– Своего эксперта? – повторила она. – Вы говорили, что хотите пойти со мной. – Так и есть! Я хочу. – Она выразительно кивнула, и ее локоны в знак согласия мерно качнулись. – Вы сказали ему, что я… делаю? – Не совсем. Если я ему все расскажу, он может решить, что я слишком на вас полагаюсь. Его слова ее задели. Он мгновенно ощутил угрызения совести. – Не переживайте, милая, – пробормотал он. – Несс простой человек. Он не любит церемоний. Ваш талант ему будет по душе. У нее заалели щеки, а он почувствовал, что шея у него словно пылает. Он вовсе не планировал называть ее «милой». Она потянулась к его бутерброду, взяла его обеими руками и, не спросив разрешения, откусила большой кусок, а потом снова положила бутерброд на тарелку и принялась жевать. Он рассмеялся: – Проголодались? Она снова кивнула, прикрыв рот рукой, чтобы не было видно, как она старательно жует. Черт, какая же она хорошенькая. Он подтолкнул к ней свою тарелку. Она еще дважды откусила от его бутерброда, прежде чем он одержал верх – или проиграл – в споре, который вел сам с собой с тех пор, как она появилась в кухне. – Хотите отправиться в экспедицию? – мягко спросил он. Было уже около полуночи, но он не мог больше ждать. Ему не терпелось узнать, что скрывает квартира над клиникой доктора Петерки. Она еще не успела дожевать, но тут же вскочила со стула. Он тоже встал, внезапно испытав прилив радости. Может, все дело в том, что ему всегда нравилось взламывать замки. А может, он просто радовался поводу провести с Дани лишний час или даже два. Но об этом он думать не стал. – Встречаемся внизу через пять минут. Оденьтесь в темное, – сказал он. * * * Он легко вскрыл замок, и они проникли в квартиру почти так же быстро, как если бы открыли дверь ключом. Но смотреть здесь было практически не на что. В квартире не нашлось ничего, кроме одинокого деревянного стула да трехногого дивана с изорванной обивкой и обтрепанными подлокотниками. Вместо четвертой ножки под диван подсунули медицинский справочник. Окно в гостиной закрывали темные шторы, зато обе спальни пустовали: в луче фонарика, который зажег Мэлоун, под голыми, без матрасов, кроватями перекатывались похожие на пауков шары пыли. Внутри пахло грязными носками и пережаренным беконным жиром, а единственный свет во всем помещении шел от одинокой лампочки в ванной, висевшей на длинном жилистом проводе над неглубокой раковиной. Мэлоун дернул за цепочку, и лампочка послушно осветила небольшое пространство, но в других комнатах ему пришлось пользоваться фонариком. – Вряд ли вы можете, приложив к стенам ладони, понять, что здесь обитал убийца? – мрачно спросил Мэлоун. – Не могу. Стены со мной не говорят. Они вернулись обратно в гостиную. Мэлоун обшаривал углы лучом фонаря. Дани приблизилась к старому, грязному дивану. Выглядел он уныло, но все же на нем была обивка из ткани. – Может, я сумею что-то узнать по шторам или дивану. Обивка на нем из ткани, которую точно никогда не стирали. Так что мне будет легко… или, наоборот, сложно. Зависит от того, как им пользовались. – Почему вам может быть сложно? – Все, кто здесь жил, наверняка сидели на этом диване. Он не принадлежал одному человеку, его не касалась одна-единственная рука. – Понимаю. Это совсем не то же самое, что отпечатки пальцев на дверной ручке. – Именно так. Мне сложно отделить друг от друга слои. Шторы наверняка стирали, хотя, пожалуй, нечасто. Но проблему это не решает. Диван впитал в себя куда больше, чем шторы. В шторы никто обычно не заворачивается. Мэлоун пожал плечами и указал лучом фонарика на диван: – Может, все же