Она тряхнула головой: – Он был очень встревожен и говорил о каком-то человеке, который к нему приходил. Сервас и Самира выпрямились. Узкие глаза Самиры, подведенные на манер «готов», сверкнули. – Что за человек? – Человек с синими глазами… Так он его назвал… Он приходил к Мусе несколько дней назад. Чтобы сказать, что его скоро убьют… Муса над ним посмеялся. Он сказал, что позовет приятелей и они устроят ему такой праздник… Но человека это не впечатлило. Он уставился на Мусу своими синими глазами. Муса мне сказал, что он никогда не видел такого взгляда. Он стал оскорблять этого человека и угрожать ему, а мне потом сознался, что ему было очень страшно. Что этот человек – дьявол… Он так и сказал. Она быстро взглянула в окно, словно боялась, что этот человек стоит там внизу, в парке, и сейчас за ними наблюдает. Потом снова перевела взгляд на Самиру и Мартена. – Понимаете, я не решалась никому об этом рассказать. Он не хотел, чтобы над ним смеялись. Испугаться старика… – Он так сказал? Это был пожилой человек? – Да. – А что еще он тебе говорил? – Это все… Ах нет… Он говорил, что решил окончательно бросить трафик, стать серьезнее и лучше заниматься в лицее, что хочет выбраться из этой ситуации, заняться добрыми делами и что его брат Шариф познакомил его с людьми, которые готовы наставить его на путь истинный… И что все это, может быть… наказание Божье… Сервас вспомнил, что в комнате Мусы он видел Коран. И слова Моны Дьялло, учительницы: «Все чаще вел женоненавистнические разговоры и рассуждал о расовой принадлежности». – Ты отдаешь себе отчет, что дала ложные показания? Это серьезно, за это тебя могут осудить, – тихо сказала Самира. – Я знаю. – Но пока мы тебя оставим в покое… Девушка вздохнула: – Спасибо. Мне стало легче, когда я с вами поговорила. И сказала правду. Муса был невиновен. Нужно, чтобы вы всем об этом сказали… – «Человек с синими глазами», – повторила Самира, когда они вышли на крыльцо. Спускаясь по ступенькам, Сервас вглядывался в позолоченный осенью парк, где посверкивали в сумраке листья тополей. Совсем как Ариана: а вдруг этот человек здесь и наблюдает за ними? «Бесформенный контур», как у Т. С. Элиота[47]. Он тоже такого видел. Дурное предчувствие затаилось где-то под ложечкой и мучило его как язва. – Именно он за всем этим и стоит, – прокомментировал он, и лицо его зарделось на закатном солнце. – Его и будем искать. 34 Самира и Мартен наблюдали за домом Лемаршана из одной машины, Кац и Эсперандье из другой. Хозяин дома вернулся из комиссариата полчаса назад. Уже дважды занавески на окнах кухни шевелились и приоткрывались: он их заметил. Оставалось только ждать. Теперь надо было запастись терпением. Кто не выдержит раньше? Четверо против одного. И у Серваса на этот счет была одна идея. Истерическое поведение полицейского на дороге вселило в него надежду. Этот тип был сангвиник, холерик, обладал взрывным характером и, рано или поздно, должен был наделать ошибок. * * * Лемаршан выругался и посмотрел на часы: 10 часов вечера. Он снова выглянул в окно. Они уже пять часов дежурили у него под окнами. Если им охота провести ночь, скрючившись в машинах, то и на здоровье. А он будет спать в уютной постели, пока эти идиоты зарабатывают себе на утро боли во всем теле. Ничего не скажешь: лучше уж быть на своем месте, чем на их… И все-таки почему они от него не отстают? Почему всякий раз, как он смотрит в окно, у него под ложечкой разгорается бешенство? Потому что это унизительно. Потому что их видят все соседи. Потому что это оскорбительно – следить за ним в открытую, будто он какой-нибудь вонючий наркоторговец. Ну ладно, он время от времени позволяет себе косячок, но низводить его на уровень этих подонков… Мерзавец Сервас… Со своей моралью и дурацкими принципами, со своим индивидуализмом и корпоративным духом, Сервас был свободным электроном, элементом, неподвластным контролю, фанатиком безупречности, это все знали. Несколько раз он чуть не вылетел из полиции, но каждый раз его задницу кто-то спасал. Надо, чтобы настоящие сыщики дали понять этому идиоту, что