– Что? – Кто-то вчера проник в лабораторию и выкрал пробу. Сервас коротко подвел итог всему, что произошло прошлым утром. Окружной комиссар смотрел на него с выражением питбуля, который застал грабителя врасплох. – Вы в этом уверены? – спросил он. – Эту новость мне сообщила сама Катрин Ларше. На этот раз окружной комиссар встал. Нагнувшись вперед, напрягши руки, он, казалось, собрался перепрыгнуть стол. Лицо его приобрело суровое выражение. – Почему вы меня не проинформировали? – Вас в этот момент не было на месте. Иными словами, проба крови, взятая под мостом, которая, вкупе с записями видеокамер банка, позволила бы нам получить почти полную уверенность, что Кевин Дебрандт был похищен именно в том месте и именно в тот день, когда там был старший капрал Лемаршан со своим фургоном. И эту пробу выкрали из лабораторного зала в вашем полицейском управлении, и, возможно, похитителем был полицейский или кто-то еще, кто хорошо знал это место. В один миг выражение лица Шабрийяка изменилось. На нем вспыхнула буря, и Сервасу показалось, что из его глаз вылетели молнии, словно перед ним стоял Зевс собственной персоной. Он громко и угрожающе заворчал. – Явиться ко мне в комиссариат и украсть пробу, препарат, улику! – громыхал он. – У меня под носом совершить самый позорный для полицейского поступок… Осмелиться бросить вызов мне и посягнуть на мой авторитет… Напасть на моих сотрудников… Его голос раскатывался по кабинету, как надвигающаяся гроза, суставы стиснутых на столе кулаков побелели. – Сервас, я хочу, чтобы вы приклеились к заднице этого придурка и разыскали мне его сообщников, – взревел он вдруг. – Я хочу, чтобы вы испоганили ему жизнь до такой степени, чтобы он наделал ошибок, я хочу шкуру этого негодяя, я хочу, чтобы их всех за яйца притащили в трибунал! – А как быть с распечаткой звонков Лемаршана? – Позвоните судье. – Есть риск, что он свалит это дело на Генеральную инспекцию Национальной полиции, – поморщился Мартен. Шабрийяк задумался и еле заметно улыбнулся. – Не свалит, если ему скажут, что в этом деле, возможно, замешан сотрудник Генеральной инспекции… Сервас, в свою очередь, восхищенно улыбнулся такой беспринципности шефа. И тут Шабрийяк впервые заговорщицки ему подмигнул: – Ему ничего не останется, как сказать, что это был ложный след и от этой гипотезы быстро отказались. Еще немного – и он начнет ценить шефа. * * * Однако хорошее настроение долго не продержалось. – Не пытайтесь со мной связаться в субботу или в воскресенье, майор, – сказал ему в трубку судья Ногаре несколькими минутами позже. – По выходным я играю в гольф. Сколько раз он слышал эту фразу из уст судьи! «Дождитесь с вашим вопросом понедельника, потому что по выходным я не работаю». Или еще: «Взгляните с постоянством на продление срока задержания, моя рабочая неделя закончена». Можно подумать, что у преступников есть выходные. Он вздохнул, покоряясь своей участи. – Я шучу, – сразу же прибавил Ногаре. – Вы можете связаться со мной в любое время дня и ночи. Не надо верить всему, что говорят: есть судьи, которые делают свою работу, не жалея ни времени, ни сил. Совсем как вы. Держите меня в курсе… 32 Эстер Копельман уютно устроилась в глубоком кресле на четвертом этаже ратуши в ожидании, когда ей принесут чашку кофе. Это будет совсем другой кофе, а не та бурда, которой ее обычно потчевали в комиссариатах, больницах или в администрации. «Неспрессо» в крошечной фарфоровой чашечке нравился ей больше, чем «Нескафе» в стаканчике из полистирола. Она сожалела, что нельзя закурить, сидя здесь за чашкой кофе, как сожалела о том времени, когда можно было пить алкоголь на работе, называть кошку кошкой и появляться на улице в мини-юбке, не боясь, что тебя обзовут шлюхой. Можно было высказывать свое мнение, и никто не призывал тебя к порядку с помощью целой армии цензоров, которые отслеживали малейшие отступления от новых действующих нормативов. Цензоры объединялись в группы и навязывали эти нормативы и ей, и ее коллегам, запугивая их или обрушивая на них потоки ярости и грязи. И у них получалось. Под таким прессом ее собратья все больше и больше стали практиковать автоцензуру. И дело кончилось тем, что они начали говорить вещи, почти противоположные тому, что думали. В 1987 году Эстер было двадцать лет. В этом году с афиш смотрели названия фильмов «Робокоп», «Уолл-стрит», «Роковая связь», «Иствикские ведьмы». Она без труда представляла себе, какой прием эти фильмы имели бы сегодня. Эстер была далека от того, чтобы завести песню «раньше все было лучше», но иногда у нее возникало впечатление, что некоторые из тридцатилетних журналистов «Ля Гаронн» в действительности были старичками в молодых телах: их морализаторский и чрезмерно стыдливый менталитет ничем не отличался от менталитета их родителей. Заместитель мэра, который отвечал за профилактику преступности и одновременно выступал посредником в отношениях с населением окраин, вошел в кафе и тем самым положил конец ее размышлениям. Ему тоже было около тридцати, и от него исходил тот динамизм, который исходит от рекламы