Глава 3 Ольга — Да я вам говорю, точно у нее кто-то появился. Поверьте мне и моему богатому опыту. — Пф-ф… Тоже мне, опытная. Нашла чем гордиться! — Небось, поматросил и бросил, вот она и ходит целыми днями как в воду опущенная. А может, вообще с женатым связалась. Сколько у нее после развода мужика не было? Вот и повелась на первого встречного. — По себе не судят, — слышу из-за приоткрытой двери комнаты отдыха недовольный голос Людмилы Прокопьевны, самой возрастной медсестры нашего отделения. — Вы бы лучше делом занялись, чем кости людям перемывать. — Много вы понимаете, Людмила Прокопьевна, — фыркает Лена, главная сплетница и та еще стерва. — А что уж тут понимать? Завидно тебе — это и дураку понятно. Вон как слюной изошлась на сумочку-то Ольги Викторовны. Тебе такие вещи отродясь никто не дарил, несмотря на богатый опыт. — Было бы чему завидовать. Ну, подцепила богатенького. Подумаешь! Так ему, наверное, было стыдно и в свет нашу красавицу вывести. Мордашка-то смазливая, а вот стиль, что у бледной моли. Так! Ну, хватит! Толкаю дверь в комнату для персонала и вхожу в просторное помещение. — Девочки, Самойлову нужно подготовить ко второй операции. Звонили хирурги, к пяти операционная будет готова. Дождавшись, пока медсестры покинут комнату, подхожу к диванчику и присаживаюсь, устало вытягивая ноги. — Давайте я вам чайку горячего налью, — суетится Людмила Прокопьевна, окидывая меня сочувствующим взглядом. — Не откажусь, — вымученно улыбаюсь пожилой медсестре — старожилу нашего отделения. Резво для своего возраста подскочив со стула, Прокопьевна разливает ароматный чай по чашкам и подталкивает ко мне ближе вазочку с печеньем. — Попробуйте, домашнее. — С удовольствием, — тянусь к вазочке и с блаженством откусываю кусочек мягкого, тающего во рту печенья, запивая чаем. С утра кручусь как белка в колесе, даже на обед времени не было. — Вы это, Ольга Викторовна, не обращайте внимания, что девчонки болтают. Это ж бабская натура такая дурная. Завидуют они вам. Вздергиваю вопросительно бровь, глядя на женщину. — Слышала я, как вы подошли, — взмахивает рукой. — Так этих разве остановишь? Стрекочут без умолку, только и успевай слово вставить. — Я и не обращаю. Удивлена, как это я еще замуж выйти и развестись по их рассказам не успела. — То ли еще будет, — прыскает Прокопьевна. — Уже неделю галдят, всё никак успокоиться не могут. Вы, кстати, новость слышали? — переходя на шепот, спрашивает женщина, наклоняясь ближе ко мне. — Наш Борюсик на пенсию собрался. Борюсик, как ласково между собой называют нашего заведующего отделением медсестры, действительно собрался на заслуженный отдых. — Говорят, вас на его должность поставить хотят. А вот это действительно неожиданно. Накликала, что ли? Я, конечно, не против изменений в жизни, но не так быстро же и не всё сразу. Только к пробежкам привыкла и успела посетить два занятия йогой. — Со мной этот вопрос не обсуждали. Откуда слухи-то? — Так Валька моя подруга, в администрации работает — секретарем у главного врача. Теперь понятно, откуда ноги растут. — Вы только ни с кем этой новостью пока не делитесь, — прошу Прокопьевну, уминая уже второе печенье. — А то некоторые решат, что влиятельный женатый папенька продвигает свою протеже в моем лице. — Да бог с вами, Ольга Викторовна. Вы же меня знаете — я могила! — оскорбленно ворчит женщина. Вот кто-кто, а Прокопьевна действительно свой человек. С такой матерой бабой и в огонь, и в воду, как говорится. Мало того что профессионал, так еще, пожалуй, единственный человек из нашего коллектива, которому совершенно не свойственно лицемерие. И медсестры все при ней по струнке ходят, и порядок в отделении. Благодаря крутому нраву и самоотверженной преданности профессии она снискала уважение даже придирчивого Борюсика. Хотя мне кажется, что периодами заведующий откровенно ее побаивается. «Шаг вправо, шаг влево — расстрел» — вот с такой своеобразной любовью отзывается он о Прокопьевне. — А если поступит официальное предложение, примете? — Что