он далеко не на все имеет право, надо, чтобы кто-нибудь преподал ему хороший урок. Лемаршан достал из ящичка свой телефон-невидимку и набрал номер. – В чем дело? – спросил голос на другом конце провода таким тоном, что сразу стало понятно: звонок пришелся не ко времени. – Они сидят в машинах у меня под окнами. Они не оставляют меня в покое! Это невыносимо… Надо что-то предпринимать. Я не хочу, чтобы мои соседи всю ночь любовались на их машины. В трубке помолчали. – Для начала успокойся, – сказал голос. – Не делай ничего, что позволило бы им думать, что их стратегия удалась. Они быстро устанут. А на соседей наплюй. Надо научиться контролировать свои эмоции, Серж. Голос звучал спокойно, но властно. Хозяин этого голоса был одним из редких людей, кто внушал Лемаршану абсолютное и безусловное уважение, хотя ему порой и хотелось послать его куда подальше. – Нынче ночью мы перейдем к действию, – говорил голос. – То, что позволила себе эта полицейская дамочка, не должно остаться безнаказанным. Время ягнят истекло. Наступило время войны. Политики спасовали и отказались от власти. Теперь мы должны ответить, мы должны все взять в свои руки. Лемаршан спросил себя, что тот имел в виду, сказав «нынче ночью мы перейдем к действию». – Ты на все это время должен затаиться. Ты будешь ходить на работу как ни в чем не бывало. И никаких контактов вплоть до нового распоряжения. Нам вовсе не надо, чтобы они до нас добрались, понимаешь? А мы тем временем займемся этой девчонкой и Сервасом. – И что вы рассчитываете сделать? – Подумаем. А пока ждешь, выйди на улицу, подыши. Позабавься с ними немного. Они собираются тебя дестабилизировать, а ты им покажи, что они напрасно тратят время. Отплати им той же монетой. В группе есть слабое звено, на нем и сыграй. «Да уж, – подумал он. – Надо действительно выйти подышать. Позабавимся немного»… – Вот что тебе надо сделать… – сказал человек на другом конце провода. * * * – Он выходит, – сказала Самира. Сервас открыл глаза и встряхнулся. Лемаршан спускался по ступенькам. Он вышел и уселся в свой фургон, не глядя на них, словно их не видел. – Мартен – всей бригаде. Лемаршан покидает лагерь. Мы за ним. – Понял тебя, – отозвался из другой машины Венсан. Они гуськом двинулись с места. У них не было цели проехать незамеченными, наоборот, Лемаршан не должен был ни на миг забыть о том, что они есть. Они ехали вплотную за ним до самого выезда на окружную дорогу. Когда они оказались на уровне Бальма и Самира уже решила, что они повернут на Арьеж, они проехали съезд на шоссе А61, потом на А64, потом с восточной окружной повернули на южную, потом на западную… И тут они стали подозревать, что что-то затевается. – Они хотят от нас отделаться, – сказала Самира. – Угу… Меньше чем через час они завершили полный круг, объехав город вместе с пригородами, и приступили ко второму кругу, когда из своей машины позвонил Венсан. – Он над нами издевается! Что он делает? – Едем за ним. Он устанет ехать впереди. Ночь стала еще темнее. В этот час, да еще на самых окраинах, движения на шоссе почти не было, да и окрестные селения смотрелись как-то необжито и неестественно: бетон, асфальт, слабое освещение, ощущение одиночества… Вдруг Лемаршан прибавил скорость. Полный газ. Они тоже поднажали. Спидометр словно взбесился. Сто двадцать… сто пятьдесят… сто семьдесят… – Что он вытворяет, мать его? – крикнула Самира. Сто восемьдесят… – Да он спятил! Фургон несся на полной скорости, виляя то вправо, то влево, съезжая с одной дороги на другую. Он скользил, словно плоский камень по льду, обгоняя редкие автомобили то с одной стороны, то с другой, как болид в ночи. – Что за игру он затеял, черт возьми? Вдруг Лемаршан замедлил ход. Он съехал с окружной дороги на уровне Пон-Жюмо, проехал порт Амбушюр, потом вдоль Южного канала к бульвару Маркетт, все время сильно нарушая скоростной режим. Сквозь заднее стекло его машины они увидели, как он включил на щитке приборов вращающийся фонарь на крыше, и ночь вдруг озарилась синими сполохами, которые хлестали по листьям платанов, стоящих вдоль канала.