автомобилей, часов или смартфонов. – Эстер! – произнес он так, словно они были закадычные друзья и он чертовски был рад ее видеть. Словно уже одним только тем, что произнес его, он надеялся ее задобрить. – Лоран, – ответила она тем же игривым тоном. – Что я могу для вас сделать? – У меня к вам несколько вопросов по поводу того, что произошло нынче ночью. Заместитель мэра выглядел как идеальный зять, и его новый костюм, пожалуй, был слишком роскошным. Он удобно устроился в кресле. – Могу я на этот раз надеяться на справедливое и взвешенное освещение событий? – сказал он. – Иногда у меня складывается впечатление, что вы имеете на нас зуб… Вы как будто сомневаетесь, Эстер, с этим возвращением строгостей изоляции и сигналом системы «Вижипират»[46], прошедшим с высоким уровнем опасности, и всеми событиями прошедшей ночи, что я был достаточно занят. Но я же нашел возможность вас принять. – И я вам за это благодарна. Если быть непредвзятой, не льстить и не заниматься чисткой сапог муниципальному начальству означает иметь на вас зуб, то я согласна, – возразила она. Он хихикнул: – Вот всегда вы найдете смешное словечко. Ладно, давайте подытожим. Вчера около ста пятидесяти молодых людей были арестованы в нескольких жилых кварталах силами общественного порядка и комиссариата Мирея. Сожжены восемьдесят автомобилей, двадцать полицейских ранены. Вот так… – А эта девушка из мобильной бригады, как она себя чувствует? Он слегка поморщился: – Ее ввели в искусственную кому. Это все, что я могу вам сказать. Обратитесь в госпиталь. Он положил подбородок на переплетенные пальцы. – К тому же большинство арестованных молодых парней несовершеннолетние. Они предстанут перед судом ювенальной юстиции. И все это потому, что в соцсетях циркулируют слова приказа и шум был поднят из-за того, что убийцами Мусы Сарра оказались полицейские. На настоящее время нет никаких доказательств, что так оно и было. Полиция ведет свое расследование, а мы следим, чтобы все заключения дошли до прессы без всяких туманных мест. – Мне сказали, что сыскная полиция получила инструкции не вступать в конфронтацию с этими молодыми людьми. Кто отдал приказ: префектура? Мэрия? Министерство внутренних дел? Заместитель мэра слегка опешил: – Вы обо всем знаете лучше меня, Эстер. Если такие инструкции и были даны, то я об этом ничего не знаю… Ловкий способ дать понять, что инструкции, может, и существуют, но ничем это не подтвердить. – И Мирей, и Изард уже на протяжении многих лет периодически становятся проблемой наркотрафика и подвержены влиянию экстремистов, – продолжила она. – Мэрия и департамент рассчитывают реально решать эту проблему или собираются дождаться, чтобы ситуация еще ухудшилась? – Мы уже этим занимаемся, – запротестовал он. – Мы расширяем свои действия в согласованности с полицией, а также с различными ассоциациями и социальными партнерами, поскольку речь здесь идет не только о том, чтобы подавлять и сдерживать. Главное, что нам сейчас нужно, – это успокоить горячие головы и завязать нить диалога… Сейчас обстановка лихорадочно накалена не только в Тулузе, но и во всей стране. Мы должны быть бдительны, сохранять спокойствие и не забывать о том, что мы на прослушке. Население кварталов в полном замешательстве, а значит, становится легкой добычей для манипуляторов. «Старая песня», – подумала Эстер. – По этому поводу, – сказала она, – вы, как и я, знаете, что существуют ассоциации, которые вместе с доброжелателями проделывают огромную работу ради этой молодежи и вкладывают в нее средства. Но существуют и другие, которые суть не что иное, как инструмент экстремистов для сближения с молодежью, отделения ее от остальной части общества, вербовки и промывания мозгов. Как вы считаете, такие ассоциации надо санкционировать или распускать? – Это верно, экстремисты замучили окраинные кварталы, – признал он. – Но это не совсем по нашей части. На эту тему мы ведем диалог с министерством… Мы требуем увеличить численность полицейских, а также и число средств законодательной власти. – За два последних года оборот трафика наркотиков вырос в тридцать два раза… По этому поводу вы предусматриваете принимать какие-то меры? – С настоящего времени полиция интенсифицирует борьбу с наркотрафиком. Сильное возбуждение в окраинных кварталах возникло еще и по этой причине. Им очень мешают вести свои дела. Сегодня необходимо обращать внимание на разный состав населения и не стричь всех под одну гребенку. – Разумеется… А как вы считаете: если молодежи, не покидавшей эти кварталы десятилетиями, дать возможность включиться в общество и развиваться вместе с обществом с равными шансами, если не устраивать из этих кварталов гетто, если городские политики прекратят без толку выбрасывать на ветер миллионы, что-нибудь изменится? Заместитель мэра бросил на нее осторожный взгляд: разговор ступил на скользкую почву. Сейчас, когда настало время судов, пробуксовка или занос на такой почве сделался навязчивой идеей большинства читателей. – Я полагаю, что у вас уже набралось достаточно материала для статьи, – сказал он.