– Мне нравится быть с вами, Майкл. Я бы могла хоть всю ночь напролет есть за тем столиком яичницу с тостами. И была бы счастлива. А вам не терпелось оттуда уйти. – Дани, тут дело совсем в другом. – Неужели? – недоверчиво вскинулась она. – Да. В этом мире – в подобных местах – нет ничего, что мне нравится. Может, за исключением тостов с джемом. Я слишком многое повидал. Я знаю всю их подноготную. Когда я бываю в таких заведениях, у меня мурашки бегут по шее и потеют ладони. Мне не по себе. Поэтому я хотел поскорее увести вас оттуда. Она отыскала глазами его глаза, словно хотела проверить, правду ли он говорит. – Хорошо, – прошептала она. – Хорошо? – переспросил он. – Да. – Но она не сдвинулась с места. Он наклонился вперед, не позволяя себе слишком надолго задумываться, и прижал свои губы к ее губам. – Теперь садись в машину, девочка. От удивления она приоткрыла рот и опустила глаза, но мгновенно повиновалась ему, и он плотно закрыл за ней дверцу. – Не делай этого, Мэлоун, – шепнул он себе. – Не делай этого. Но все уже было сделано. 21 Мэлоун спросил, можно ли ему пойти с ними к воскресной мессе. Его вопрос обрадовал Ленку и разозлил Зузану, но Дани подметила, что Зузана все же не отказалась прокатиться до церкви в его машине и угоститься мороженым, которое он купил им на обратном пути. В тот единственный раз, когда он до этого ходил вместе с ними в церковь, Ленка с Зузаной сели между ними, и после мессы он ушел один. На этот раз, едва они вошли в храм Богоматери Лурдской и Ленка принялась подталкивать их друг к другу, а Зузана попыталась встать между ними, Мэлоун взял Дани под локоть и подвел к заполненному ряду скамеек, где оставалось всего два свободных места, на самом краю. Тетушкам пришлось сесть в паре рядов перед ними. Мэлоун просидел всю мессу с тем же выражением безучастной сосредоточенности на лице, с которым он, казалось, реагировал на все в своей жизни: он прикрыл тяжелые веки, сцепил на коленях руки. Зато на Дани месса впервые в жизни произвела пьянящее впечатление. Вещи, которые ей никогда не казались приятными, в этот раз принесли удовольствие. Повторяя молитвы, она слышала, как он глухим голосом произносит слова вместе с ней. Склоняя голову, видела, как ее юбка касается его бедра. Вдыхая, чувствовала исходивший от него запах мыла и мятных леденцов. Ей всегда было сложно просто сидеть на месте, ничем не занимая руки. Но теперь ей вдруг пришло в голову, что потребность все время что-то вертеть в руках вовсе не свидетельствовала о неспособности сосредоточиться. Нет, ее вечно грыз страх того, что она не успеет вовремя окончить работу или, хуже того, что работы вовсе не будет. А теперь, в церкви, под монотонное звучание проповеди отца Ковака, сидя рядом с Мэлоуном, она ощущала лишь сладкую беззаботность, лишь блаженную, звенящую пустоту в голове. Мэлоун не взял ее ладонь, не положил руку на спинку скамьи, но само его присутствие здесь было для нее утешением, успокоением. В понедельник утром он помогал ей в морге, но потом исчез на весь день, поздно вернулся и снова исчез сразу после завтрака утром во вторник. Эти два дня он провел в Кингсбери-Ран, одетый в свои старые башмаки, рабочую блузу, комбинезон, который она ему подобрала, и клетчатую кепку, прежде принадлежавшую Эдди-Готовчику. Дел у нее было предостаточно, она не успевала даже присесть до закрытия магазина, но все равно с тревогой ждала, когда он вечером наконец вернется домой. – Что вы там делаете? – спросила она, сев напротив него за кухонный стол и глядя, как он вдыхает запах еды от тарелки, которую она поставила перед ним. – Слушаю, – отвечал он. – Вы ведь занимаетесь тем же самым? – Он на миг встретился с ней глазами. – Представьте: туда является парочка детективов, с блокнотами, в начищенных до блеска ботинках. Никто не станет им ни о чем рассказывать, даже если кому-то что-то известно. Это так не работает. – Но почему? – спросила она. – Ведь Мясник выбирает себе жертвы из обитателей трущоб. Так разве им не хочется поскорее его засадить? – Первое правило для тех, кому хочется прижиться в местечке вроде Кингсбери-Ран – или, как ни печально, во многих других районах близ вашего