– Вот это будет история. Элиот Несс атакует своих политических противников. – Все совсем не так, Элмер. – Да. Не так. Я это прекрасно знаю. Но в подобной ситуации важна вовсе не правда, ведь ваши действия, абсолютно немыслимые и непозволительные, говорят куда громче, чем правда. – Правда в том, что мы знаем настоящее имя Безумного Мясника, – парировал Мэлоун. – И пытаемся его остановить. Айри со вздохом откинулся на спинку кресла: – Хватит, Мэлоун. Ты совсем не дурак и отлично знаешь, как все устроено. Мэлоун не отвечал. Палач уже занес топор, и он просто ждал, когда топор наконец опустится. – Ты в Кливленде закончил. Дело закрыто. – Дело вовсе не закрыто. Вы сами это только что подтвердили, – возразил Мэлоун. – Мы в Кливленде закончили. – Айри сменил местоимение. Мы закончили. Значит, агентство больше не будет работать над этим делом. – Ты мне нужен в Чикаго. – Зачем? – Американские сталелитейщики получают от государства большие деньги. Но до производства эти деньги не добираются. Скоро начнется война, и президент хочет понять, в чем там дело. – Айри говорил отрывисто, ровным голосом. Что, черт дери, он скажет Дани? И что, черт дери, он скажет себе самому? – Я жду тебя в Чикаго завтра, не позже. Тебе есть где остановиться? – Айри и сам знал, что у него в Чикаго сестра. Мэлоун кивнул. – Мы здесь закончили, Мэлоун, – повторил Айри. – Дело закрыто. 26 Она его ждала. У него в комнате горел свет, а она сидела скрестив ноги у него на кровати, положив на колени платье и поставив рядом жестянку с бисером. Одну за другой она уверенной рукой пришивала бисеринки к платью. Иголка так и порхала у нее в пальцах. Он отправился в ванную, даже не поздоровавшись с ней. Ему нужно было собраться с мыслями, хоть недолго побыть в одиночестве. Он вымылся, побрился, почистил зубы и собрал свои вещи. Их было немного. Он не поднял на нее глаз, когда вошел в комнату, но Чарли бросился ему в ноги и стал ходить вокруг, а когда Мэлоун споткнулся, шмыгнул под кровать. – Чертов кот, – пробормотал он, опустился на корточки и поднял край покрывала. Чемоданы, все в шерсти Чарли, лежали на том же месте, куда он задвинул их в январе. Он расстегнул молнию на пустом чемодане и раскрыл его. Во втором чемодане так и лежали неразобранными вещи, которые ему не пригодились. Костюмы для персонажей, в которых ему не пришлось перевоплощаться. – Он еще долго будет дуться, – заметила Дани, продолжая пришивать бисеринки. – Я его оттуда не выманю. Он хмыкнул и выпрямился. Она решила, что он беспокоится из-за Чарли. Он снял рубашку, надел вместо нее чистую, вмиг застегнул ее на все пуговицы, заправил в брюки, щелкнул подтяжками, возвращая их на обычное место, и отвернул воротник. – Ты же знаешь, он тебя любит. Просто не знает, как это показать. И из-за этого все время тебе досаждает. Ничто из того, что он уже успел сделать, ее не насторожило. Она пока не заметила, что что-то не так. – Мне нужно уехать, Дани, – сказал он и раскрыл ящик комода. Он не смотрел на нее, но краем глаза заметил, что она перестала шить и замерла, подняв иголку, чтобы с нее не упали бисеринки. – Куда? – спросила она. – И когда ты вернешься? Ее голос звучал спокойно, доверчиво. Он продолжал двигаться. Секунд за двадцать вытащил свои вещи из ящиков комода – первого, второго, третьего – и уложил в чемодан. – Майкл? Она воткнула иголку в ткань платья и закрыла жестянку с бисером крышечкой. Он положил костюмы поверх вещей из комода, сверху бросил рубашки и застегнул молнию. Бумаги уже лежали в багажнике машины. Он не знал, что теперь с ними делать. Они ему больше не пригодятся. Его старые ботинки тоже лежали в багажнике. С какого-то момента он стал убирать их туда, подальше от любознательных пальцев Дани. – Чикаго. Я должен ехать в Чикаго, – рассеянно, слишком поздно ответил он. Бритвенный набор, лаковые