ж переливать из пустого в порожнее? Вот когда поступит, тогда и будем думать. — Не хочется, чтобы чужака прислали, — делится переживаниями Прокопьевна. — Мы все уже как шестеренки в часах сработались. А новый человек у штурвала — всегда к изменениям. И не факт, что в лучшую сторону. Вот чего-чего, а нововведения Прокопьевна всегда не любила. Это и понятно, человек старой закалки, большую часть жизни проработавший по стандартам из далекого СССР. Раньше как было? На том же аппарате ИВЛ два рычажка, кнопка «вкл/выкл» и два датчика. Как же болезненно она расставалась со старым оборудованием, когда нам в отделение привезли современные аппараты. Всем коллективом давление сбивали безутешной женщине. А уж о том, как пыталась сработаться с новой техникой, и вспоминать страшно. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Эх, — тяжело вздыхает Прокопьевна, выуживая из стоящей на столе коробки конфет шоколадное лакомство. — Сорок лет бок о бок отработали, а время пролетело, словно вчера всё было. Помню, пришел наш Борюсик в отделение после ординатуры, красивый, умный, всегда такой обходительный. Когда вы к нам работать пришли, чем-то его в то время мне напомнили. — Это чем же? — спрашиваю с улыбкой. — Не знаю даже, — тянет задумчиво. — Отсвечивало в вашем взгляде некой самоотдачей, жертвенностью. — Да ладно вам преувеличивать, Прокопьевна. Ответственное отношение к своей работе, и только. — Да? Так ваша ответственность на сегодня закончилась уже как полтора часа назад, а вы всё еще на работе, потому что вашу пациентку готовят к операции. Разве я не права? Эх, права, конечно, Прокопьевна, только отчасти. Вот уже неделю, стоит остаться одной, меня одолевает тоска дремучая. Как бы я ни храбрилась, мысли о Макаре загоняют всё дальше и дальше в депрессию. Я скучаю. Безнадежно изнываю от тоски и неопределенности. Нет, букеты цветов и всякие приятные мелочи продолжает исправно доставлять каждое утро паренек Миша. А вот ответа ни на одно смс я так и не получила. Макар будто специально меня игнорирует, хотя пару раз, в момент, когда мне было особенно плохо, я даже решилась набрать заветный номер и с замиранием сердца слушала длинные гудки. Я не знала, что буду говорить, мне хотелось просто услышать его голос, на короткое мгновение представить, что он рядом. Каким же было мое разочарование, когда Макар не ответил и не перезвонил — ни в те поздние вечера, ни спустя неделю. Порой мне мерещилось, что все чувства, о которых так рьяно рассказывал Макар, были только у меня в голове. Но чаще окутывало удушливым страхом, что с ним могло случиться что-то плохое. Картинки, выдаваемые воспаленным сознанием, были одна кровожаднее другой. — Ольга Викторовна, пациентка готова, — врывается в мысли голос Кати — молоденькой миловидной медсестры. — Хорошо, сейчас подойду, — киваю, мягко улыбаясь ей. Катя скрывается в коридоре за дверью, а я допиваю одним глотком остывший чай и поднимаюсь на ноги. Мою за собой чашку в умывальнике у стены и, вытирая руки о бумажное полотенце, ловлю свое отражение в зеркале. В памяти всплывают ядовитые слова Лены про смазливую мордашку и скудный гардероб. Опускаю взгляд на ворот темно-синего платья, выглядывающий из-под белого халата. И ничего я не блеклая моль. Нет, ну в сравнении с той же Леной, которая предпочитает носить короткие юбки и блузочки с довольно экстравагантным вырезом на груди, конечно, явно проигрываю. Хмыкаю от своих мыслей. Выхожу на пост, но не вижу в коридоре одной живой души. И куда все делись? Неподалеку, в одной из пустующих палат, слышу непонятную возню и возбужденное шушуканье. Уверенно двигаюсь на звук, доносящийся из палаты. Весь немногочисленный к этому времени женский персонал дружно стоит у окна и что-то воодушевленно обсуждает, мое появление так и остается незамеченным. — Может, к кому из пациентов родственник приехал, — слышу голос одной из девчонок. — Так у нас таких крутых и нет вроде, иначе всё отделение на ушах бы стояло. Все звуки в комнате меркнут, легкие горят от