«Чистые коридоры, – рисовала я в воображении, мысленно проговаривая слова, – так было проще формулировать мысль. – Мне нужны чистые и безопасные коридоры в этом лабиринте. Пустые. Никого нет. Только трава, теплый ветер и безмятежность». Как она ощущается? Безмятежность? Вспомнилось что-то из детства, и я быстро переложила это чувство внутрь нового Лабиринта. «Видишь?» «Щенок» азартно кивнул, будто ему бросили шарик, который нужно догнать. «И еще источники воды… Вода… Питьевая вода…» Мне рисовались в голове то пустые потрескавшиеся чаши, то фляги, то волны. Я попыталась представить в голове бассейн – «нужна вода». Не уверена, осознало ли пространство мой запрос и понятным ли он был, но меня за руку тронул Эггерт. И ощущение невесомости моментально пропало. Только теперь стало ясно, насколько далеко и глубоко я ушла в транс. И странно было вновь ощущать вес собственного тела, слышать внешние звуки. – Что… Я долго? – Да, долго. У тебя получилось? Я помотала головой, чтобы разбудить затекшую шею. – Думаю… Полагаю, сколько-то… – Нам пора идти. – Но я не закончила… – Я чувствовал исходящие от тебя волны спокойствия – значит, враги начали меняться. Но лучше сейчас, пока есть шанс, удалиться от них подальше. Продолжить после. Наверное, это было логично. – Я не уверена, что сделала достаточно. – Нам придется это проверить, Кристина. Хуже будет узнать, что ты не сделала достаточно, находясь от них вблизи. Отчего судорожно заколотилось сердце. Не знаю, по какой причине «щенок» решил, что меня напугают зеленокожие твари в касках, но он оказался прав – они меня пугали. – Да. Идем. Я поднялась с земли, подхватила рюкзак. (Danheim – Framganga) Я давно не испытывала такого страха. Приблизившись к тварям в касках, застывшим на месте, будто их поставили на паузу, я не могла сделать вперед ни шагу. Они были реалистичными. Они были настолько настоящими, что можно было потрогать стальные литые кирасы, увидеть ржавчину на шлемах и кровавые прожилки на белках глаз. От них очень по-настоящему воняло. – Я не могу… – шептала я Пью, которого держала за руку. Теперь я должна была вести его между ними. – Я боюсь их задеть. Того, что они оживут… – Давай. Потихоньку. Мне понадобилось собрать все свое мужество, а я всегда полагала, что во мне его немало, чтобы двинуться вперед. Они были дикими – эти уроды. Выше меня, выше Эггерта, с налитыми бицепсами, затянутыми в броню. Клыки изо рта наружу; пояса с ножами на талии, кожаные сапоги. Мне хотелось закрыть глаза, хотелось вместо Пью оказаться слепой. Казалось, я двигалась между восковыми фигурами; мое сердце стучало барабаном. Фигурами, которые спят, но которых злым заклинанием в любую секунду разбудит недобрый чародей – «только не это, …только не это…» Не тогда, когда мы заперты между ними. Это длилось бесконечно долго – Эггерт следовал за мной молча, в моих пальцах его ладонь. Медленные осторожные шаги, а монстров – десятки, сотни. Некоторые стояли на дорожках, другие, похожие на уродливых летучих мышей, висели на стенах. Я отгоняла прочь тошноту. – Ну как…? – пытался шутить Пью. – Они красивые? Пахнут не очень… – П-с-с-ст, – затыкала я его шепотом. – Радуйся, что ты слепой. Звучало грубо, но именно сейчас я бы поменялась со своим спутником местами. Лучше бы меня вели, незрячую. Пройдя через один кордон, оказавшись на более-менее спокойной местности, я прижималась к Эггерту, просто держалась за него, успокаивалась, выдыхала. Плохо находиться в собственном кошмаре, невероятно ужасно. Это даже не сон наяву, но многократно хуже. Впереди новая партия «музейных экспонатов». Нельзя зацепиться ни за коготь, ни за край меча – я отчего-то была в этом уверена. Они оживут тогда, они кинутся на нас. Меня гладили по спине пальцы Пью, и я медленно выдыхала, копила силы на очередной рывок. Хотела сказать «не могу», но глотала слова, понимала: мне придется через это пройти. Шаг за шагом. Даже если делать это предстоит до вечера. Не знаю, сколько мы плутали по коридорам, наполненным «гостями», – в какой-то момент я поймала себя на чувстве, что устаю бояться. Что все более воспринимаю окружающее как игру, несмотря на посеревшее небо над головой, на тревожную «киношную» атмосферу. Просто