«Свою даму» – никогда не слышала ничего более приятного. Пусть шутка, пусть просто речевой оборот – еще один подарок. – Да… – Приложу невиданные усилия. Я знала, что ему не придется. Но играть в неприступность было изумительно. Так же чудесно, как и ожидать, что на подоконнике найдутся бабушкины цветы, а в духовке будет ждать горячая курица. – Бежим! – я выдернула руку из ладони Эггерта. Пусть он не побежит, если не захочет, пусть испугается колдобин, но я не могла не лететь вниз по склону, как в детстве. Навстречу лучшему дню в жизни. Он, кажется, смеялся – я неслась вперед. Глава 7 – Что это за специи? Не кориандр, не мускатный орех… Курица, вынутая из духовки на противне с картофелем, была замаринована искусно. – Это лемонграсс, тимьян и семена сельдерея. Я не ожидала, что Пью окажется знатоком в искусстве кулинарии. «Лемонграсс» – что это? Да и семена сельдерея в нашем магазине, насколько мне помнилось, не продавали. Мясо нежное; картофель, как заказывалось, в укропе. Хрустящий снаружи, мягкий внутри. – Ты в этом разбираешься? Мы ели в «чьем-то» доме, не задаваясь вопросами, откуда внутри матрицы берутся предметы. Слишком соскучились по нормальной горячей еде; в холодильнике нашелся свежий охлажденный морс – он стал для меня «вишенкой на торте». – Я люблю готовить. Любил. Эггерт ел аккуратно, даже аристократично – вилкой и ножом. Кажется, слепота не мешала его отточенным движениям, приборами он пользовался как продолжением себя. Не человек, а вечное противоречие. Будучи слепой, я бы, наверное, ела руками. Утолив голод, я отодвинула тарелку. Спросила, уже не умея усидеть на месте. – Ты не против, если я пока осмотрюсь? Посуду я уберу и помою, когда ты поешь. Оставь ее на столе… «Шуруй» – именно так я расценила короткий добродушный жест закругленного ножа, качнувшегося в сторону комнат. (Austin Farwell – Smile More (Slowed)) Конечно, не все оказалось таким, как представлялось. Где-то в комнатах обои совпадали по расцветке с бабушкиными, где-то разнились. Вероятно, что-то ИИ брал из моих воспоминаний, что-то доделывал на свой лад. Там, где я помнила ясно, (комод в коридоре, рисунок на скатерти и шторах), совпадение мыслей и реальности оказалось стопроцентным. Иные же помещения казались мне частично «чужими» или же попросту забытыми. Но восторг это не умаляло. Если бы кто-то попросил меня занести отметки об этом дне в дневник, описание осмотра мной дома заняло бы добрых три страницы. Я трогала все: стеганые покрывала на кроватях, поверхности лакированных перил, даже ворс ковров. Я заглядывала в каждый ящик, удивляясь той же самой смеси: часть предметов оказалась знакомой, часть – «выдуманной». Нашлась и кладовая с банками – соленьями, маринадами. Совпадала на них форма наклеек и даже почерк бабушки, а вот ленты на коробках с печеньем оказались иного цвета. Все это будоражило чувства: восторг, растерянность, удивление, нежность. Искусственный разум старался как умел, и, наверное, наибольшую благодарность вызывали не сам дом, но именно старания ИИ. «Спасибо» – он слышал меня, он чувствовал. В этом месте будет здорово «доживать» неделю. Ладно, пусть три-четыре дня, оставшиеся до перезарядки ключа. В душевой теплые полы; в комоде чистые полотенца и комплекты постельного белья. Еды в избытке. Это будут счастливые дни, полные ласкового созерцания и тихого счастья. Пусть дом не полностью такой, как виделось в воспоминаниях, – он все равно классный. И, быть может, гуляя завтра по лесу за ним, я обнаружу красивый пруд, водопад – что угодно. Все, что придет в голову. Задняя терраса утыкалась в лес, и пахло здесь изумительно. Хотелось жить, хотелось дышать; ощущалась прижатая ко мне ласковая щека кого-то нефизического. Того, кто радовался всему вместе со мной. Какое-то время я размышляла о том, сохранились ли крохи ИИ в ткани бытия того мира, что за пределами матрицы, но не пришла ни к каким конкретным выводам и вернулась в комнату. Посуда была аккуратно составлена в раковину; Пью сидел в кресле, отдыхал. Я забралась к нему на колени, обняла за шею, прилегла, удивительно мирная, успокоенная. – Мечта сбылась? – поинтересовался он тихо. – Почти. Эггерт ждал пояснения, и я продолжила: – Не все совпадает с тем, что было в голове. Но так даже интереснее. – Формирование точных запросов – непростая тема. С первой попытки ждать идеала не стоит. – Мне нравится и то, что есть. – Счастливо вздохнула. Хотела сказать: «Здесь нам будет хорошо», – но не решилась. Нельзя, наверное, решать за другого, поэтому сказала просто: – Здесь хорошо. Такой вот странный отпуск – один на двоих. Оазис в вымышленном мире. – На крыльце стоит лохань с теплой водой, в шкафах есть сменная одежда. Присоединишься? – Конечно. Через