нехватки кислорода, словно я внезапно очутилась под многотонной толщей воды. На короткий миг боюсь, что сейчас грохнусь в обморок от окатившей меня волны необъяснимого трепета. Прикладываю ладонь к груди, туда, где так гулко стучит сбившееся с привычного ритма сердце. Словно в замедленной съемке иду к парадному входу в наше отделение. А дальше весь мой мир сужается, и я не вижу ничего, кроме до боли родных глаз цвета горького шоколада и сводящей с ума улыбки. Колени дрожат, взгляд заволакивает, прислоняюсь к колонне и впитываю в себя его облик. Какой же он красивый, родной, любимый. Мой. Макар за пару шагов преодолевает разделяющее нас расстояние. Меня окутывает его теплом, в нос ударяет до безумия вкусный терпкий аромат сандала и цитруса. Горячие ладони, зарывшись в волосы, тянут в сводящем с ума порыве, а губы покрывают короткими жадными поцелуями мое мокрое от самых счастливых за всю жизнь слез лицо. — Не отпущу тебя, слышишь? Никогда больше не отпущу! — шепчет, ловя губами всхлипы, рвущиеся из глубины самого сердца. — Я думал, не переживу эту неделю. — Не отпускай, — вторю его шепоту, цепляясь пальцами в рубашку на мужской груди и притягивая к себе настолько близко, насколько только возможно. Не помню, как смогла оторваться от Макара и под шушуканье глазеющих на меня девчонок, всё же передать пациентку хирургам. Как словно на крыльях выпорхнула из здания в объятия любимого мужчины. Помню лишь, что стоило нам переступить порог квартиры, как мужские губы нетерпеливо набросились на мои в лишающем рассудка поцелуе. Макар целовал до боли нежно и трепетно. Его руки дрожали, хаотично лаская меня, будто не веря, что вот она я. Ласковые поцелуи сменились на требовательные, жадные, подчиняющие. Это было похоже на сумасшествие, безудержное влечение. Мы изголодались и всё никак не могли оторваться друг от друга. До спальни так и не добрались: подол моего платья оказался задран на талию, тонкий капрон и трусики порваны в клочья, а я сама — сидящей на комоде в прихожей. Не было нежности, только сжигающая похоть и дикая, первобытная потребность. Не прерывая поцелуй, Макар вошел в меня и на мгновение замер, давая время привыкнуть. А я захлебнулась от жгучей, но такой необходимой в этот момент боли и острого наслаждения. Я податливо выгибалась ему навстречу и принимала все, что он мне давал. Плавилась, горела, хрипло кричала сорванным голосом. — Смотри на меня. Не смей закрывать глаза! Я хочу видеть, — рычал отрывисто, фиксируя мою голову так, чтоб я не вздумала отвернуться, а пальцами второй руки вытворяя что-то немыслимое с моим клитором. Он, тяжело дыша, врывался в меня сильными толчками, а я тонула в бездне, что плескалась на дне его глаз. На короткий миг мне стало страшно, от того что я там видела. Нездоровая одержимость вперемешку с безумием тут же сменялись на щемящую душу нежность и обожание. Громко всхлипнув и, обхватив ладонями его шею, тянусь к губам. Он замирает и нежно отвечает на поцелуй. Прижимает к себе крепко, словно боясь, что я сейчас исчезну, и до дрожи медленно и аккуратно начинает вновь двигаться. Он любил меня настолько нежно и трепетно, что на глазах непроизвольно выступили слёзы. В каждом его касании, взгляде, жарком шепоте и ласковых словах, скользило тягучее и такое сладкое чувство безграничной любви и преклонения. Его уверенный тихий голос впечатывал уверенность в том, что всё так и должно быть. Что никто не будет меня любить, так как он. Что я самое важное и прекрасное, что когда, либо случалось с ним в жизни. А дальше глубокие жесткие толчки, эйфория, крупная дрожь во всем теле, состояние близкое к потере сознания. Сотни бабочек с острыми, словно лезвие бритвы, крыльями порхали внизу моего живота, требуя выхода и причиняя сладкую боль. Мои громкие всхлипы, утробное рычание мне в шею и звук полного слияния наших тел, заполнили всё пространство прихожей. А затем произошел взрыв. Маленькая смерть и, я рассыпалась на тысячи мелких частиц, лихорадочно цепляясь пальцами за каменные плечи Макара.