишь этих трех слов – «Прошу вас, Майкл», – да молящего взгляда разноцветных, обрамленных густыми ресницами глаз под рыжими арками бровей. – Хорошо, Дани. Пойдем вместе. 14 В тот вечер он пришел ужинать и остался послушать Дебюсси в исполнении Кливлендского оркестра – растянулся на ковре, скрестив ноги, сцепив руки за головой, и закрыл глаза. Он заснул в этой позе и не проснулся, даже когда Зузана щелчком выключила радио, а Ленка, ахая и охая, объявила, что на ее памяти лучше еще никто никогда не играл. – А он тут у нас вполне освоился, – пробурчала Зузана, бросив на Мэлоуна сердитый взгляд. – Тсс, Зузана, – шикнула на нее Ленка. – Пусть себе спит. Мне нравится на него смотреть. – Да что ты несешь, Ленка? Ты не в своем уме? – отрезала Зузана, качая головой. – У него красивые губы. Ты заметила, Даниела? И зубы хороши – жаль, что он их редко показывает. – Господи, помоги мне, – простонала Зузана. – Но ведь это чистая правда, Зузана, – не сдавалась Ленка. – Сама погляди. – В следующий раз оставь свою правду при себе, – фыркнула Зузана. – Можно подумать, сестрица, что ты вчера родилась. Я иду спать. Вы двое глазейте на мужчину, если вам так угодно, а я лучше посмотрю свои сны. – Доброй ночи, Зузана, – невозмутимо сказала Ленка. – Доброй ночи, тэтка, – прибавила Даниела. Ленка посидела еще с минуту, опустив руки на колени, не сводя глаз с Мэлоуна и улыбаясь все той же мягкой улыбкой, с которой она слушала оркестр. – Ты ему нравишься, Даниела, – промурлыкала она. – Тсс, Ленка, тише, – прошептала Дани смущенно и в то же время радостно. – Я ведь говорила, что ты еще встретишь своего мужчину? – продолжала Ленка. Она даже не думала перейти на шепот. – Тетя. Прекрати. – Не скромничай с ним, дорогая. Порой нам, женщинам, следует говорить правду в глаза. – Зузана явно считает иначе. – Я знаю. Забавно, что она всегда говорит только правду. Но не решилась открыться мужчине, когда у нее был шанс. И всю жизнь сожалеет об этом. Дани знала эту историю, но считала, что Ленкина версия далека от правды. Ленка все видела по-своему. Зузана никогда не говорила, что о чем-либо сожалеет. – Когда-то она влюбилась в одного мужчину, его звали Виктором, – продолжала Ленка. – Давным-давно. Думаю, Виктор тоже ее любил. Но она была неприступна. И холодна. Так что он так и не узнал о ее истинных чувствах. – Она немного помолчала, словно разглядывая прошлое, явившееся ей в углу комнаты. – Мистер Мэлоун не знает о твоих чувствах, Даниела, – заметила она. – Он все знает, – пробормотала Дани. Ленка удивленно вскинула брови, моргнула: – Я в этом сильно сомневаюсь. Я и сама не была уверена, дорогая, а я тебя хорошо знаю. Порой нам кажется, что все вокруг знают о нас то же, что знаем мы сами. Но для большинства людей ты – прекрасная тайна. Не храни тайн от мистера Мэлоуна. – Ленка поднялась и немного постояла не разгибаясь, чтобы дать спине время привыкнуть к перемене позы. – Ты его разбудишь? – спросила она у Дани.