– Я работаю над проектом для Ларк, – говорю я, кладя конец этому, кажется, тысячелетнему молчанию. – Она недавно в городе. – Ой. Как здорово. Наша Мэг лучше всех. «Наша Мэг»? Она уже дважды произнесла «наш» за пару минут, а «наша Мэг» вообще смысла не имеет, если только Сибил не «наше величество» королева страны под названием Саркастия, потому что это вообще не комплимент, судя по тону. – Это верно, – говорит Ларк, и, кажется, она тоже уловила тон, потому что мельком посмотрела на меня. – Приятно с вами познакомиться. – Да, мне тоже, – отвечает Сибби, внезапно приняв равнодушный, незаинтересованный вид. – Добро пожаловать в город. – Спасибо, – так же холодно отвечает Ларк и поворачивается ко мне. – Мэг, я позвоню, хорошо? – Да! – восклицаю я, пробираясь вперед и ведя ее к двери через брошенный багаж Сибби. Прощаясь с Ларк, я спиной чувствую, как Сибби маячит там живой тенью. И пусть мы месяцами живем в квартире номер неловкость, в этот раз она не станет играть отстраненную вежливость, будто все в порядке. Я разворачиваюсь, она стоит со скрещенными на груди руками, склонив голову набок, щеки пылают. – Значит, принцесса Фредди, – спрашивает она тем же вызывающим тоном. Это так бесит, что мне хочется поправить ее, сказать: «Ее зовут Ларк», – но я просто пожимаю плечами. – Да, недавно начала этот проект. – Я типа поверить не могу, что ты ничего мне об этом не сказала. Я инстинктивно открываю рот, чтобы извиниться, взять всю вину на себя или, по крайней мере, избавить ее от ответственности. Можно сказать: «Я была так занята» или: «Она очень переживает за конфиденциальность». Однако я сжимаю губы и вспоминаю, что именно этой возможности и ждала всю неделю. Сама ситуация, конечно, не совсем то, к чему я готовилась, но сделать это придется, и сейчас, возможно, самый подходящий момент. Даже несмотря на ее поведение сейчас, я знаю, каково ей. Ей стыдно и больно, но она все еще моя лучшая подруга. Я должна все исправить. – В последнее время тебя сложно застать, чтобы поговорить, – говорю я. Она глазеет на меня. – Ты могла отправить сообщение. Кажется, говор Саркастии заразен, потому что мне сразу же хочется ответить: «Ты привыкла решать проблемы сообщениями, но не я». Однако я делаю вдох и стараюсь успокоить вполне ожидаемое урчание в животе. – Я не хочу общаться с тобой одними сообщениями, – говорю я. Повисает долгое молчание, Сибби просто смотрит на меня, будто стараясь понять, стоит ли вступать в выяснение отношений. У меня разбивается сердце, когда вместо ответа она только пожимает плечами, опустив руки, и подходит к сумкам. – Думаю, мы обе были довольно заняты. Я делаю шаг вперед, к ее чемодану. Потому что она того стоит, для меня. – Си, не надо. Давай наконец поговорим. Она встает, снова скрещивая руки, но я-то знаю: она удивлена. – Слушай, я знаю, что у нас все стало как-то странно из-за моего переезда. – У нас все не из-за этого странно. Все было странно месяцами. И я больше не хочу притворяться, что все нормально. Ее лицо смягчается, взгляд падает на наш обшарпанный пол. – Это, наверное… ну, знаешь, как бывает, когда у тебя новые отношения. Мы с Элайджей… – Элайджа тут ни при чем. Это началось до него, и ты это знаешь. Мягкость пропадает с ее лица. Она вздергивает подбородок. – Мэг, не раздувай из мухи слона. Я изменилась, ты изменилась. Такое случается. «Знаешь, как бывает»? «Такое случается»? Как будто она меня учит дружбе. А конкретно, нашей дружбе. Однажды я держала волосы этой женщине, когда ее вырвало от винного напитка на выпускном. Я ползала на коленях в метро на Юнион-сквер, ища ее любимые серьги, хотя они стоили всего пятнадцать долларов. Я возненавидела каждого, кто хоть раз причинил ей зло. Я знаю, что такое дружба. И я не раздуваю из мухи слона. – С нами не случается, – произношу я в гордости от того, насколько спокойно с ней общаюсь. – Я хочу знать, что изменилось. Почему ты больше не хочешь проводить со мной время. Почему перестала рассказывать о своих делах. Почему постоянно уходишь от разговора. – Все наладится, когда перееду, ладно? В замешательстве я хмурю бровь. – Каким образом наладится? Как, по-твоему, мы станем больше времени проводить вместе? Она раздраженно выдыхает. – Просто забудь, ладно? Я такое уже слышала. От родителей, особенно в последний год жизни с ними. От себя – каждый раз, как хотела избежать тяжелого разговора. «Просто