попробуете? Она принялась водить по обивке руками, вверх-вниз, вверх-вниз, по всей длине старого дивана, двигаясь вдоль него. Замелькали образы, смутные, неразличимые. Размытая, мрачная акварель. Она присвистнула, пошатнулась, отдернув ладони, и Мэлоун подхватил ее, не давая упасть. – В чем дело? – спросил он. – Я словно оказалась в давке, в огромной толпе. Или на карусели, которая никак не может остановиться. У меня голова закружилась, – робко призналась Дани, но тут же снова взялась за дело. Теперь она водила руками гораздо медленнее, пыталась различить цвета и формы. – Схемы. Анатомия. Витрувианский человек Леонардо да Винчи, – отвечала она, но образ заключенного в круг человека с раскинутыми руками мгновенно рассеялся, и его место занял всхлипывавший интерн – Джейкоб? Ему не хотелось становиться врачом. Во сне он видел кровь, и отрезанные конечности, и гнойники, из которых сочились термины: кто-то – сам Джейкоб? – повторял их снова и снова монотонным голосом, словно готовясь к экзамену. – Последним здесь жил Джейкоб, – сказала она. – Сибил ведь так сказала? – Да. Джейкоб Бартунек. – Он… несчастен. – Она сдвинула ладони чуть влево, но не увидела ничего, кроме размытого пятна множества воспоминаний. У нее в животе снова екнуло, и она отняла руки от обивки дивана. – Что вы видите? – спросил Мэлоун. – Боюсь, так ничего не получится. – Она закрыла глаза, стараясь унять головокружение. – Можно мне немного подержаться за вас? – Подержаться за меня? – Мне нужно что-то нейтральное, – прошептала она. – Можно мне взять вас за руки… пока в голове у меня не прояснится? Он сунул фонарик в карман брюк и сделал так, как она просила, – взял ее ладони в свои. Ладони у него были шероховатые, костистые – как у отца, так он ей когда-то сказал. Казалось, он этим гордился – возможно, потому, что в целом мало чем походил на отца. Его прикосновение мгновенно вернуло ее к реальности, а мрачные образы испарились, словно он их смахнул. Прежде никто никогда не держал ее за руки, если ей виделось что-то дурное. Ей всегда приходилось успокаиваться самой. – Так лучше? – спросил он, словно не знал, правильно ли все делает. – Да. Гораздо лучше, – прошептала она и лишь плотнее сжала пальцы, чтобы он не выпустил ее рук из своих. – Еще минуту, пожалуйста. Вы ведь считаете, что когда я касаюсь вас, то выведываю ваши секреты, – прибавила она. – Да, считаю. – Он произнес это спокойным голосом, но она почувствовала, как он плотнее сжал ей руки. – Это не так. Я не читаю по коже и не слышу вашей одежды, когда вы в ней. Я пыталась объяснить это, когда… когда мы ссорились. – Лучше сказать «ссорились», чем «целовались». – Вы тогда сказали, что я трогала вашу рубашку, а значит, сама все знаю. – Но это не так? – прошептал он. – Я не слышу ткань, когда под ней… живая… плоть. Я думаю, тепло, исходящее от человека – живого человека, – заглушает все прочие звуки. На самом деле это приятно. – За это она любила примерки, хотя все прочие этапы ее работы частенько сопровождались уколами чужих мыслей и воспоминаний. Он наклонил голову вбок и повернулся к двери, не выпуская ее ладоней. Такой реакции она не ждала. – Майкл? Он резко накрыл ей рот ладонью, а другой рукой обхватил ее за талию. – Тс-с, Дани. Она дернулась, ничего не понимая, но тут же услышала то, что слышал он. Ступени лестницы заскрипели под тяжестью чьих-то шагов, громыхнула связка ключей. Мэлоун внезапно сорвался с места и потянул ее за собой. На ходу он дернул за звякнувшую цепочку на лампочке в ванной и впихнул Дани в первую спальню. Вбежав в комнату прямо за ней, он