Что если девочка повторит глупую попытку с кем-либо другим? Что можно предпринять в такой ситуации! Голова разболелась, затряслись руки. Я буквально вывалился из действительности, не в силах сообразить, что делать, какое принять решение. Пришлось закрыть смену. Мы сидели с Ириной в машине часа два. Сначала говорил я: долго, коряво, сбивчиво. Рассказывал о свое первой, драматической, но прекрасной любви, про ошибки молодости, про сложности общения с сыном и дочкой, про разлад с женой, про миллион проблем, от которых сбегать не имею права. Я не педагог, не психолог. Моя профессия в данную минуту – водитель такси. Естественно, в пафосной речи были поучения, чего никто не любит. Девочка спорила, доказывала, рыдала, несколько раз порывалась убежать. Я лихорадочно соображал, чем могу помочь. Выхода не видел. Когда Ира немного успокоилась, начала рассказывать о своей жизни. Оказалось, все проблемы скорее надуманы, чем действительно трагичны. Любой подросток проходит через подобные вехи. Мы разбирали с ней эпизод за эпизодом. Девочка нервничала, иногда кричала. Был момент, когда она чуть не вцепилась своими жёлтыми коготками в моё лицо. Единственно, чего Ирина хотела на самом деле – чтобы её выслушали и поняли. Родителям было банально некогда, только и всего. А она приняла их бытовую и профессиональную загруженность за нелюбовь, за чёрствость. Решение созрело само собой. Я отвёз девочку к себе домой, оставил её с сыном и дочкой, поставил машину на стоянку, вызвал такси, купил две бутылки водки – этакий коммуникационный ключ к любому русскому мужчине и отправился к её отцу. Визит оказался удачным. Но двух бутылок не хватило. А с девочкой и её родителями мы потом подружились. На свадьбе Ирины я был почётным гостем. Возраст потерь Гаснет музыка заката, Тонкий звук её – как стебель. Летний день ушёл куда-то, Может – в быль, А может – в небыль. Я забыл – какая жалость! - Луг, где нас связала тайна. Где – я знаю, не случайно – Ты щекой ко мне прижалась. Вадим Хавин – Отчего все так настойчиво, упорно ищут стабильности в отношениях, в быту, выдумывают разного рода ритуалы, обязательные действия, смысл которых давно забыт или вовсе непонятен, – раздражённо, не желая выныривать из сумеречного состояния, наполненного нереализованными мечтами, думала Вероника, погружённая на краткий миг в состояние иллюзорного приключения. Она приходила домой раньше мужа и дочери, потому располагала приятной возможностью, прежде чем приняться за рутинную прозу семейных будней, насладиться безмолвным одиночеством, украшенным неким подобием медитации. Женщина скидывала с себя одежду до последней ниточки, несколько минут неистово выплёскивала эмоции в танцевальном экспромте, затем увлечённо ублажала весьма восприимчивое к ласкам тело под горячими струями в душе, растиралась, заворачивалась в махровую простыню, расслабленно вытягивала отяжелевшие от восьмичасового стояния ноги, чтобы немного забыться. Рабочий день в салоне красоты, где она работала, начинался в шесть утра. Роскошным, по большей части по их собственному мнению, леди, непременно необходимо было придать привлекательность и неотразимый шарм до момента, когда их внешность начнут оценивать публично. Очарование их наружности было рукотворным, обманчивым. Клиентки по большей части раздражительны, вспыльчивы. Ублажить каждую – особое искусство, требующее немалого напряжения. Сноровки, мастерства и терпения едва хватало до завершения смены. Переступая порог квартиры, Вероника буквально валилась с ног. Необходима хоть небольшая, но пауза, чтобы остановить ускорение времени, потраченного на вздорных клиенток, отключить головокружительное вращение событий не своей жизни. Не так просто ослабить неимоверно утомляющие силовые поля их неукротимых потребностей, постоянно рождающих новые проблемы, бурных потоков негативных энергий и выкручивающего все без исключения