Но Мэлоун прервал ее размышления, потянув ее на улицу и закрыв за собой дверь. Она бросилась вниз по ступенькам, Мэлоун – прямо за ней, и вот уже они вместе пробежали через газон, выскочили на тротуар и помчались прочь. Они ввалились в свой дом через заднюю дверь так, словно за ними по пятам гнался сам Сатана. 17 – Ну и кто это был? – спросил Мэлоун, меривший шагами комнату, от шкафа до письменного стола. За себя он не испугался. Если бы он был один, он бы, возможно, даже обрадовался. Он попадал в ловушки и в куда более сложных обстоятельствах, причем так много раз, что даже считать перестал, но никогда прежде с ним не было женщины, к которой он был неравнодушен. Дани повалилась к нему на кровать и хохотала от облегчения. Щеки у нее алели, локоны и глаза сияли, но Мэлоуну вовсе не хотелось смеяться. – Дани, – выдохнул он, – ничего смешного тут нет. – Нет. Вы правы. Вообще ничего смешного. – Но она все равно продолжала смеяться, успокаивая себя после всего пережитого, а он стоял, уперев руки в бока, и, щурясь, глядел в окно, за которым был виден лишь задний двор Рауса. – Кто это был? – повторил свой вопрос Мэлоун. – Не знаю, – выдавила она. – Но двигался он не так, как Эдвард Петерка. Доктор Петерка худой и высокий, и походка у него легкая. – Выпивка любого мужчину превращает в слона, если с ней перебрать. – У него был ключ, – заметила она. – Может, это один из сотрудников клиники. – Если врач пьет в этом районе и ночует в этой квартире, он точно что-то скрывает. – Здесь через дорогу больница Святого Алексиса. Где пьют врачи, которые там работают? – Не в здешних барах. Только не приличные доктора. Я обошел все местные бары, публика там специфическая. – Вы говорите, что он что-то скрывает. Может, он просто скрывает, что слишком много пьет? – От кого скрывает? – От жены? – Что вы выберете, чтобы муж пришел домой пьяным или вообще не пришел? – Чтобы муж пришел домой пьяным, – без промедления отвечала она. – Вот именно. Думаю, большинство женщин выберут то же самое. Так что, я полагаю, скрывается он вовсе не от жены. – Сибил говорила, что доктор Фрэнк много пил. Что его из-за этого уволили, а его брак развалился. Может, это и был доктор Фрэнк? – Вы не думаете, что Петерка с тех пор уже не раз поменял замки? И разве может быть, чтобы Петерка его уволил, но позволял ночевать в своей квартире, когда тот перепьет? Она пожала плечами: – Доктор Петерка хороший человек. Он заботится о местных жителях. Он состоит в больничном правлении и постоянно собирает в епархии деньги на еду, медицинскую помощь и кровь для кливлендских бедняков. Я не удивлюсь, если он проявил милосердие по отношению к доктору Фрэнку. – Ну прямо святой Петр, – пробурчал Мэлоун. – Но он ведет себя очень глупо, если и правда не следит за этой квартирой. – Майкл, в этой квартире никого не убивают. Она произнесла это настолько уверенно, что он прекратил шагать по комнате и хмуро уставился на нее. Хотя и сам пришел к такому же мнению. – Нет? – переспросил он. – Вы узнали от дивана что-то, о чем решили смолчать? – Нет. – Она помотала головой. – Я рассказала вам все, что узнала. Мне было неприятно. Но к этому я привыкла. Мои способности… часто вызывают неприятные ощущения. Образы воспоминаний, пережитых мгновений – это не страшно. Но вот слои жизни подобны луковице, их приходится снимать один за другим. И этим я не люблю заниматься. – А может, вы меня дурите, деточка, – бросил он. Она помолчала, внимательно глядя на него: – Майкл, вы на меня злитесь? – Я злюсь на себя. – Потому что взяли меня с собой? – Да! Потому что взял вас с собой. – Он подошел к столу и взял свой блокнот со списками. Пролистал пару страниц, отыскал нужный список и протянул его ей. – Прочтите это. И скажите мне, что общего у всех жертв Мясника. Она молча смотрела на список. – Дани! Прочтите список! – Все они лишились головы. – Они не лишились головы. – Он произнес это так, словно требовал, чтобы она исправила допущенную ошибку. – Их всех обезглавили, – поправилась она. – Да. Верно. Что еще? – Все они относительно… безвестные