несколько минут. – Помочь тебе…туда дойти? – Я справлюсь. Пью мягко улыбнулся. Коснулся моей щеки носом, втянул воздух, неспешно выдохнул. – Тогда…жду тебя там. Как раз по пути отыщу ему свежую рубашку, штаны, полотенце. Может быть, халат – вдруг захочет? – Хорошо. Наверное, так ощущался рай. Когда вокруг переливчатый закат, когда ты по грудь в горячей ароматной воде. Негромкий щебет птиц, запах леса, хвои, чуть влажной земли. Мне казалось, жизнь замерла, и стало ясно, что такое счастье. Счастье – это когда тихо внутри. Когда нет ничего лишнего, когда пустая и легкая голова, когда такое же сердце. Когда ты готов плыть в этой минуте бесконечно, когда среди хаоса мелодий зазвучала одна правильная нота, и ты длишься вместе с ней, ты просто есть. Мир ласков, заботлив, внимателен к тебе, твоим желаниям, мир тебя любит. Оказывается, я совершенно забыла это чувство. Или, может, не знала его никогда. У меня и раньше не было сомнений в том, что такой дом, терраса и закаты – именно то, чего я желаю. Теперь же, оказавшись в демоверсии собственной мечты, я поняла, что сворую все что угодно, лишь бы переехать в Гринхилл. Но это будет позже, а пока влажное дерево под стопами, удобный подголовник, распаренный, разнеженный разум. В матрице легко чувствовать себя значимым. Когда скрипнули половицы крыльца, я повернула голову – незряче осматривался Пью, принюхивался к новому пространству. Все-таки он видел затылком или кожей, так мне казалось, – Фил был прав. Кстати, Орина за все прошедшие дни я вспомнила впервые и почти устыдилась этого. Хотелось верить, что склад недолго простоял открытым, что его не разворовали, и мой затылок не огребет увесистую оплеуху. Не в прямом смысле, конечно: Филин никогда не поднимет на меня руку, но бранью обложить может. Ладно, все равно сейчас не до этого. Пью тем временем прошел туда, где на полу лежала его сменная одежда, начал раздеваться. И подумалось, что это еще одна вишенка на торте: Эггерт оголялся сексуально. Вроде бы просто расстегивал пуговицы на рубахе, просто скидывал ее с плеч – я же млела. От вида его тела, красивых мышц, крепкого пресса, чуть заметной «волосатости», уходящей под джинсы. После открылись взору сильные ноги, красивые икры – плавки он снимать не стал. Ух, шайтан. Хотя я, вероятно, захлебнулась бы от желания пополам со смущением, ушла бы с головой под воду. Вода колыхнулась, когда в лохань опустился мужчина. Места хватало, наши стопы даже не соприкоснулись. – Интересный запах… – Да, какая-то отдушка. Я тоже заметила приятную «пахучесть» воды. – Лепестки роз не плавают? – Нет, – я рассмеялась, – их я не заказывала. Ароматерапию, в общем, тоже. Но она кстати. На бортике стояли мелкие флаконы: шампуни, лосьоны, гели. Их я успела изучить, как и окружающий пейзаж. А теперь прилипла взглядом к чужой Лейке – она действительно оказалась не такой, как у других. – Твоя Лейнхарта… – Сложно было понять, тактично ли заводить о ней речь, но я не удержалась. – Она отличается…от других. Хотелось приблизиться, рассмотреть её, но я не решилась. Даже отсюда видела, что «процент наполненности» Эггертовой души не читается, сложная дополнительная вязь по окружности – тоже. – Да? Мне сложно сравнить, я твою не вижу. Ну да. Кстати, процент в моей вырос до тридцати трех – этот факт меня окрылил. Поднимись он до сорока, и можно подавать прошение на переезд во Второй Район. При тридцати трех тоже можно, но, упади он хотя бы на пункт, и включится счетчик. Районы строго регламентировали количество дней, возможных для пребывания в регионе при «пониженном значении». Для Второго Района безопасный процент – «сорок», для Первого – «семьдесят» – нечто для меня запредельное. – Я могу тебе описать разницу во внешнем виде… – Это иланг. – Иланг? – Запах от воды. Вот так просто и ненавязчиво Пью обрубил продолжение темы о Лейке. Почему-то предсказуемо. Я догадывалась, что говорить об этом он не пожелает: тайны-тайны-тайны. Эггерт прикрыл глаза, наслаждаясь водой, – его затылок лег на удобный бортик. – Не понимаю, зачем вообще нужны Лейки. Это тоже часть старого мира? – Нет. Я не думала, что он ответил, но Эггерт продолжил говорить с закрытыми глазами. – Лейки должны были стать частью нового мира, уже контролируемого. Диверсанты, захватившие центры управления, успели загрузить туда программу «Лейнхарта», увы. Они же запустили вирусное разделение мира на Районы. – Так это был…вирус? – Да, вредоносная программа, написанная искусно. ИИ не смог ей противоречить, так как она описывала не насилие, а новую систему, «выгодную людскому строю», – обман, конечно. И программа эта начала работать до того, как на центр управления упали бомбы. Так и появились Лейки. – Для чего они были нужны?