суставы действия земной гравитации. Как мечтала Вероника иметь вот это вот всё – собственную отдельную квартиру, созданный своими руками комфортный уют, налаженный до мелочей распорядок дня, в котором есть время и место для себя, любимого мужчину рядом, вселяющее безотчётную радость детское присутствие. Когда она успела устать от счастливой семейной жизни, от быта, когда! – Ещё минуточку… нет, пять минут абсолютного покоя. Хорошо-то как! Разобрать сумки, приготовить ужин, пропылесосить… Проваливаясь в сон, Вероника методично совершала рутинные хозяйственные действия, но в довольно необычной обстановке: вокруг расстилался пляж с горячим песком, на берег размеренно набегала прибойная волна, ослепительно блестела вода, пронзительно кричали чайки, отчаянно ныла обгоревшая на солнцепёке кожа. Красочные живые ассоциации всплывали одна за другой. Опять вспомнила мальчишку, просветившего относительно правил загара, который намазал ноющую кожу заживляющим кремом, заставил одеться и все десять дней незабываемого отдыха не отходил ни на шаг. У него были особенной чистоты серые лучистые глаза, дружелюбный улыбчивый взгляд, завораживающий голос, и удивительно нежные руки. Егор, так его звали, до последнего дня не решился обнять, поцеловать, как-либо выразить захлестнувшие его чувства, оживляющие общение. Он просто был рядом, о чём-то непрерывно рассказывал, лечил бальзамом болезненные ожоги и зачарованно наблюдал за каждым её движением. Теперь, после стольких лет семейной жизни, Вероника сожалела о не случившемся, пыталась представить, как могла сложиться жизнь, будь парнишка более решительным. Никита и представить не мог, что переселение из средней полосы в чудесный приморский город произошло отнюдь не оттого, что это ему пришла в голову подобная плодотворная мысль. Вероника бредила и грезила, вспоминая первый в своей жизни отпуск, и того, кто разбудил её дремавшую женственность. Это она внушила супругу любовь к морю, она направила ход мыслей, побудила действовать. Кажется, это был брак по любви. Во всяком случае, неукротимо кипящие страсти долго-долго не давали прийти в себя от неукротимого чувственного азарта и неистового возбуждения. Что-то важное, цементирующее чувства, сломалось неожиданно и вдруг, хотя обнаружить причинно-следственную связь не удавалось. Кончилась любовь и всё тут. “День ушёл, и нет возврата, но, как слайд, осталось чётко – нашей юности утрата, нашей памяти находка”, – вертелась у Вероники в голове строчка из однажды услышанного романтического стихотворения, отражающего суть трепетно-греховного томления. Она обожала мужа, обмирала от его ласк. Прежде. Удивительное было время, неповторимое, диковинное. Количество счастья на единицу времени не поддавалось подсчёту и осмыслению: его было очень-очень много, столько, что не умещалось в одном теле. Чем больше тепла и радости Вероника отдавала любимому, тем больше получала обратно. Теперь же она запросто могла расплакаться оттого, что так и не познала вкус поцелуя того замечательного мальчишки. – Глупая, – корила она себя, – это было такое настоящее счастье, такое волшебное. А ты… глупапя ты, глупая! Потребность реализовать опрометчиво утраченное наслаждение, призрачно-блаженную возможность изменить судьбу, медленно, но верно, превращалась в одержимость. Вот и сегодня Вероника грезила, явственно чувствуя на губах вкус девственного поцелуя, приятно резонирующие вибрации, нарастающий гул прибоя, предвкушение некого почти состоявшегося чуда. Сладость волнительного момента нарастала, переполняя наслаждением. Ещё мгновение и чудо свершится! Из сладкой иллюзии её внезапно вырвала совсем некстати прозвучавшая фраза и несанкционированное прикосновение к щеке, – солнышко опять утомилось. Мамочка, любимочка наша, вставай пришёл. Веронику трясло от прерванного некстати возбуждения. Возвращаться в постылую реальность, не было желания.