Она с облегчением выдохнула и закрыла глаза. – Но вам нужно вернуться к себе, – прибавил он. – Что, если тетушки решат проверить, где вы? Дани приподняла голову и уставилась на него, наморщив лоб, словно он сказал что-то смешное. – Вы ведете себя так, словно я ребенок, которому нужно подтыкать перед сном одеяло. Мне двадцать пять, мистер Мэлоун. Мои тетушки не заходят ко мне и не проверяют, в постели ли я. Это я проверяю, все ли у них в порядке. – А мне сорок, мисс Флэнаган, – напомнил он в тон ей. – И потом, не забывайте, что Зузана страшная женщина. И Ленка тоже, хотя кажется безобидной. – Мои тетушки так стары, что годятся вам в бабки. Никакой опасности они для вас не представляют. – В этом я с вами не соглашусь. А вы годитесь мне в дочери. – Бог мой, нет, не гожусь. Какой же вы все-таки старомодный, Майкл. Мы с вами обсуждаем смерть, убийства и обезглавливание, мы только что выпутались из весьма неприятной истории, но при этом вы нервничаете оттого, что я сижу в вашей комнате. – Я не старомодный, – возразил он тоном безусловного приверженца традиционных ценностей, скинул ботинки и лег на кровать, скрестив на груди руки. Правда, лампу он не погасил. – Не переживайте. Я не стану снова на вас набрасываться. Обещаю. Если честно, мне тоже неловко, – проговорила она тихим голосом. Это его удивило. – Я сам вас поцеловал, – буркнул он. – Вы на меня не набрасывались. – Вы поцеловали меня, потому что злились… и еще раз потому, что не успели толком проснуться. А я поцеловала вас, потому что хотела этого. Оба раза. – Последние слова она, к счастью, проговорила, отвернувшись от него в сторону. У него не было возможности разглядеть выражение ее лица. – Но я вас больше не поцелую. Обещаю. Мы будем просто… друзьями. Мы ведь друзья, правда, Майкл? Он не смог припомнить ни единой женщины, помимо своей сестры Молли, которую мог бы назвать подругой. В его чувстве к Дани не было ничего братского… или дружеского. – У вас было много поклонников? – неловко спросил он. – Ухажеров? – Было несколько, – ответила она. – Несколько? – Карл Раус мой ровесник, мы росли вместе. Одно время он ухаживал за мной. Мы с ним ходили на танцы и в кино, мы оба любим кино. Но я не встречала никого, кому бы кино не нравилось. Ее голос звучал устало. Он знал, что его это совсем не касается. Но все равно не смог не спросить: – Вы сказали, их было несколько. – В прошлом году был еще один джентльмен, вдовец, многодетный. Он сразу сказал, что хочет еще детей. Я ничего не имею против детей. Но для него это была скорее сделка. Думаю, он счел, что я достаточно хорошенькая. Но если чувства нет, а есть одни только потребности, мне это не нужно. У меня есть тетушки. Есть дом. И работа. – И ваши мертвецы. – Вы ведь скорее молчун. – Пожалуй что так. – Но… когда дело касается меня, вы всегда высказываете свое мнение. Так и было. Он ничего не мог с этим поделать и все еще не был готов окончить разговор. – Сколько лет было… тому джентльмену? – Примерно как вам. Он удивился, когда я ему отказала. Сказал, что лучшего предложения мне не дождаться. Услышав это, он почувствовал ярость и едва удержался от того, чтобы вскочить с кровати и снова начать мерить шагами комнату. – Каков наглец, – выдавил он. – Почему? – изумленно спросила она. – Предложил красивой девушке взвалить на себя заботу о его детях, греть ему постель и взбеленился, когда она ему отказала! Я бы с удовольствием догнал его в темном переулке и сбил с него спесь. – Я сказала, что считаю его предложение очень лестным, но не могу его принять. И на этом все закончилось. Он нахмурился: – А паренек Раусов? Ему вы что сказали? – Никакой он не паренек. Он меня старше на год. Он не предлагал мне за него выйти, но ему я бы тоже отказала. Он женат, у него скоро родится ребенок. – А за него вы почему не пошли бы? – Потому что я ничего, совсем ничего не чувствовала, когда мы были вместе. Когда он меня целовал, я чувствовала себя так же, как если бы сама себе целовала руку. Даже не так – мне гораздо приятнее было самой себе целовать ладонь. – Она сладко зевнула. Внезапно ему больше всего на свете захотелось сейчас же ее поцеловать. Он крепко сжал зубы и стал думать о темных проулках и о том, как бы он научил всяких олухов уму-разуму. Должно быть, Дани почувствовала исходившее от него напряжение и снова взмолилась, не