вперед. Пару десятков метров. И еще. Кажется, мутанты стояли чуть реже и дистанция между ними все длиннее. – Они все еще есть? – Да. – Больше? Меньше? – Кажется, меньше… Главное, не думать о них, об этом. И я принялась вместо страха концентрироваться на мысли об «окне», через которое видно солнце. Где-то обязательно встретится бойница, и я увижу солнце – так будет, мне этого очень хочется. Мои кроссовки уже на автомате переступали через слизистые, похожие на отрезанные головы образования – вероятно, это тоже были враги. Я более о них не думала. Главное, не задевать мечи, не касаться рук, ножен. И в какой-то момент ощутила себя привыкшим к лежащим на каталках холодным телам патологоанатом. «Вода» – в каком виде она тут может быть? В садах не устанавливают бассейны, но, может, устанавливают краны? Питьевые фонтаны? В следующий раз, когда я вернулась сознанием к происходящему вокруг, я вдруг поняла, что мы идем по пустым коридорам. Больше не переступаем через непонятные вещи, не огибаем уродливых атлетов в касках. Вернулась мягкая голубизна неба, а последний монстр, встретившийся на пути, мерцал. – Пью, у меня получилось… – выдохнула я, привычно забыв настоящее имя спутника. – Расскажи словами, что ты видишь? – Монстр. Он мерцает, он стал полупрозрачным, через него даже – и я совершила то, на что час назад не отважилась бы, – проходит насквозь рука. Я выдохнула от облегчения, от восторга, смешанного с остатками страха. И еще от того, что меня крепко прижал к себе Эггерт. Прижал к себе головой, как сестренку, поцеловал в висок. – Ты молодец. Молодец. – Похвалил емко и коротко. Вдруг стало ясно, что все это время – пусть скрыто и неявно – он тоже боялся атаки. Спустя пару минут я побежала вперед, оставив Пью привычно ориентироваться по звукам. Не смогла удержаться, помчалась к тому, что так хотела увидеть – по правую сторону в изгороди зияло окно, сквозь которое лучи заливали зелень лабиринта. «Окно!» – орала я невидимому щенку и вдруг почувствовала его веселую отдачу. А как же! – все по высшему разряду. И привычный восторг пространства, слившийся с моим. Я видела его, видела! Солнце! Оно так и висело над горизонтом яркое, удивительное, обеспечившее этому месту вечный рассвет – мое любимое время суток. Солнце… Солнце… Я не видела его много лет. Я вдыхала и выдыхала, как наркоман, дорвавшийся до дозы. – Кристина, что случилось? – меня нагнал Эггерт, остановился рядом. – Ты отыскала воду? – Я отыскала то, что хотела, – прошептала я с изумлением, – солнце. Его лучи катились поверх туманных волн, будто лабиринт располагался на холме, а далекие низины были залиты молоком. И золотой прозрачный свет, слепящий, великолепный. Наверное, нужно было пощадить глаза, но мне нужен был этот восторг, я слишком давно его не чувствовала. – Солнце? – переспросил Эггерт. – Да. Освещает туман оранжевым светом. Мы как будто на холме, знаешь, а вокруг живописный бесконечный пейзаж. Я бы такой на календарь… Я повернулась к Пью и успела уловить исходящую от него досаду. Конечно, он не мог видеть то, что я описывала. И неспособность созерцать красоту била его по больному – я ощущала чужую боль, граничившую с отчаянием. – Прости, – прошептала я, – мне не следовало… Что не следовало? Говорить ему об этом? Расписывать великолепие вида? Ранить? Радоваться самой? А радоваться хотелось. Я понимала, что не отлипну от «бойницы» еще как минимум десять минут. И захлебывалось благодарностью сердце – спасибо тебе, ИИ, похожий на веселого щенка. Ты сделал мне великий подарок. Серые глаза Эггерта, смотревшие на солнце, но не видевшие его, были печальны. Я никогда не лезла в чужую душу, но в этот момент не удержалась. – Ты с рождения слепой? Или стал таким…недавно? Что-то жесткое мелькнуло в красивом лице, стальное. Будто наружу временно показался один из тех пластов, которые я отчетливо ощутила в баре при знакомстве. – Я не хотел бы об этом говорить. – Пауза. – Не люблю, когда меня жалеют. Я открыла и закрыла рот. Хотела было сообщить, что мы просто попутчики, что мне можно довериться, что я постараюсь понять. Но после вздохнула – я тоже не люблю жалость. Да он и не обязан мне исповедоваться. – Воды пока нет? – Нет.