туфли и белую шляпу он сунул в дорожную сумку, которой пользовался с тех пор, как ему исполнилось восемнадцать. Эта сумка сопровождала его везде. Белый, вышитый Айрин носовой платок, который Дани ему вернула, уже лежал в сумке, во внутреннем кармане. – Майкл? – Теперь ее голос прозвучал резко. – Я отнесу вещи в машину. Дай мне минуту, – ответил он. – Потом я тебе все объясню. – Дани пришла к нему в комнату босиком, значит, она не побежит к машине следом за ним. Он выскользнул из комнаты, держа в каждой руке по чемодану, и шагнул наружу через заднюю дверь, прежде чем она успела спрыгнуть с кровати. Но когда он вернулся обратно в комнату, она ждала его, держа в руках его дорожную сумку – словно взяла ее в заложники. Она стояла, сверкая глазами, расправив плечи и плотно сжав губы, на которых не было и тени улыбки. Он забрал у нее свою сумку и поставил у двери. Его шляпа лежала на письменном столе, пальто висело на спинке стула. Пиджак он оставил в машине – не стал надевать его, когда вернулся домой. Он был готов. – Что произошло, Майкл? – спросила она. – У меня новое задание в Чикаго. Кроме того, есть основания полагать, что меня раскрыли. Точнее, раскрыли Майкла Лепито, а значит, мне нельзя больше здесь оставаться. Это опасно для тебя и для твоих тетушек. Она нахмурилась: – А как же Фрэнсис Суини? – Это уже не мое дело. Собственно, никогда и не было. Все это было… временно. Ты знала об этом. – И чье же это дело? – прошептала она. – Его семью уведомили. – О чем? – О его психическом состоянии. Его, как у нас говорят, поместили в соответствующее учреждение. За ним продолжат следить. Наблюдать. В любом случае в ближайшее время он оттуда не выйдет. – Он пожал плечами и взял со стола свою шляпу. – Понимаю, – тихо сказала Дани. Он видел, что она действительно наконец поняла. – Ты не вернешься? – спросила она. Ее вопрос звучал как утверждение. – Нет. – У него яростно заколотилось сердце. – Ты уедешь. Я останусь. И все закончится, – сказала она. – Да. Он не мог дышать. Когда не можешь дышать, проще всего отвечать коротко, односложно. – Есть ли что-то… что ты хотел бы забрать… на память о нас? Обо мне? Только Дани была способна так задать этот вопрос, так ранить в самое сердце. Все части его существа, все аккуратные полости, которые он держал порознь и тщательно разделял, вдруг соприкоснулись. Они придвинулись друг к другу, искрясь и скрипя, и он больше не мог попросту переходить из одного пространства в другое, закрывать двери за одной проблемой и переключаться на следующую. – Я бы забрал тебя с собой, если бы мог. Если бы ты могла, – торопливо признался он. Это предложение звучало жестоко, потому что уехать ей было нельзя. Но он не смог не признаться ей в этом. Он бы забрал ее с собой, и будь что будет. Если бы она сказала ему: «Я поеду с тобой», он бы не стал спорить. – Я не могу уехать отсюда, – сказала она. – Знаю. Ты не можешь уехать, а я не могу остаться, – ответил он. – От меня здесь многое зависит. Я не могу просто так взять и все бросить. Он не стал напоминать ей о том, что сразу ее предупредил. Я же тебе говорил. Это бы прозвучало неискренне. Он действительно ей говорил. И себе говорил, и все же с ними случилось то, что порой случается. Они полюбили друг друга. – Думаешь, когда-нибудь мы… сможем снова быть вместе? – спросила она. – Ты встретишь другого мужчину. – Нет. Не встречу. – Она резко мотнула головой. – И не нужно говорить мне такие слова. Как будто ты меня совершенно не знаешь. – Я знаю тебя, Дани. А ты знаешь меня. Мы с тобой не притворяемся, помнишь? Ты стала… мне… дорога. И всегда будешь мне дорога. – Он сказал правду. Но его слова прозвучали слабо. Безжизненно. В них была только доля правды. – Значит, мы расстанемся как друзья? – спросила она. – Ты этого хочешь? – Ты мне больше чем друг, – признался он. – Больше?