– Дальше, – буркнул Мэлоун. Она решила было, что после этого он выведет ее из комнаты, но нет, он стоически сидел рядом с ней, слушал, держал ее за руки и делал свои записи, пока она продолжала рассказывать. Большинство образов быстро развеивалось, а в том, что оставалось, почти не было никакой силы, энергии. Время покрыло ткань слоями собственных отпечатков. Но постепенно она начала узнавать шепоток холода, ледяные следы, от которых у нее стыла кровь. Порой она вообще ничего не чувствовала, порой ей на ум приходил обрывок фразы, который тут же рассеивался. Она послушно повторяла каждое свое впечатление, стараясь не колебаться и не убеждать ни в чем двух мужчин, которые слушали, но не верили. Она пришла не ради себя. И даже не ради Майкла, хотя ей было очень важно, что он подумает. Она пришла ради тех, у кого не было имен. – Он хорошо играл в карты, – сказала она под конец одного совершенно бесплодного поиска. – Но все же не слишком хорошо. Проигрывал больше, чем выигрывал. Но они хотя бы не прятали от него лиц. – Кто? – Карты. – Она перехватила ткань, надеясь уловить образ, но тот развеялся, потух. – Вы нашли имя? Она легко тронула пальцами внутреннюю сторону воротника, там, где рубашка касалась шеи. Это место часто что-то хранило. – Роберт Вейцель, – сказала она, уловив шепот, который принес с собой легкий, как паутинка, ветерок. Но в тот же миг и шепот, и ветерок рассеялись. – Вы уверены? – спросил Мэлоун. Она попыталась отыскать подтверждение, но потом качнула головой: – Я услышала это имя, но очень слабо. – Что-то еще? – спросил он, но в ответ она снова качнула головой. – Вещи долго пролежали под дождем и на солнце. Воспоминания выцветают так же, как краски. Порой в коробке лежало несколько вещей – ботинки, ремень, штаны, белье, пальто, – но впечатления от всех этих предметов почти не разнились, хотя часть образов считывалась легче, а часть сложнее. В одной из коробок лежали красновато-коричневые ботинки. Едва она взяла их в руки, как ее мысли наполнились яркими красками. А еще ей почудилось, будто ее колют сотни иголок. Она вскрикнула, выронила ботинки из рук, но тут же подняла их и попробовала еще раз, стараясь не слишком сильно прижимать ладони к подошвам ботинок. – У него нет фотографий того, что он любит. Тех, кто ему дорог. Поэтому он изображает их у себя на коже. Так они всегда остаются с ним. – Татуированный мужчина? – спросил Несс. – Да, – сразу кивнула она. – Татуировки. Он планирует сделать еще, и много. Она просмотрела другие его вещи в поисках цельных мыслей, которые смогли бы им что-нибудь подсказать. – Он называл себя Чаком… и Трифтом. Трифтом реже, – прибавила она. – Может, он как-то связан с инициалами УЧГ? – спросил Мэлоун. Она прислушалась, но образ остался прежним. – Я вижу только Чака и Грифта. – Нам где-то встречалось имя Уильяма Чарльза Гриффитса, то ли на чеке, то ли в телеграмме, – заметил Мэлоун. – Попросите детективов все перепроверить. Ближе к ночи ей удалось выудить из сероватой вязаной шапочки, грязной, украшенной кисточками, имя и целую серию образов, которые светились чуть ярче и дольше, чем остальные. – Она пела, когда оставалась одна. Псалмы. Она любила псалмы. Знала, что ей не подобает – она всегда была грешницей. А псалмы – они только для тех, кто верит. Порой она пела псалмы, когда бывала с мужчинами. Иногда мужчины смеялись, будто она им воспевала хвалу. Но чаще они велели ей прекратить. Псалмы нас обнажают. Голым мужчинам не хочется выставлять напоказ свою душу. – Она говорила быстро, почти захлебывалась, стараясь пересказать все, что ей принесла волна, пока та не разбилась о берег и не отхлынула. – У нее есть сын, уже совсем взрослый, но она никому про него не рассказывает. Они решат, что она уже старая, а ей нужно быть молодой и красивой… Такой же, как ее имя. Роуз. Ее зовут Роуз Уоллес. Выглядит она лучше, чем белые девушки. Ее кожа стареет медленнее. И тело тоже. Но внутри она ощущает себя старухой. В комнате воцарилось молчание, пока она гналась за потоком, но он исчез так же быстро, как и набежал. – Почему от каких-то вещей получается узнать больше? – спросил Элиот. – Ей нравилась эта шапочка. Наверное, она ее часто носила. К тому же шапки редко стирают… а порой не стирают вовсе. – Все эти вещи вообще не стирали, – возразил Коулз. – Да. Но головные уборы чаще всего не стирают вообще никогда. Даже такие вязаные шапочки. Стирка