Мэлоун скинул пальто и шляпу, закатал рукава, надел фартук. Он повернулся к Дани спиной, чтобы она завязала фартук у него на спине, а потом помог облачиться и ей. – Зачем? – прошептала она, уткнув подбородок в грудь, пока он затягивал тесемки ее фартука. – Зачем Мясник делает то, что делает? – То, что вы чего-то не понимаете, еще не значит, что в этом и правда нет смысла, – парировал Мэлоун. Она быстро взглянула на него через плечо и заученным ловким жестом повязала волосы шарфом. – Так всегда говорила моя мать. – Да-да. Она научила этому вас, а вы сказали это мне, когда вам было десять лет. И я не забыл ваши слова. – Я вам это сказала? – Да. Сказали. – Какой я была умницей, – ухмыльнулась она и взглянула на него. Он лишь чуть приподнял в легкой полуулыбке уголок левой губы. – Да. Вы были умницей. И остаетесь ею. Вы слишком умны для парней вроде меня. Она уловила в его словах двойное значение, но решила не обращать на это внимания. – Только ленивые говорят, что в чем-то нет смысла, – продолжал он. – Так говорят побежденные. Полицейские слишком часто так поступают. Моя работа состоит в том, чтобы найти этот смысл. Сделать понятным непонятное. Она кивнула, соглашаясь. Лишь после того, как они одели половину покойников, ее мысли снова вернулись к Безумному Мяснику. – А в его поступках вы нашли смысл? – спросила она. Мэлоуну явно не нужны были пояснения. Он перевел на нее мрачный взгляд своих темных глаз: – Нет. Но я точно не стану исключать никаких вариантов. – Его называют чудовищем. – Да. – Безумцем. – Да. Но в нем есть не только это. Она ждала от него пояснений. – Его никогда не отыщут, если станут искать чудовище. Этот вариант слишком очевиден и слишком прост. Она молчала, и он продолжил: – Вы когда-нибудь рассматривали картину вблизи, так, чтобы видны были одни только пятна цвета и мазки кисти? Тысячи пятнышек и мазков, слои краски… но потом вы отступаете назад и видите, как все эти бесформенные детали складываются в картину? – Да. – Так вот… я говорю примерно о том же. Порой мы рассматриваем детали, уже заранее представляя себе картину. Нам кажется, что мы знаем, что именно ищем. – Мы ищем чудовище, но забываем о человеке? – Именно так. – Но ведь… если верить газетам, сейчас проблема в том, что подозреваемых вообще нет. Никто не может понять, что за человек это делает. – Не уверен, что кому-то действительно хочется докопаться до правды, – пробормотал он. – Так куда увлекательнее. В газетах полно предположений. Предположения – это вредная информация. Вредная информация хуже, чем полное отсутствие информации. От вредной информации мы слепнем и, даже столкнувшись с правдой лицом к лицу, ничего не замечаем. – А как быть с чувствами? Чувства – это тоже вредная информация? – спросила она. – Порой чувства – худшая информация из всех возможных. Потому что мы к ним привязаны. Если вы решите заниматься этим делом вместе со мной, вам придется полностью отключить свои чувства. – Вы так и поступаете? – спросила она. – Да. Именно так. – Как удобно, – тихо заметила она. – Пожалуй. Это умение спасало меня от смерти столько раз, что я даже считать перестал. Оно сохранило мне жизнь. А я полагаю, что жить все же гораздо удобнее, чем лежать в гробу. Она ослабила завязки на фартуке и сняла с головы шарф, обдумывая его слова. Мэлоун высвободился из фартука и принялся мыть руки над маленькой раковиной. Оба молчали. – Вы говорите, что отключаете чувства и это помогает вам выжить. Но мне не кажется, что это вся правда, Майкл. К тому же… лишенный чувств человек не слишком отличается от мертвеца, – проговорила она, запирая дверь морга. Он вздохнул: – Дани Флэнаган, у вас слишком мягкое сердце. – Хм-м. Пусть так. Но может статься, что у вас сердце чересчур твердое. – Она чуть улыбнулась, чтобы ее слова не прозвучали слишком сурово. – На деле чем мы тверже, тем легче разбиваемся вдребезги. Чтобы не согнуться от ударов судьбы, нужна толика мягкости. 