– Ладно, чёрт с тобой! Только ты сам пиши, а я подпись поставлю. – Это серьёзный документ и составить ты его должна собственноручно, иначе он юридической силы иметь не будет. Садись, пиши: я, такая-то… прописана, проживаю, имею детей, мужа… составляю этот документ в здравом уме и твёрдой памяти… отказываюсь навсегда от родительских и супружеских прав… материальных и прочих претензий… сейчас и в обозримом будущем… – Не так быстро. Ишь ты, от всего отказываюсь… может, я не хочу отказываться от всего-то. Вот нагуляюсь и вернусь. – Тогда буду решать вопрос через суд. Мне сюрпризы не нужны. Уходя – уходи. – Ладно, диктуй. Чего уж там. С улицы тем временем засвистели. Лизка заволновалась, начала торопить. Я диктую. Посмотрел вниз с балкона – три лохматых оболтуса, каждый лет на десять младше Лизки, явно под хмельком, расхристанные и какие-то блёклые, словно застиранные в хлам. – Эй, мужик, Лизку позови. Мы её ждать замучились. Скажи – сейчас свалим. Пусть потом не обижается. Лизка выбегает на балкон, – мальчики, не волнуйтесь. Ещё немного и я полностью ваша. Тут проблемка нарисовалась, но я её почти решила. Ждите. Письмо даётся бывшей подруге, а как её ещё назвать, с большим трудом, но продвигается. Закончив писать, Лизка дала мне его прочитать. Из своих рук. – Теперь ты мне должен. – И сколько? – Половину… половину всего. Я ведь навсегда ухожу. Совсем. Значит половина всего законно нажитого моя. – Не забывай – нас четверо. Тебе может принадлежать лишь четвёртая часть… минус моральная компенсация за мои издержки. Ладно, на четверть я согласен. – Когда? И сколько? – Как деньги будут. Нужно сначала подсчитать всё, бизнес продать… или твою часть, гараж тоже. Месяца через два-три твою долю постараюсь наскрести. – Тогда сейчас аванс давай… отметить, погулять… – Сколько? – Так, нас четверо… нужно, чтобы на кабак хватило… домой потом чего взять… и на опохмелку. Ты же хорошо считаешь. Ну и на первое время, чтобы в кармане звенело. – Хорошо. Добавляй в расписку двадцать тысяч, подписывай и давай её мне. – Ага! А деньги? – Я за все годы хоть раз тебя обманул? Давай бумагу сюда. Вот тебе аванс. Будь счастлива. Вот теперь пока. Лизка показала язык и двумя руками фак, изобразила жест победителя, после чего, вульгарно виляя задом, стремительно упорхнула, оставив на память запах перегара. Не сказать, что я в панике, но близок к состоянию отчаяния. Жизнь как упавший на пол хрустальный бокал разлеталась на мелкие кусочки. Скоро придут с улицы дети: время ужинать. Что я им скажу? Неужели крушения и катастрофы происходят так обыденно, будто посуду вымыл, или за мороженым в магазин сбегал? Пятнадцать лет жизни коту под хвост. А причина? С моей стороны – нелепое, ничем не оправданное терпение; с её – по детски безрассудная блажь, погоня за несбыточной романтической иллюзией. Дальше обрыв, пропасть. А жить как? В двери слышен поворот ключа – ребятня пришла. – Привет, па! А мамка где? – Заболела мамка. В больницу положили… надолго. – Ура! Приставать и драться не будет. – А что, дралась. почему раньше не сказали! – Да… тогда бы убила нафиг. Пусть подольше болеет. Ничего себе оборот. И сколько ещё открытий будет? Приспосабливались мы с детишками долго: мне работать, дочке учиться. Сын тоже осенью в школу пойдёт. Хорошо хоть дочка подросла, помогает. Они – моё единственное спасение, надёжный якорь. Справимся. А я всё равно маюсь от щемящего одиночества, места себе не нахожу. Для меня случившееся – трагедия, несчастье вселенского масштаба. На днях еду на машине, а по тротуару старушка идёт: старомодная, чопорная, словно из тургеневского прошлого нарисовалась, но аккуратная, чистенькая, благообразная. Я задумался, о чём не помню, поэтому вёл машину медленно. Одним глазом машинально на бабулю поглядываю. Чем- то таинственным она меня заинтриговала. У водителей так бывает: интуиция что-то неопределённое сигналит. Для того чтобы понять причину беспокойства нужно время… и факты. Вдруг понимаю, что не так: неуверенная, разболтанная какая-то походка и что-то ещё, пока неосознанное, но необычное, предвещающее опасность. Это аномальное моментально проявляется: старушка начинает быстро семенить, неожиданно набирает скорость, темп, ноги её не поспевают за стремительным движением тела… Вот она спотыкается, навзничь летит на асфальт тротуара… лицом… Даже в машине с закрытыми окнами я слышу невнятный, неприятный звук, от которого застывает дыхание, по телу пробегают мурашки и сердце пропускает пару сокращений. Резко торможу, выбегаю, пытаюсь поднять. – Бабушка, бабушка! Вы меня слышите? Молчит, не подаёт признаков жизни. Пытаюсь поднять безжизненное, безвольное тело. Несмотря на малые габариты это оказывается очень не просто: тело извивается, скользит, одежда задирается и норовит соскочить. Еле справился с неожиданной миссией, посадил кое-как пострадавшую на заднее сиденье. Лихорадочно вскрыл только что купленную для техосмотра аптечку, вытираю окровавленное лицо бабули. Приличного размера гематома на лбу наливается на глазах. Ощутимых увечий пока не вижу. Что же произошло? Капаю на вату нашатырь, даю понюхать. Старушка испуганно открывает глаза. – Где я, что со мной? Голова. Голова-то как болит! – Потерпите, сударыня. Вы меня хорошо видите, чётко? – Вроде, да, – неуверенно отвечает пострадавшая. –А где живёте помните? – Сейчас посижу и пойду. Извини, милок, стара стала, беспомощна. И не знаю, что порой происходит. Вроде всё нормально и вдруг ноги начинают сами собой жить: побегу-побегу и упану. Не впервой ужо. На этой неделе третий, кажись, раз. Я посижу маленько, не торопи. – Говорите адрес. Довезу. И домой провожу. Не волнуйтесь. Есть кто дома – родные, близкие? – Одна живу. Я привыкла. Всё могу, всё умею. Не переживай. Сама как-нибудь добреду. – Ну, уж нет. Сама… видел, как сама. Чуть богу душу не отдала. – Так и пора уже. Зажилась. Пора бы и честь знать. – Рановато про честь, бабушка. Вы ещё о-го-го! Поживёте. Адрес давайте. Поднимаемся на четвёртый этаж ветхой пятиэтажки. Двухкомнатная квартира. Значит, есть кто-то, иначе, зачем пожилой женщине две комнаты. Обстановка скудная, убогая, ветхая, сквозит дыханием времени, одиночеством и запахом старости. Не как у меня, когда детвора в доме: друзья есть, знакомые, родственники, а абсолютно беспомощного, тоскливого, горемычного нет. Почему так? –Дети-то у тебя есть, бабушка? – Есть… были… не здесь. Дочка с мужем и детворой в Мурманске. Не упомню, когда и видела последний раз. Наверно детишки уже выросли. Не знаю. Ничего о них не знаю. А сын в Москве. Большой человек, при должности… с положением. Гордость моя. С руководством страны как я с вами общается.