не уничтожает старых воспоминаний, которые закладывались на протяжении многих лет, но от нее детали, особенности, отдельные черты часто размываются. Если вещь только что выстирали, мне чаще всего остается одно только ощущение – даже не запах – человека, которому вещь принадлежала. – Значит, какие-то вещи… могут рассказать больше? – Да. Обувь. Верхняя одежда. Головной убор, в котором человек ходит каждый день. К тому же шляпу или шапку надевают на голову, туда, где сосредоточены все наши мысли. Подушка тоже может о многом поведать. Или платок, носовой платок, который год за годом носят в одном и том же кармане. Мэлоун заерзал на стуле. – Одни ткани могут рассказать больше, другие – меньше. Хлопок разговаривает легко. Он все впитывает. Шелк застенчивее – он липнет к телу, но шелковая ткань очень нежная, а плетение у нее плотное, и он ничего не впитывает. – А кожа? – заинтересованно спросил Несс. – Кожа требует времени. Она толще. Но, возможно, я могла бы что-то узнать по ремню, который человек долго носил. Или по кобуре. – Даже по пустой? – недовольным тоном осведомился Коулз. – Элиот носит кобуру, но пистолета в ней никогда нет. – Дай мисс Кос свою кобуру, Элиот. Пусть она расскажет нам о тебе, – предложил Мэлоун. – Я ни за что не подпущу вас к себе, мисс Кос, – сказал Элиот, и легкая улыбка заиграла у него на губах. – Вы произвели на меня сильное впечатление. – Спасибо. Осталось что-то еще? – Она отчаянно надеялась, что больше ничего не осталось. Голова у нее болела, желудок лип к спине. – Всего одно. Семнадцатого января на пустом участке на Восточной Шестьдесят пятой улице, неподалеку от Ослиного холма, нашли окровавленную женскую одежду. Среди вещей было пальто. Люди не бросают свои пальто просто так. И обычно не заливают их кровью. Мы ждали, когда появится тело. – И тело появилось, – сказал Коулз. – Помните Жертву Номер Десять? – Мы не знаем, действительно ли эти вещи связаны с Мясником. Но… вдруг вы поможете нам разобраться? – спросил Несс. – Хорошо. Коулз подошел к коробке, стоявшей на самом краю стола, и вытащил черное пальто. Он положил пальто перед Дани, а потом достал из коробки черную шляпку-колокол. Вещи местами затвердели, хотя она и не смогла разобраться, от крови или от грязи. Она закрыла глаза и постаралась унять сердцебиение, сосредоточиться, чтобы вслушаться в последний раз. – Не делайте того, что вам не хочется, Дани, – тихо напомнил Мэлоун. – И не забывайте выпускать ткань из рук. Она робко коснулась пальто и в тот же миг ощутила запах угля и газетной бумаги, резкий, острый, с примесью… хохота. – Он думает, что это смешно. Он оставляет эти вещи для вас, мистер Несс. А еще оставляет множество забавных подсказок, но на самом деле они ничего не значат. – Дани? – настороженно вскинулся Мэлоун. – Кто? – спросил Несс. – Не знаю точно. Я просто ощутила веселье и увидела ваше имя в газетах. И чернила, и хохот уступили место новым, куда более сильным впечатлениям. – Они принадлежали Фло Полилло, – сказала Дани. Она ощутила усталость и жажду, которые испытывала женщина. Но оба чувства здорово застарели. Им было много-много лет. В этом пальто она пережила череду мучительных, выжженных жаром дней. Дани заставила себя не выпускать пальто из рук, пока не удостоверилась, что больше ей ничего не увидеть. Тогда она взяла шляпку. – Она надеется, что он все сделает быстро, – сказала она. Опять усталость. И жажда. – Когда Фрэнк в последний раз покупал ей выпить, то не стал требовать платы. Ее удивляет, что сегодня он повел себя иначе. – Она выждала. Повертела шляпку в руках. – Она надеется, что девочки позаботятся о ее куклах. Тишина. – Это все, – сказала она. В ее голосе явно слышалась мольба. Несс шумно выдохнул. Мэлоун взял ее за руку. Коулз убрал пальто и шляпку обратно в коробку с уликами. – Мистер Несс, здесь можно где-нибудь вымыть руки? Может быть, здесь есть туалет? – Прямо за углом, мисс Кос. Слева. Не спешите. Думаю, на сегодня нам всем вполне достаточно. – Да. Пожалуйста. То есть спасибо. – Она поднялась, проверила, прочно ли стоит на ногах. Все трое мужчин поднялись вместе с ней, как принято в обществе, и Мэлоун отодвинул в сторону ее стул, освобождая ей путь. – Я на пару минут, – сказала она, и он кивнул, внимательно глядя ей прямо в лицо. Ей показалось, что измучился он не меньше, чем она. – Голова не кружится? – мягко спросил он. – Нет, не кружится. 20