– Мне нужно, чтобы вы рассказали мне обо всем, что заметите на этом пальто. Возможно, это будет не слишком приятно, – коротко пояснил он, и она кивнула ему в знак согласия. Она не стала спрашивать, кому принадлежало пальто или откуда оно взялось у Элиота, и ни словом не обмолвилась, уловив шедший от пальто отвратительный запах, но лишь брезгливо сморщила нос и мило поджала губы. Она подошла прямо к манекену. Мэлоун последовал за ней. – Я встану прямо у вас за спиной. Но прошу, действуйте медленно. Осторожно. Договорились? – коротко проинструктировал он. Она распрямила ладони, растопырила пальцы и провела ими по полам пальто, от подола до плеч. – Это пальто человека по имени Фрэнсис Суини, – тут же сообщила она. Мэлоун не сказал ей ни о Фрэнсисе Суини, ни о подозрениях Элиота. Он даже имени Суини не произносил и потому рассудил, что к этому выводу она явно пришла сама. Элиот шумно выдохнул, а у Мэлоуна внутри все скрутило. – Да. Так и есть, – подтвердил он. – Но кто такой этот Фрэнсис Суини? Дани прижала ладони к ткани, но пальцы ее беспрерывно сгибались и разгибались, словно она перебирала струны арфы. – Он сам не знает, – ответила она. – Иногда он вообще не помнит. Ему нравится имя Фрэнк. Обычно его называют Фрэнком. Доктором Фрэнком. Она опустила руки и отошла, прижалась к Мэлоуну. – Больше не сможете? – спросил он. – Мне просто нужно… сделать перерыв, – прошептала она. – Дани, это тот самый доктор Фрэнк? – спросил Элиот. Ему не нужно было объяснять ей, кого он имел в виду. Она снова принялась водить пальцами по материи. И через мгновение согласно кивнула: – Да, это он. Я видела его на пальто Фло и на носках Андрасси. И на тех шторах. Тот же холод… и та же пустота. – Дани, вы знаете имя Фрэнсиса Суини? – спросил Мэлоун. – Вы с ним раньше встречались? – Не могу вспомнить. Имя кажется мне знакомым. В гардеробной на балу миссис Суини упоминала какого-то Фрэнсиса. Он как-то с ней связан? – Да, связан, – мрачно ответил Элиот. – Не думаю, что мне следует вам объяснять, насколько это усложняет наше расследование. Она кивнула, но Мэлоун не был уверен, что она и правда все поняла. Сейчас она вся сосредоточилась на материи. – Что там еще? – спросил Мэлоун, желая поскорее с этим покончить. Поскорее увести Дани подальше от этого ужаса. – Он холодный. И от этого пьет. Алкоголь его согревает. Когда он не пьет, его сводят с ума голоса. – Она вцепилась в пальто так же, как прежде в шторы. – Он Фрэнк, и Фрэнсис, и Суини, и доктор. И Роберт, и Реймонд, и Эдди, и Эд. И Карлос, и Чак, и Дуглас, и Дэвид. – Имена словно соскакивали у нее с языка. Мэлоун накрыл ее руки своими. – Все в порядке, Майкл, – успокоила она и подняла на него глаза. Она смотрела куда-то сквозь него, цвета радужки почти не было видно за донельзя расширившимися зрачками. – Я в порядке. Он убрал руки, но остался стоять прямо у нее за спиной, желая ее отгородить и сознавая, что на самом деле это она отгораживает его. – Еще он Роуз, и Фло, и Кэтрин, и Дороти, но ему неприятно, что у него в голове звучат еще и их голоса. Он режет их на маленькие кусочки, чтобы они точно к нему не вернулись. По ее обнаженным рукам поползли мурашки, покрывавшие кожу едва заметные золотистые волоски встали дыбом. Она вся источала холод. – Он не знает, кто он такой, – сказала она. То же самое она говорила и прежде. Много раз. – Что это значит? – спросил Элиот. – Я никто. А ты тоже никто? – процитировала она. – Эмили Дикинсон? – нахмурился Мэлоун. – Да. – Она кивнула, и ее волосы защекотали ему подбородок. – Ему нравится это стихотворение. Когда он его слышит, то всегда усмехается. – Это он убивает людей, Дани? Это он Мясник? Или Фрэнсис Суини просто жалкий, ничтожный пьяница? – спросил Элиот. Ему нужно было, чтобы она ответила на его вопрос четко и ясно. – Фрэнсис Суини жалкий, ничтожный пьяница, – ответила она. – И он совершенно точно убивает людей. 24 Фрэнсис Суини в брюках, парадной белой рубашке и модных полосатых носках лежал поперек кровати, раскинув руки и ноги и широко раскрыв рот. Рубашка вся пропиталась потом и местами вылезла из-за пояса, штаны были в пятнах от того, что за последние два дня Суини успел не раз обделаться, из-за чего в комнате стоял невыносимый смрад. – Сегодня утром мы попытались его разбудить, но он не понял, чего мы от него хотели. Доктор Гроссман считает, что лучше ему самому прийти в себя, – пояснил Элиот, вводя Мэлоуна в номер, – но, если он в ближайшее время не очнется, нам придется импровизировать. Элиот доверял доктору Ройялу Гроссману, психиатру, который прежде работал в уголовно-надзорной инспекции округа Кайахога и участвовал в «Конференции по Расчленителю», организованной предыдущим коронером, Э. Дж. Пирсом. Мэлоун вспомнил его фамилию: среди документов, которые он получил от Несса, попадались в том числе и его оценки. Элиот перекрыл целый этаж в гостинице. Мэлоун не стал спрашивать, во сколько ему это обошлось и кто оплатит счет, но остался доволен. Чем меньше людей будут знать о том, что здесь происходит, тем лучше. У двери номера сидел