Держась за руль левой рукой, он обхватил ее правой за бедра, притянул ближе к себе, так, что она прижалась к нему всем телом. Тогда она обхватила руками его плечо, уткнулась лицом ему в рукав и горько расплакалась. * * * Позже в тот вечер, когда Мэлоун собрался с духом, а слезы у Дани давным-давно высохли, они просмотрели вещи, остававшиеся в коробке. – Чувствуете еще что-нибудь? – спросил Мэлоун после того, как она долго мяла в руках повязку Роуз, но все равно ничего не обнаружила. – Вы говорите так, словно я ищейка. – Она подняла на него глаза и чуть улыбнулась. Поняв, что на этот раз обойдется без слез, он почувствовал облегчение. После всего, что было днем, у него весь вечер болело в груди. – Вы сами так себя описываете, – мягко напомнил ей он. – Я здесь ни при чем. Я просил вас прекратить трогать вещи. Вы не послушались. – Коробка вся пропахла плесенью и нафталином, но за этими запахами есть что-то еще. Мэлоун не чувствовал никакого другого запаха. – Это средство для укрепления волос. Роуз смазывала им волосы. И еще какой-то конкретный сорт сигарет. Мэлоун вздохнул. Это ровно ни о чем не могло им рассказать. – Вы думаете, ее убил Вилли? – спросила она. – Нет. – Роуз чувствовала его злость так же тонко, как… его заботу, – сказала она. «Забота» вряд ли была полноценной заменой «умению заниматься любовью», но Мэлоун и так все понял. – Злость Вилли – не то же самое, что злость Мясника. И потом, большинство этих убийств не совершить одной рукой. Даже тому, кто в любви прекрасно справляется с одной. – Может, Вилли все-таки убил Роуз, – тихо заметила Дани. – Она была такая маленькая. – Я об этом думал. Вроде бы нет ничего проще, чем прикинуться Мясником, если надо избавиться от трупа. Режешь труп на куски, бросаешь в матерчатый мешок и топишь в реке. 11 убийство охотно приписывают Мяснику. Дани кивнула, словно и сама думала так же. – Вот только… человека не так легко расчленить, Дани. – Я и не считаю, что это легко. – Кто бы этим ни занимался, он знает, что делает. Отметины на шее и конечностях подтверждают, что он профессионал. Он всегда расчленяет тела одинаково. Вероятно, когда он резал тело Жертвы Номер Девять, у него затупился нож. Думаю, это его взбесило, и он стал кромсать тело. Элиот считает, что он теряет контроль над собой. Но я в этом не так уверен. В любом случае все эти убийства совершил один человек. На всех десяти, точнее даже на одиннадцати, жертвах есть характерные отметины, которые не сумел бы воспроизвести подражатель. – Понятно. В этот миг Мэлоун кое-что вспомнил. Он подошел к своему письменному столу, порылся во все более распухавшей груде бумаг. Вытащил папку, в которой хранились материалы, связанные с Жертвой Номер Девять – мужчиной, куски которого обнаружились в Кайахоге через месяц после того, как под мостом нашли кости Роуз Уоллес. Он просматривал бумаги, пока не нашел то, что искал. Из воды выловили верхнюю часть тела мужчины, завернутую в газеты трехнедельной давности, и шелковый женский чулок. Всего один чулок. Он глядел на бумаги, не понимая, что делать с этой информацией, не понимая даже, следует ли ему хоть что-то с ней делать. На этом этапе любая вещь казалась подсказкой… и жестокой, злой шуткой. 22 На ней было шелковое фиолетовое платье без рукавов, темное, почти черное. Ткань не облегала, но лишь легко ниспадала вдоль тела, от складок у выреза к расширявшейся книзу юбке, что с легким шелестом обнимала ей щиколотки и вполне годилась для танцев – если, конечно, Мэлоун не пошутил. Платье когда-то принадлежало одной заказчице, которая оставила его в ателье, когда ей не хватило денег его перешить. Оно висело в шкафу, вместе с подобными ему «отказниками», с тех пор, как лет десять назад рухнул рынок ценных бумаг. Дани пришлось лишь укоротить лямки, чуть ушить талию и отгладить подол. Она легко с этим справилась. К платью полагались длинные черные перчатки и серьги и колье из черного жемчуга: Зузана утверждала, что их подарил Косам сам император. Дани донельзя походила на Грету Гарбо – образ дополнила яркая губная помада и длинные, густо накрашенные ресницы – и была уверена в том, что выглядит так, как нужно, пока не услышала, как Майкл поднимается вверх по лестнице. Зузана ткнула ей между лопаток своей тростью, напоминая, что нужно держать осанку, а Ленка запричитала, что ей очень недостает боа. – Пойдемте? – Мэлоун подал ей руку. – Да, только возьму очки и пальто, – отвечала она с внезапной тревогой. – Очки тебе ни к чему, – одернула Зузана. – И пальто не бери, – заохала Ленка. – К этому платью нужны меха, но мехов у нас нет. – Хорошо. Обойдусь без пальто. Но очки возьму, – не сдавалась Дани. – Они разрушат твой образ, деточка, – воспротивилась Ленка. – Ты же этого не хочешь? – Ты