понимая, что он совершенно не намерен ее прогонять. – Прошу вас, Майкл, позвольте мне остаться, пока не взойдет солнце, – устало попросила она. – Когда вы проснетесь, меня здесь не будет. Он подумал, что вряд ли когда-нибудь сможет ей отказать. – Хорошо, Дани. Он сел и погасил лампу. Чарли свернулся клубком у него в ногах, словно решив, что ему здесь рады. Мэлоун носком отпихнул его в сторону, чтобы старик не забывал, чья это кровать, но гнать не стал. – Майкл? – тихо позвала Дани, когда он вытянулся рядом с ней. – Да? – Можете взять меня за руку? Я снова вижу, как бедняга Джейкоб Бартунек плачет над своими медицинскими справочниками. Он шумно выдохнул, словно был не рад ее просьбе, но тут же протянул руку и обхватил ее тонкие пальцы. – Только не шпионьте за мной, – пробормотал он. – Я же вам говорила, что это не так работает, старый невежа. – Она свернулась калачиком поближе к нему. – Что мне еще сделать, чтобы вы мне поверили? Он не ответил. Голос ее прозвучал сонно. Он ей давно верил, верил безоговорочно, просто не мог в этом признаться. Он уже говорил ей раньше, что готов во многое верить. Ее пальцы безвольно лежали в его руке. Он тихо вслушивался в ее ровное дыхание, испытывая умиротворение от ее присутствия, от веса ее ладони. Почувствовав, что она крепко спит, он поднес к губам ее сжатую руку и, раскрыв ей ладонь, поцеловал. – Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду, Дани. Это приятно, – прошептал он и снова поцеловал ей ладонь. Он вдруг понял, что был бы счастлив, если бы всю свою жизнь, до самой смерти, только и делал, что целовал ей ладонь. Чарли утробно заурчал, и шерсть у него встала дыбом: он словно боялся, что Мэлоун решил откусить Дани руку. – Тише, Чарльз, – шикнул Мэлоун, но все-таки опустил ее руку на постель, а потом накрыл Дани уголком своего одеяла. И мгновенно заснул, на удивление довольный собой. * * * Он заснул на самом краю кровати, устроившись так далеко от нее, как только сумел. Одной рукой он прикрывал глаза, другая свисала вниз. Ногой в носке он касался пола, словно и во сне хотел сохранить связь с землей. Это ей было понятно. Она часто боялась потеряться в собственных снах. Она надела туфли и прислушалась, стараясь понять, где сейчас Маргарет. Нельзя, чтобы та заметила, как она выходит из комнаты Майкла. Убедившись в том, что поблизости не слышно ни шагов, ни тихого пения, Дани на цыпочках выбралась в коридор. Чарли последовал за ней: он сполна исполнил свой долг провожатого. Она нырнула в ванную Мэлоуна, причесалась, смочив его расческу водой, и пригладила волосы его помадой. Потом обмакнула палец в его коробку с зубным порошком и потерла себе зубы. Вполне сгодится, а по-настоящему она вычистит зубы после завтрака. Подойдя к нижней ступеньке лестницы, она сразу же услышала, как тетки болтают о ней с Маргарет и как стучат тарелки, знаменуя приближение завтрака. На Дани было все то же платье густого синего цвета – темное, как велел Мэлоун. Оно не годилось для весеннего субботнего утра, но тетушки вряд ли это заметят и точно не станут строить догадок о том, почему она с утра уже оказалась внизу. Она вставала первой, ложилась последней и частенько начинала день в швейной мастерской. Кухонный стол был завален газетами. Маргарет читала их вслух голосом, в котором слышались нотки ужаса: так и положено было в сложившейся ситуации. – Они нашли только кусок ноги, – подытожила она. – И ничего больше. На следующей неделе они будут искать на берегу другие части тела. Коронер Гербер говорит, это снова он. Мясник. – Теперь в городе начнется такой переполох, что о Святой неделе никто и не вспомнит, – недовольно заметила Зузана. – Он мог бы дождаться, пока пройдет Пасха. – Доброе утро, тэти, – произнесла Дани и придвинула себе стул, – Маргарет. – Доброе утро, Даниела, – хором отвечали женщины, но ни одна из них и не подумала взглянуть на нее внимательнее обычного. – Мистер Мэлоун присоединится к нам? – спросила Маргарет. – Не знаю. Если нет, мы приготовим ему поднос, – ответила ей Дани. Зузана прищурилась: – Ленивый мужчина – худшее, что только можно вообразить. Даже когда Павел был так болен, что почти не мог есть, мы все равно не подавали ему завтрак в постель. – Никто никому не подает завтрак в постель, – произнесла Дани, не понимая, почему они заговорили о Павле.