охранник, еще один стоял у лифта и следил, чтобы никто не вышел из него, перепутав этаж. Мэлоун не знал ни того ни другого, но Элиот сообщил ему, что эти двое – из «Незнакомцев». Это означало: «Не задавай вопросов». Из спальни номера люкс можно было попасть в гостиную, где у столика, увенчанного пепельницей, сидели, сравнивая свои записи, доктор Гроссман и Дэвид Коулз. Когда приехали Элиот и Мэлоун, оба подняли на них глаза. Элиот швырнул в угол комнаты перепачканное пальто Суини и быстро представил собравшихся: – Майк, с Дэвидом вы знакомы. Дэвид Коулз коротко кивнул. Что бы он ни думал о действиях Элиота, но он сидел здесь и занимался делом. Рукава его рубашки были закатаны, макушка блестела от пота. Судя по взгляду, которым он окинул пальто Суини, он понимал, где был Несс, к кому тот обращался за помощью. – Ройял Гроссман, Майк Мэлоун, – продолжал Элиот. – Доктор Гроссман, Майка я знаю еще с чикагских времен. Лучший в нашей профессии агент под прикрытием. – И все. Лучший в нашей профессии агент под прикрытием. Гроссману этого было вполне достаточно. – Мэлоун, я вызвал из Чикаго еще одного помощника. Мэлоун рухнул в пустое кресло, но Несс остался стоять, словно нервничал так, что не мог даже сесть. – Сюда едет Леонард Килер со своим аппаратом. Мэлоун был знаком с Леонардом Килером. Тот разработал так называемый полиграф Килера, детектор лжи, показывавший, действительно ли испытуемый, которого соединяли с прибором при помощи нагрудного ремня, повязки на руку и трубки для измерения частоты дыхания, говорит правду. Килера уважали, его аппарат постоянно испытывали – даже сам Мэлоун во время учебы пару раз отвечал на вопросы, обвязавшись датчиками и трубками, – но для судебного процесса результаты, полученные при допросе на полиграфе, годились не больше, чем то, что удалось узнать благодаря волшебным пальчикам Дани. – Он в своем деле лучший. И он согласился нам помочь, – сказал Элиот. – Думаю, нам нужна вся мыслимая помощь, – пробормотал Коулз. Крупное тело на кровати зашевелилось, и четверо мужчин замерли в ожидании. В надежде. Но прошел еще целый день, прежде чем им наконец удалось приступить к допросу. * * * – Вы хоть знаете, кто я такой? – орал Фрэнсис Суини утром третьего дня. Он приходил в себя поэтапно, и ни один из этих этапов не показался присутствовавшим особенно приятным. Он потребовал пить, и они дали ему воды. Он швырнул стакан в стену и стал просить, чтобы ему позволили вымыться. Прибыл медбрат из психиатрической клиники – знакомый Гроссмана, которому тот вполне доверял, – чтобы вымыть Суини и при необходимости дать ему лекарства, но разъяренный Суини накинулся на него и стал обвинять, что тот к нему приставал. Они ходили кругами. Порой Мэлоуну казалось, что этот человек гений. Порой он видел перед собой слюнявого идиота. И все же Суини был настолько последователен и изворотлив, что метался между отрицанием и требованиями, но не отвечал прямо ни на один вопрос из тех, что ему задавали. Он угрожал, что они лишатся работы, а потом благодарил за роскошный гостиничный номер. Когда он стал причитать, что ему нужно переодеться, они принесли ему чистые вещи, но он отказался от них, заявив, что это одежда слишком низкого качества. – У меня крайне чувствительная кожа. Я весь покроюсь сыпью. После этого он завернулся в штору и съежился в углу комнаты, хотя перепачканный им матрас уже успели перевернуть и застелить чистым бельем. Мэлоун решил, что Суини, наверное, любит заворачиваться в шторы. Это объясняло, почему Дани так остро отреагировала на шторы в квартире над клиникой доктора Петерки. – Я страшно замерз. Мне так холодно, что я совершенно не чувствую пальцев на руках и ногах, – причитал он. В комнате было так жарко, что все собравшиеся в ней мужчины ослабили галстуки. Рукава на рубашке Суини тоже были закатаны. Окна решено было не открывать, чтобы с улицы не было слышно криков. К тому же Фрэнсис Суини вполне мог попытаться выброситься в окно. Приехал Килер со своим полиграфом. Он ждал, пока Фрэнсис Суини достаточно придет в себя – до тех пор никаких оценок делать было нельзя. – Как же надо было напиться, чтобы очнуться через несколько дней и все равно вести себя так, как он? – изумлялся Коулз. – Думаю, поэтому он никогда не бывает трезвым, – отвечал ему Гроссман. – Алкоголь приводит его в рабочее состояние. Но он не знает меры, не понимает, когда ему пора остановиться. Мэлоун старался изо всех сил не обращать внимания на темное пятно, липшее к плечам Суини и сопровождавшее его, когда тот был в сознании. Никогда прежде он еще не видел подобной тени, и от этого ему было не по себе. Они спали по очереди, в номере по другую сторону коридора. Домой Мэлоун вернулся всего однажды. Он вымылся, переоделся, поцеловал Дани – так, словно оба они тонули, – и снова уехал в омерзительно пахнувший гостиничный номер, чтобы сидеть и смотреть, как Фрэнсис Суини потеет, трясется и орет. Доктору Гроссману: – Вы что, врач? Какой врач-то? В хирургии небось не работали? От вида крови в обморок хлопаетесь? Леонарду Килеру: