– Я ошибалась, – выдаю я, хотя совершенно бесполезно сейчас объяснять ему, что я узнала сегодня о себе и о других. Какая разница, ведь он продолжает. Гретхен отдает Риду его карточку и чек, чего он, кажется, даже не замечает: он неотрывно смотрит на меня. Когда в этом баре, полном свинтусов, снова поднимаются крики, Рид наклоняется еще ближе. – Я не пытаюсь защитить себя. Я… – он сглатывает, – всегда признаю ошибки, как говорила Эйвери. Даже в ущерб себе. И окружающим. Я напрягаюсь при упоминании Эйвери и нашего с Ридом прошлого, о критике, которую мы, видимо, обе на него обрушили. Снова чувствую укол вины и отчаянное желание убежать от боли, которую сама же ему причинила. Но я остаюсь. – Сегодня я вышел прогуляться, – продолжает Рид. – Перешел через мост. Прошелся по Бруклину. И кое-что понял. «Нет, стой, – хочу сказать я. – Стой, я тоже кое-что поняла». Но, господи, как же здесь шумно, а Рид так близко, и его голос такой приятный… – Я понял, что не до конца честен с тобой. Я отклоняюсь, чтобы посмотреть ему в глаза. Обычно это не сулит ничего хорошего: «Я не до конца честен с тобой». Но Рид произнес это, придав словам иное значение. Как будто если написать их, увидишь нечто новое. То, что в действительности хотелось увидеть. – Но ты… – говорю я, но из-за шума мой голос не слышен. Рид опускает голову, подносит ухо к моим губам, чтобы расслышать. – Ты всегда говоришь то, что думаешь. Он отклоняется, его взгляд скользит по моему лицу: глазам, носу, губам. «Пожалуйста, забудь, что на мне платье с Hello Kitty», – крутится у меня в мыслях. – Нет, потому что будь это так… В баре раздается звук бьющегося стекла и чей-то нечленораздельный крик, но никто из нас не двигается. Я смотрю на губы Рида на случай, если мне придется читать по ним, что он говорит. – Будь это так, я бы сказал, что за неделю посмотрел все до единого видео на твоем сайте, чтобы только слышать твой голос. Я бы сказал, что ехал в метро рядом с женщиной, от которой пахло тем же шампунем, что у тебя, и я едва мог дышать, потому что невыносимо скучал по тебе. Я бы сказал, что весь день гулял рядом с тенью Мэг и зашел сюда только из-за вывески бара, а еще, чтобы сдержаться и не позвонить тебе в девять вечера в пятницу, моля поговорить со мной – о фрисби, погоде, той части буквы, о которой ты рассказывала… – Шип, – шепчу я, потому что матерь божья. Это лучшая ссора в моей жизни. Он серьезно кивает. – Шип, – повторяет он. Затем переводит взгляд на стойку, на мою карточку и добавляет: – Я бы сказал, что ты очень сильно мне нравишься, Мэг. И в этот, именно в этот момент разгорается нечто страшнее ссоры. Глава 12 – Парой швов обойдемся. Врач-женщина наклоняется и последний раз осматривает бровь Рида в строгой и нетерпеливой манере доктора неотложки, которого в коридоре ждут случаи и посерьезнее. Она трогает рукой в перчатке припухлость вокруг пореза, Рид сжимает челюсти от боли. – Прости, большой мальчик, – говорит она, опуская руку и снимая перчатки. – Хорошая новость в том, что сотрясения у вас, скорее всего, нет. – Я же так и сказал, – мрачно отвечает Рид. – О, да, спасибо. Вы ведь эксперт в медицине. – Она смотрит на меня, закатив глаза. Боже, она мне нравится. Она подходит к планшету на светло-зеленой стойке, делает пару записей по итогу осмотра, а я, кажется, впервые за два часа могу нормально, глубоко вдохнуть. Всю дорогу до больницы моя сумка выполняла ответственную задачу бесперебойной поставки бумажных платочков (чистых! я ведь не животное и не старушка) Риду, чтобы прижать к сильно кровоточащему порезу. Мое тело и мозг были словно наэлектризованы, так что все мысли и действия выполнял не человек, а новая заряженная до упора Мэг-бот: Шум, толпа, толчок, удар. Кровь, дверь, улица, такси, врач. Рид. Драка. В баре. «Свинтус» абсолютно оправдал свое название, когда большинство его завсегдатаев бесцеремонно прервали самую романтичную ссору в моей жизни потасовкой из-за аэрохоккея. Все началось в дальней части бара, в таинственном месте, когда парни в пастельных рубашках, видимо, наконец столкнулись с бородачами. Между ними разгорелась жестокая вражда из-за разных предпочтений в настольных играх, а еще из-за понимания успеха в мире капитализма. Если бы мои глаза не превратились в гигантские красные сердечки, я бы сообразила, что волна нарастающего шума связана с появлением в баре все большего количества людей. Но я заметила это, только когда один бородач игриво швырнул парня в рубашке прямо в спинку стула, на котором сидел Рид. Так я узнала, что Рид Сазерленд, несмотря на свой стоицизм, воспитанность и состояние легкого опьянения, умеет драться. У него супербыстрая реакция, будто он и капли в рот не брал. Рид вскочил со стула, закрывая меня от вторгшейся толпы, и за краткий миг я неосознанно сделала то, о чем мечтала неделями: прижалась к нему всем телом. На несколько секунд – наверняка это было всего несколько секунд, хотя ощущались они как вечность, – все погрузилось в хаос, было будто реальным и нереальным одновременно. Хаос – когда мне на спину плеснули холодное пиво, я вскрикнула и в шоке отпрыгнула от Рида. Хаос – когда его тело столкнулось с моим от силы