забудь, Мэг»… часть меня хочет повиноваться. Но я изменилась. Я больше не только защищаю себя. Я давлю, я тренируюсь. Я остаюсь. – Нет, не могу. Долгие секунды мне кажется, что она не ответит. Просто развернется и уйдет в свою заставленную комнату. В таком случае мне придется просто принять это. Я не могу принудить ее говорить со мной, спорить со мной. Зато буду знать, что хотя бы пыталась. – Я хочу разобраться в этом, Си. Хуже, чем было последние месяцы, уже не станет. – Я завидую, ясно? – перебивает она меня. Но голос звучит не так грустно и виновато, как подобает словам. Представляю это «завидую» в виде меча: «з» как красивую, резную рукоять, от которой, сужаясь, тянутся косые, остроконечные буквы, постепенно сужаясь к самой острой и болезненной точке. Я смотрю на нее, в удивлении моргая. – Завидуешь? Это невозможно. Только не с нами с Сибби. Мы же сами смеялись над такими девчонками. И всегда отвергали подобное поведение, воспевая достижения друг друга. Всегда, пока… – Это из-за моего дела? – пытаюсь угадать я. Вспоминаю, с чего все началось несколько месяцев назад. В «Таймс» вышла статья, мы с Сибби поужинали в крутом ресторане, в каких обычно надо заранее бронировать столик. Пили шампанское. Сказали тост «планировщику Парк-Слоуп» и сходили на спектакль, куда очень давно хотели попасть. Она радовалась моему успеху. Но потом… Потом она и правда начала отдаляться. Поначалу чувствую облегчение. Зависть – ужасное чувство для друзей, но мы с Сибби можем ее пережить. Если я скажу, какое давление чувствовала от долгого чувства одиночества и изолированности. Как переживала из-за ступора, дедлайна по проекту «Счастье сбывается». Если бы она знала… Затем она саркастично, раздраженно усмехается – и облегчение пропадает. – Да, конечно, из-за твоего дела, – говорит она. – Твоей жизни. – А при чем тут моя жизнь? Сибби закрывает глаза, мотает головой, и мне кажется, что она пойдет на попятную и закончит разговор. Но затем она их открывает. – НьюЙорк был моей мечтой, Мэг, – продолжает она суровым, подернутым грустью тоном. – Всю свою жизнь я мечтала приехать сюда. Я люблю тебя и рада, что ты добилась успеха. Но… – она замолкает, и на кошмарную, ничтожную секунду ее подбородок дрожит. Я инстинктивно шагаю к ней, но она останавливает меня рукой. – А я после всех этих лет все еще сижу с детьми. Хотя годами брала уроки вокала и танцев. И пригодились они, только чтобы развлекать двух детишек, которые меня к следующему лету даже помнить не будут, потому что к ним приставят новую версию мисс Мичелучи. Я не первый раз слышу об этом. Мы с Сибби немало говорили о ее разбитых надеждах и разочарованиях. Вместе плакали над проваленными прослушиваниями, болтали о работе нянечки, всех ее недостатках. Но первый раз она ставит мне это в вину. И это ужасно. – Я так старалась выбраться в НьюЙорк, Мэг. А тебе даже город не нравился. Но ты… влюбилась в него. По моему лицу, видимо, скользнула тень внутреннего опустошения от того, что Сибби так думает обо мне и моей работе. Она прикладывает руку ко лбу и трет его в утомлении. – Слушай, я знаю, что ты стараешься. Знаю. Но за год после переезда сюда перед тобой уже выстроилась очередь из клиентов. А потом мы переехали в Бруклин и даже оглянуться не успели, как ты стала местной знаменитостью. И запустила совершенно новый тип бизнеса. Выдыхая, она издает усталый смешок и смотрит на диван, где мы с Ларк сидели. – Ты дружишь с кинозвездой. – Прости… – отвечаю я, хотя знаю, что это неправильно или не до конца правильно. Мне жаль, что Сибби так думает, но я не знаю, надо ли себя винить в том, почему она так думает и что это из-за моей работы. У меня нет слов. Понятия не имею, что сказать, где даже начать и как на это возразить. – Итак, – говорит она. – Довольна, что узнала? Всю жалкую подноготную правду. Ведь гораздо лучше так, когда все открылось, да? – Она не жалкая, – заикаюсь я. – И да, так лучше. Лучше, когда мы… когда мы не прячем ничего друг от друга. Я ведь правда стараюсь быть честной. – Рада за тебя, Мэг. Но знаешь ли, некоторые вещи лучше умалчивать. Я не хотела тебе об этом рассказывать. Я хотела просто переболеть этим, сама, потому что знаю: это нечестно по отношению к тебе и очень мелочно с моей стороны. Это унизительно, – говорит она срывающимся голосом, ее подбородок вздрагивает. Но она тут же усмиряет дрожь и глубоко вдыхает через нос.