представляешь ателье Косов, – согласилась с ней Зузана. – Возможно, там тебе встретятся наши будущие клиенты. – Если я не надену очки, никто не заметит платье. Все будут смотреть мне в глаза, – не сдавалась Дани. – Ну и пусть смотрят, – отвечала ей Ленка. – Ты выглядишь так эффектно. К тому же твои глаза заметят только те, кто подойдет познакомиться. И тогда… они уже не смогут тебя забыть. Мэлоун нахмурился, словно только что понял, как сильно просчитался. – Там будут политики, богачи, люди со связями, – произнесла Зузана. – Если они спросят, откуда у тебя это платье, скажи им, что из ателье Косов. Такой рекламы нигде не купишь. Не заметить их будет сложно, это уж точно. И да, Дани была права. Ее платье идеально сочеталось с костюмом Мэлоуна. Оба они выглядели так, словно лет на десять отстали от сегодняшней моды – скорее из ревущих двадцатых, чем из конца тридцатых годов, – но это отставание казалось намеренным, нарочитым. В придачу ко всему она приколола к его белой шляпе ленту в тон своего платья, тонко оттенившую белые полосы на его костюме, и вручила ему платочек того же цвета, который он убрал в нагрудный карман. Ей вдруг показалось, что он уже готов передумать, но она не могла понять почему – то ли из-за внимания, которое они к себе обязательно привлекут, то ли из-за суеты, которую затеяли тетушки. Он был так красив, выглядел так изысканно, а его темные глаза так ярко блестели, что она не могла не смотреть на него, и Зузана снова ткнула палкой ей в спину. Теперь он словно не знал, куда смотреть, но, когда он поднялся по лестнице и с последней ступеньки увидел ее, готовую, в бальном платье, его глаза, полуприкрытые тяжелыми веками, широко распахнулись. – Нам легче будет дойти, чем доехать, – сказал он. – Очередь из машин уже растянулась на целый квартал. Если придем пешком, нам не придется ждать, пока подадут машину, когда мы решим уйти. – Желаю вам прекрасного вечера, мои дорогие, – проговорила Ленка, когда они двинулись к лестнице. – Имейте в виду, мистер Мэлоун, если она не вернется к полуночи, я позвоню в полицию, – с угрозой в голосе объявила Зузана. – О, Зузана, ты правда веришь, что в полиции тебя примут всерьез? – вздохнула Ленка. Мэлоун просто буркнул что-то себе под нос, и они, рука об руку, вырвались в черноту вечера, навстречу манящим огням больницы Святого Алексиса. – Думаю, примерно так выглядел «Титаник», прежде чем утонул, – проговорил он сухо, пока они шли вдоль длинной дуги подъездной дорожки. – Разве не великолепное зрелище? – воскликнула Дани. Ежегодный больничный бал всегда казался ей восхитительным. – Великолепны вы, – тихо, чуть не с сожалением в голосе, проговорил он. – Я? – Да, вы. Так что мы будем держаться подальше от Несса… и всех остальных. К несчастью для ваших тетушек и вашего ателье, я совершенно не желаю привлекать к нам внимание. – Почему? Он вздохнул: – Сложно объяснить. – Вы не хотите, чтобы вас связывали с Нессом. – Да. – Тогда какова ваша цель? – Мы с вами будем танцевать. Я хорошенько рассмотрю всех, кто явится на этот бал, а потом мы прогуляемся в гардеробную. Согласно билетам, им полагались места за столом возле сцены, рассчитанным на восемь гостей. Там уже сидели конгрессмен по фамилии Суини и его супруга Мари, в выговоре которой слышались отзвуки ирландского происхождения. Она то и дело бросала на Майкла беспокойные взгляды, словно на лакомое, но вредное для здоровья кушанье. Конгрессмен не обращал на них никакого внимания и был поглощен разговором с сидевшим по левую руку от него католическим епископом и с господином по фамилии Хигби, семья которого владела одноименным универмагом на Главной площади. Хигби сидел справа от Дани, его жена Констанс занимала место между ним и своей незамужней дочерью – подразумевалось, что та составляет пару епископу, явившемуся в одиночестве. Констанс сделала все возможное, чтобы собравшиеся за столом познакомились и обменялись любезностями. Мэлоун представил их как Майка и Даниелу Кос, словно они были женаты и фамилию Кос носил он сам, но не стал объяснять, почему они здесь и кто их пригласил. После пары глотков шампанского и быстрого, вымученного знакомства с соседями по столу он поспешил увести Дани в центр зала и увлек ее танцевать. – Неужели вы умеете все на свете? – спросила она, когда он непринужденно повел ее за собой. Казалось, он точно знал, что делает, и ей оставалось только двигаться ему в такт. – Я не слишком хорошо шью и не стал бы танцевать линди-хоп, – прошептал он, прижавшись к ее уху губами. Она рассмеялась. От его непосредственности на сердце у нее стало легко. – К тому же руки у меня не волшебные, – прибавил он, но его рука, чуть касавшаяся ее спины, казалась ей едва ли не чудодейственной. – Волшебные руки?