удара локтем прямо в бровь, из-за чего мы теперь в больнице, и я услышала его хриплый выдох от боли. Затем его силуэт изменился – плечи расправились и напряглись. Он приготовился. Было ли то, что он повернулся и схватил меня за запястье? Затем прижал к себе, обнял за плечи и повел сквозь толпу озлобленных, грязных мужиков в баре? Видела ли я на самом деле, как один из этих мужиков запустил в нас свой неуверенный кулак? Слышала ли, как Рид – вежливый старомодный Рид! – сквозь зубы произносит: «Блин!» – и отодвигает меня в сторону? Правда ли он уклонился от этого удара, убрал руку и снова сжал кулаки при приближении парня? Ощутила ли я, как содрогнулся пол у моих ног, когда на него грохнулся этот бугай? – А что с рукой? – спрашиваю я твердым, деловым тоном, которым говорю с самого момента, как мы вошли сюда, и которому, честно говоря, сама же удивляюсь. Настоящая драка, – я ощущаю себя сильнее, чем когда-либо. Я твердой рукой заполняла для Рида бланк в фойе, тихо и быстро задавая ему вопросы, на которые он отвечал сухо, голос его заглушал компресс со льдом, принесенный медсестрой. – Я в порядке, Мэг, – говорит он низким успокаивающим голосом. На долю секунды моя новообретенная сила пошатнулась. «Ты очень сильно мне нравишься, Мэг», – сказал он в баре, но с тех пор ничего об этом не сказал, и если я теперь посмотрю на него – если увижу отекшую окровавленную бровь, которую ему разбили из-за меня, – то не смогу сосредоточиться на самом главном: чтобы с ним все было хорошо. Я смотрю на врача в ожидании ответа. – В этом случае я согласна с пациентом. С его рукой все хорошо. – Она говорит Риду: – Кто-то, видимо, научил вас, как держать кулак. Рид скучающе пожимает плечами, – типичный жест парня в пастельной рубашке. Легкая угрюмость – единственное, что осталось от его опьянения. Когда в его стул кто-то влетел, он мигом отрезвел, но, думаю, энергетический батончик, который я почти насильно ему скормила (очередной туз в моей сумочке), и десять стаканов воды, которые заставила выпить в фойе, тоже сыграли свою роль. – Я схожу за медсестрой, которая лучше меня справится со швами, хорошо? – Она поворачивается ко мне и начинает говорить так, будто Рида здесь вообще нет. – Присмотрите за ним сегодня. Если будут проблемы с ориентацией, светочувствительностью или если его будет мутить, – звоните. – Она не… – не успевает договорить Рид, как я его обрываю. Может, он и ударил парня по лицу (что лучше, конечно, чем дуэль на рассвете), чтобы защитить меня, но в итоге я главный спасатель вечера. Я привезла его в отделение «Скорой помощи», и это я стану будить его каждый час до утра, чтобы светить в глаза фонариком, хотя, может быть, врач не это имела в виду под проверкой светочувствительности. – Не волнуйтесь. Он останется у меня, – говорю я. Боковым зрением вижу, как Рид резко мотнул головой в мою сторону. – Отлично, – говорит врач, закрывая планшет. – Хорошей ночи, и будьте осторожнее. Она уходит, решительно захлопнув дверь. И в первый раз за всю неделю мы с Ридом остаемся наедине, действительно наедине. – Мэг, ты не обязана… Теперь я так же резко поворачиваюсь к нему и наконец неприкрыто смотрю на его избитое лицо. Сердце сжимается, но я даже не моргнула. Потому что знаю – как будто уже набралась достаточно опыта в ссорах с Ридом, – что, прояви я сейчас жалость, он разозлится на меня куда сильнее прежнего. – Ты переночуешь у меня. У тебя даже телефона с собой нет. – У меня есть проездной на метро. И ноги. Я складываю руки на груди, понимая насколько это непривычно. Я в жизни в такой позе не стояла. Какое странное удовлетворение. – Кстати, где ты научился так драться? Я спрашиваю не потому, что мне интересно, а потому, что хочу отвлечь его от спора о том, чтобы пойти ко мне. Он смотрит на свою руку. – Старшие братья научили. Чтобы мог постоять за себя в школе, – он замолкает и поднимает на меня такой откровенно стыдливый взгляд, что я сразу же расцепляю руки. – Пожалуйста, не думай, что я часто дерусь, – просит он. – Я так не думаю, – быстро отвечаю я, и желание спорить резко уменьшается. – Конечно же, я так не думаю. – …или напиваюсь. Это бывает очень редко. К тому же я целый день ничего не ел. Я только… – Рид, все хорошо. Боже мой, эти печальные глаза. К черту, мне никогда не выиграть этот спор. Может, надо доплатить какой-то медсестре, чтобы довела его до дома и посидела с ним, если уж идти ко мне для него так ужасно. – Ты… – он чуть двигается на кушетке, под ним шуршит одноразовая бумажная простыня. – Ты едва ли взглянула на меня, с тех пор как мы ушли из бара. Если я тебя напугал или сказал что-то… Я быстро, повинуясь рефлексам защитника, встаю прямо перед ним. Жду, пока он поднимет на меня взгляд, протягиваю руку – ох, теперь она дрожит – и кладу поверх его. – Ты меня не напугал. Ни словами, ни поступком. Естественно, это не совсем правда. Мне было страшно, но по другой причине. Было страшно при мысли снова его увидеть, снова ругаться. Страшно было вспоминать нашу ссору, прочувствовать те нанесенные друг другу раны. Но я осталась, и если получится убедить его остаться сегодня у меня, то… – Правда? – спрашивает он, смотря на наши ладони.