захлопнул дверь в тот же миг, когда входная дверь квартиры скрипнула и распахнулась, подтвердив, что отныне они здесь не одни. Кто бы это ни был, у него есть ключ, – подумала она. – Он имеет право здесь находиться. А мы – нет. Мэлоун недвижно стоял рядом с ней, прижимаясь щекой к ее волосам, и старался дышать как можно тише. Она услышала, как он щелкнул задвижкой, запирая дверь, и поморщилась: наверняка пришелец тоже это услышал. Человек, вошедший в квартиру, передвигался по ней медленными, тяжелыми шагами, но очень уверенно, словно темнота не была для него помехой и он чувствовал себя здесь как дома. Шаги замерли по другую сторону двери, за которой они стояли. Незнакомец стукнул по двери ладонью, словно не веря, что она заперта, и ухватился за ручку. Он удивленно буркнул что-то себе под нос и принялся дергать дверь. Дани беззвучно вскрикнула, уткнувшись лицом Мэлоуну в грудь. Его сердце забилось как бешеное, а руки, обнимавшие ее, сжались еще сильнее, но он не двинулся с места. Некто за дверью снова пробормотал что-то, но задерживаться не стал. Он сделал еще три шага, рванул за цепочку, и свет из ванной, просочившись в щелку под дверью, скользнул у них по ногам. Спустя мгновение послышалось журчание жидкости, не смолкавшее с минуту, а то и дольше. Незнакомец воспользовался туалетом. Шумно забулькал слив, снова послышались шаги. Они удалялись по коридору. Отрывисто застонал ветхий диван, и его шаткие ножки царапнули по деревянному полу гостиной. Неизвестный решил прилечь. Он шумно выпустил газы и рыгнул. Диван опять заскрипел, его ножки еще раз чиркнули по полу, словно приноравливаясь к весу ночного гостя. А потом наступила тишина. Мэлоун заговорил прямо ей в ухо, так что его голос зарокотал прямо у нее в голове: – Он пьян. Подождем. Сколько придется ждать? – хотела спросить она, но только кивнула в ответ, и они остались стоять, усиленно вслушиваясь в далекое дыхание незнакомца, держа друг друга в объятиях. Часы в кармане Мэлоуна тикали, превращая секунды в минуты, а они все стояли, не зная, заснул ли тот человек или просто тихо сидит, выжидая точно так же, как и они. Неужели он правда их ждет? И зачем он пытался открыть дверь спальни? В комнате не было ничего, кроме каркаса кровати. Знал ли он, что они стоят прямо за дверью? Он двигался безо всяких предосторожностей и мочился так долго, словно в нем скопилась целая бочка спиртного. Но им нужно пройти мимо него, чтобы выйти на улицу. Мэлоун отодвинул ее от двери и повернул задвижку, положив одну руку на косяк, а другую на ручку двери. Потом он прислушался. Взял Дани за руку, распахнул дверь быстрым, легким движением, чтобы она не успела скрипнуть. И снова выждал, стоя в дверном проеме. Большим пальцем он дотронулся до ее губ, наклонился к ней и прошептал прямо в ухо: – Держитесь у меня за спиной. Она кивнула – просто коротко дернула подбородком, – и они двинулись по коридору. Половицы запели у них под ногами, но Мэлоун шагал быстро, не колеблясь. Он прошел прямо к двери наружу и, пока отпирал замок, поставил Дани перед собой. Диван застонал, и Дани обернулась взглянуть на лежавшего в полутьме человека. Лицо мужчины было повернуто к спинке дивана, руки и ноги согнуты. Диван был ему слишком мал, и его зад свисал над полом, словно проверяя законы физики. Если он решит повернуться, то свалится прямо на доски. Человек не показался Дани знакомым, хотя она лишь мельком увидела его со спины. Лицо и голова его оставались в тени. Дани не смогла различить ни рук, ни ботинок, но ей показалось, что одет он в темный костюм, а не в рабочий комбинезон.