дома, – не ходить в полицию. Особенно если ты не уверен в том, что собираешься рассказать. Крыс не любят. Особенно крыс из числа людей. – Как бы мне хотелось пойти туда с вами. – Да… вот только это вряд ли получится, – чуть улыбнувшись, ответил он. – Я могла бы надеть на себя много слоев одежды, старую шляпу. К тому же Дани – мальчишеское имя. – Она говорила полушутя, не теряя надежды на то, что он просто пожмет плечами и не станет сопротивляться. – Там, в трущобах, вам никто не поверит. Но если у вас завтра найдется немного времени, я бы хотел воспользоваться вашим талантом. – Я могу освободиться в четыре. Годится? Он кивнул. – Кроме того… у меня появилась еще одна мысль. – Он выговаривал слова очень медленно, словно сам не знал, хочет ли их произнести. – Вы слыхали про Весенний бал в больнице Святого Алексиса? – Майкл, эту больницу видно из наших окон, – ответила она. Конечно, она слыхала про Весенний бал, который устраивали там каждый год. – Я попросил у Элиота два билета. – Вы со мной шутите, Майкл Мэлоун? – ахнула она. – Нет, Дани Флэнаган. – У него на губах заиграла самая искренняя улыбка. – Вы хотите туда пойти? – На этом балу до сих пор бывают Рокфеллеры. Это… очень светское мероприятие. – Как думаете, найдется у вас подходящее платье? – Я портниха, Майкл, – ответила она с едва уловимым восточноевропейским акцентом и с высокомерным видом задрала подбородок повыше. – Конечно, у меня найдется подходящее платье. – Вы не просто портниха, Даниела, вы – одна из Косов, – произнес он, имитируя истинно богемский выговор, и она расхохоталась. – Вам этот акцент дается куда лучше, чем мне, хотя я его слышу с рождения, – восхищенно заметила она. Откинувшись на спинку стула, она принялась обдумывать наряд для бала. Она чувствовала, как в ней ширится радостное предвкушение. – Наденьте свой шелковый костюм. Светлый, с рисунком. – Я был уверен, что должен явиться во фраке. – В сравнении с костюмом вроде вашего фрак проигрывает. А у меня есть подходящее платье. – Хорошо. Думаю, нам придется там чуть-чуть поработать… но мы наверняка найдем время для танцев. И, может быть, даже выпьем бесплатного шампанского. – Вы любите танцевать? – пискнула она, не осмеливаясь даже надеяться на положительный ответ. – Да. – Неужели? – Да. – Он пожал плечами. – Это вас удивляет? Она склонила голову набок, пытаясь представить себе, как он танцует: – Нет, не удивляет. Вы ведь, в конце концов, актер. Но мне бы хотелось это увидеть. – Я не сказал, что умею танцевать. Сказал только, что люблю. По крайней мере, раньше любил. – С Айрин? – Она не хотела, чтобы в этих словах прозвучала ревность, но не сумела с собой совладать. Казалось, Мэлоуна этот вопрос не задел. Он даже чуть улыбнулся ей: – Да. С Айрин. И задолго до нее тоже. Меня научила Молли. Она обожала танцы и частенько тренировалась дома, а я был ее партнером. Моя мать тоже любила танцевать. – Какой была ваша мать? Я не могу ее себе представить. Он помолчал с минуту, устремив взгляд в пустоту. – Если честно… я толком не помню. Это было очень давно. Когда она умерла, я ужасно горевал. Вот и все, что я помню. Он встал из-за стола и принялся мыть свою тарелку. Казалось, что от этого признания ему стало неловко. – Мне очень жаль, – сказала она. – Все в порядке. Я же сказал… это было давно. Я научился… жить дальше. – Он поставил тарелку в сушилку у раковины и стряхнул с пальцев капли воды. Постоял несколько мгновений, словно не хотел уходить, но все же двинулся к двери. – Спокойной ночи, Дани, – произнес он, не оборачиваясь. – Спокойной ночи, Майкл. * * * – Фло Полилло жила в меблированных комнатах на Карнеги-авеню, Роуз Уоллес снимала комнату на Сковилл, – пояснил Мэлоун Дани на следующий день. – Это примерно в одном районе. Комнаты снова сданы, но я подумал, что хозяева, возможно, сохранили какие-то вещи. Мы съездим туда и проверим, может, найдем что-нибудь. Он думал поехать на трамвае – ему не нравился интерес, который его машина вызывала у жителей беднейших районов, но им предстояло сделать несколько остановок, а водить Дани пешком по той части города он не хотел. Значит, придется все-таки взять машину и не спускать с нее глаз.