люди. – Да. Безвестные. Опустившиеся. Ничтожества. – Это люди. Человеческие существа. Не называйте их ничтожествами. – Для него они как раз ничтожества. Люди без связей. Без семьи. По ним не станут горевать, если они исчезнут. Многие из них бедствовали, страдали от пагубных склонностей и насилия, посещали отвратительные места. Понимаете, он как будто оказывает им услугу. Дарует им посмертную славу. Заставляет людей помнить о них. Заставляет нас замечать то, на что мы обычно не обращаем внимания. – Он не заставляет людей сострадать жертвам, – возразила Дани. – Если бы он хотел внушить сострадание, то не уродовал бы свои жертвы до неузнаваемости. Он заставляет людей думать о нем самом. Хочет, чтобы они говорили о нем. Он забрал у нее блокнот и швырнул на стол: – Короче говоря, Дани, вы не из тех, кого может убить Мясник. И я бы хотел, чтобы так было и дальше. Так что я не стану снова брать вас с собой и подвергать новым опасностям. Не стану водить по ужасным местам. И мне плевать, какой хорошенькой вы становитесь, когда упрашиваете меня. – Ему вдруг ужасно захотелось пить. Он стащил с шеи галстук и швырнул на кровать. Галстук соскользнул на пол, Дани его подняла. А потом молча встала с кровати и вышла из комнаты. Он услышал, как она включила воду в ванной – наверное, смывает с ладоней запахи того дивана. Через минуту она уже снова была в его комнате. От ее рук пахло его мылом. Она протянула ему стакан воды: – Вы не подвергали меня опасности, Майкл. Тот человек пришел не для того, чтобы нам навредить. И нет, в той квартире не убивают людей. Может, их там накачивают наркотиками, как было с Эмилем Фронеком. Но не убивают. Он выпил всю воду, словно послушный ребенок, утер себе рот и уставился на нее: она ведь «прочла» его галстук. – Откуда вы это знаете? – Вы говорили, что все жертвы Мясника истекли кровью. Там, где это происходит, должно быть ужасно грязно, – просто сказала она и снова села к нему на кровать. – Да, пожалуй, – согласился он, радуясь, что ее ответ объясняется простым здравым смыслом, а не чем-то потусторонним. – Так где же Мясник это делает? – спросила она. – Может, найти это место проще, чем понять, кого и зачем он убивает? – Один из детективов, занятых этим делом, уверен, что Мясник ездит на поездах и убивает бедняг, которые путешествуют в товарных вагонах. – Не думаю, что Роуз Уоллес, Фло Полилло или другие женщины ездили на поездах, – с сомнением проговорила она, и он чуть не расплылся в улыбке, радуясь тому, что у нее такой живой ум. Его Дани очень сообразительная. Но вместо этого он скривился, отметив, что про себя назвал ее своей Дани. – Я тоже так не думаю, – ответил он. – Мне кажется, он убивает их там, где смерть – обычное дело, а от останков легко можно избавиться. В морге. В больнице. В похоронном бюро. Тут поблизости есть и то, и другое, и третье. Каждый врач из больницы Святого Алексиса тоже имеет доступ – хотя бы частичный — во все три этих места. Дани со встревоженным выражением лица откинулась на подушки. Она сложила на груди руки, волосы золотым венцом окружили ее бледное лицо. Она походила на святых, изображенных на витражах в церкви Богоматери Лурдской. – Если я вам признаюсь, что я боюсь, вы будете меня презирать? – спросила она, помолчав. – Нет, – сказал он и сел рядом с ней. Она отодвинулась, освобождая для него место, но он ложиться не стал. Он тоже боялся. У него по коже до сих пор бегали мурашки. – Я просто хотел предупредить вас, Дани. – Утром мне больше не будет страшно. Но прямо сейчас я не хочу оставаться одна. И не хочу, чтобы вы снова шли на улицу без меня. Вы ведь этим хотели заняться? Именно этим он и хотел заняться. – Давайте вернемся туда вместе, – взмолилась Дани. – Завтра вечером. И я расскажу вам, кто этот человек. Его запах на диване еще не сотрется, и я смогу дать вам ответы. Об этом он даже не думал, и от этой мысли пульс у него участился. – Хорошо, мы пойдем туда завтра, – согласился он. – Тем более возле дома нет никакого укрытия, из которого можно было бы наблюдать за наружной лестницей.