15 Когда они, закончив работу, вышли из морга, до его еженедельной встречи с Элиотом оставалось еще два часа. На прошлой неделе встречу пришлось пропустить, потому что Несс был занят, и они лишь коротко поговорили по телефону наутро после того, как Мэлоун вернулся в Кливленд. Элиот с интересом расспрашивал о поездке на поездах и о некоей мисс Даниеле Кос, которая звонила ему в большой тревоге, но подробно ни одну из этих тем они так и не обсудили. Телефонный разговор был поверхностным и кратким, как и всегда, но им предстояло о многом поговорить при встрече, и Мэлоун внимательно следил за временем. Они с Дани решили зайти в клинику доктора Петерки и расспросить о квартире на втором этаже. В этой квартире они собирались побывать накануне ночью, но у них ничего не вышло. О прошлой ночи он не готов был ни думать, ни говорить. Дани тоже явно не хотела поднимать эту тему. Когда они вошли в небольшой зал ожидания, женщина за стойкой как раз красила губы. В помещении пахло хлоркой и дешевой туалетной водой. Он решил, что запах туалетной воды исходит от женщины. Та даже не потрудилась их поприветствовать. – Запишите свое имя, пожалуйста, – прозудела она. – Здравствуйте, Сибил, – произнесла Дани, стараясь вести себя чинно, как и полагается в приемной у доктора, хотя, кроме них, других посетителей не было. – Это мистер Мэлоун. Он наш квартирант, но хочет подыскать себе жилье попросторнее. И я подумала, не сдается ли квартира у вас наверху. Женщина отвлеклась от своего карманного зеркальца и чуть повозила губами друг о друга, размазывая помаду. Она лишь мельком взглянула на Даниелу и сразу перевела взгляд на Мэлоуна. Он заметил перемену, произошедшую в ней, едва она решила, что он ей интересен: она выгнула спину, выставила вперед грудь, провела языком по зубам, проверяя, нет ли на них следов помады. – На твоем месте, Делла, я бы его так легко не отпустила, – промурлыкала она. – Даниела, – исправил он. – Ее зовут Даниела. А у меня есть к вам несколько вопросов. Она нахмурилась, а Даниела замерла. Мэлоун действовал не по плану. Он взмахнул перед регистраторшей своим рабочим удостоверением, но не дал ей как следует его разглядеть. – Я работаю на Налоговое управление. Кому принадлежит эта клиника? – твердо спросил он. Она изумленно раскрыла рот. – Эм-м… доктору Петерке. Но его сейчас нет. Лучше вам зайти попозже и обо всем с ним поговорить. – Мне проще поговорить с вами. Кто живет наверху? – Никто. Доктор Петерка планирует обустроить там дополнительные кабинеты. – Значит, он здесь никогда не жил? – Он уже знал от Дани ответ на этот вопрос, но хотел подойти к разговору о том, кто жил там прежде. – Он здесь вырос. Потом его родители выехали, а он с семьей остался жить здесь и обустроил внизу свою клинику. Но несколько лет назад он отсюда съехал. – Сколько лет назад? – Он задавал вопросы быстро, рассчитывая, что и она тоже будет отвечать ему быстро, безо всяких раздумий, а значит, честно. – Не знаю. Примерно тогда же, когда я начала здесь работать. Году в тридцатом. – Значит, с тех пор наверху никто не жил? – Почему же, жил. Обычно ту квартиру снимают интерны. – Интерны? – Он знал ответ и на этот вопрос. – Из больницы Святого Алексиса.