Я как раз кропотливо сравниваю перевод русской статьи в Bing с версией Google в надежде разобраться в трех особенно запутанных предложениях, когда раздается тихий звуковой сигнал и появляется запрос на видеозвонок с фотографией Николая. Сердцебиение учащается, дыхание неудержимо учащается. Как будто он пресловутый дьявол, вызванный моими мыслями или моими исследованиями. Это возможно? Он как-то знает, что я читаю о нем в этот самый момент? Поэтому он звонит так поздно? Уволить меня за слежку? Нет, это безумие. Вероятно, он только что приземлился, увидел в приложении для видеоконференций, что я в сети, и решил зарегистрироваться. Судорожно вздохнув, я приглаживаю волосы ладонями и нажимаю «Принять». Его великолепное лицо заполняет экран, заставляя мое сердце биться сильнее. — Привет, зайчик. Его голос мягкий и глубокий, его взгляд завораживает даже через камеру. В общем, качество видео безумное; это как фильм в HD. Я вижу все, от искусных движений на абстрактной картине, висящей на стене в нескольких футах за его стулом, до зеленовато-зеленых пятнышек в его янтарных глазах. Должно быть, он только что прибыл, потому что на нем все еще рубашка и галстук, в которых я видел, как он уходил, но вместо того, чтобы выглядеть усталым и помятым, как нормальный человек после трансатлантического перелета, он представляет собой воплощение непринужденной элегантности, каждая блестящая черная шевелюра. на месте. Понимая, что смотрю на него, как фанатка, пораженная звездами, я заставляю свои голосовые связки работать. "Привет." Мое горло все еще немного першит от дыма, но я надеюсь, что он приписывает хриплость в моем голосе позднему часу. "Как прошел твой полет?" Его чувственные губы изгибаются в теплой улыбке. «Без происшествий. Почему ты все еще спишь? Там уже за полночь. — Просто… не спать. Особенно сейчас, когда я с ним разговариваю. Получить этот звонок было все равно, что выпить пять порций эспрессо; даже моя усталость ушла, сменившись нервным возбуждением, которое лишь частично связано с тем, что я читал. Как я и подозревала, Молотовы баснословно богаты, и в России они имеют большое значение. «Одна из самых могущественных семей олигархов» — это переведенная Google цитата из одной российской статьи, и в российской прессе много упоминаний о Николае и его братьях, а до этого об их отце Владимире. Я даже нашла прошлогоднее фото, на котором Николай сидит рядом с президентом России на каком-то официальном мероприятии в Москве, выглядя так же круто и комфортно, как и на своих семейных обедах. Чего я, к моему огромному облегчению, не нашла, так это ничего о том, что Молотовы являются мафией или связаны с криминалом, хотя, возможно, я просто не копала достаточно глубоко. Даже с помощью инструментов веб-перевода сложно подобрать правильные поисковые запросы на русском языке, а о семье Николая на английском написано на удивление мало — мимолетное упоминание на CNN трубопровода в Сирии, проложенного одной из их нефтяных компаний. , абзац в Bloomberg о новом лекарстве от рака, разработанном одной из их фармацевтических компаний, строчка о Владимире Молотове в статье New York Times , в которой обсуждается огромное богатство России. О них нет ни статей в Википедии, ни таблоидов. Их даже нет ни в одном списке Forbes , хотя есть несколько российских миллиардеров, а Молотовы кажутся еще богаче. Конечно, возможно, я ничего не смог найти из-за того, что все ссылки на коктейль Молотова загромождали результаты поиска. Мне придется спросить Николая или его сестру, не имеют ли они никакого отношения к советскому министру иностранных дел, в честь которого уничижительно названа самодельная взрывчатка. В ответ на мой ответ Николай хмурится в камеру, выглядя обеспокоенным. — У тебя не было другого кошмара, не так ли? Я с улыбкой качаю головой. — Я просто еще не ложился спать. Может быть, это отсутствие каких-либо тревожных открытий в моих поисках или простая реальность, что он здесь не для того, чтобы заставить мое тело гудеть от физического осознания, но я чувствую себя спокойнее, разговаривая с ним сегодня вечером… в большей безопасности. В конце концов, вполне возможно, что события последнего месяца расшатывали мои нервы, заставляя меня видеть опасность там, где ее нет, и все предполагаемые тревожные флажки — его шрам от пулевого ранения и сломанные суставы пальцев, охранники и все меры безопасности — ушли в прошлое. безобидные объяснения. Фактически… — Ты когда-нибудь служил в армии? — импульсивно спрашиваю я, и еще больше напряжения уходит с моих плеч, когда Николай кивает, слабая улыбка танцует на его губах, когда он откидывается на спинку стула. «Моя семья имеет долгую историю выдающихся заслуг перед страной, и мой отец настоял на том, чтобы мы с братьями следовали этой традиции. Все трое были зачислены в восемнадцать лет и служили несколько лет». Он наклоняет голову, задумчиво глядя на меня. — Ты интересовалась этим? Он касается левого плеча. — Да, — смущенно признаюсь я. Я начинаю чувствовать себя идиотом из-за того, что раньше давала волю своему воображению. "Что случилось? Тебя расстреляли? Он кивает. «Снайпер пустил в меня пулю. К счастью, он промахнулся». "Пропущенный?" Его белые зубы сверкают в ухмылке. — Я не умер, не так ли? — Нет, слава богу. Тем не менее, моя грудь сжимается, когда я представляю этот шрам и боль, которую он, должно быть, испытал, когда пуля пронзила его плоть. — Тебе потребовалось много времени, чтобы восстановиться? "Несколько недель. В то время мне было всего двадцать, и это помогло». «Тем не менее, я не могу представить, что это было весело». Не в силах сопротивляться искушению, я спрашиваю: «Ты и по сей день продолжаешь тренироваться? Например… драться и все такое? Я пытаюсь быть тонкой, но он все равно видит меня насквозь. Злобно ухмыляясь, он поднимает руки, поворачивая их, чтобы показать в камеру ушибленные костяшки пальцев. — Ты спрашиваешь об этом, я полагаю? Это после спарринга с несколькими моими охранниками. Они из моей бывшей части, и время от времени мы туда заходим — по крайней мере, когда Павел не может мне угодить. Я улыбаюсь ему в ответ с таким облегчением, что готова расплакаться. Конечно, его охранники — его армейские приятели; это имеет большой смысл и многое говорит о его характере. — Павел тоже был с вами в армии? Я легко могу представить человека-медведя в армейской форме, с М16 и, возможно, с танком на плечах. К моему удивлению, Николай качает головой. «Он фактически служил с моим отцом. Он записался в четырнадцать, и ему разрешили, так как он уже был своего нынешнего размера и выглядел на все двадцать пять. "Ух ты. Значит, он знал вашу семью еще до вашего рождения? — Задолго до этого, — подтверждает Николай. «Мой отец нанял его прямо из армии, и с тех пор он в нашей семье». — Людмила тоже? — Нет, они женаты всего около десяти лет. Он смеется. «У Алины чуть не случился припадок, когда он впервые представил нам Людмилу. Я думаю, моя сестра была под впечатлением, что Павел был ее исключительной собственностью». Мои глаза расширяются. — Она была влюблена в него? — Не совсем, нет. Я думаю, что она думала о нем больше как о втором отце». Его улыбка тускнеет, и что-то мрачное мелькает в его глазах, прежде чем его губы приобретают свой обычный мрачно-чувственный изгиб — ту циничную, обольстительную улыбку, которая, как я теперь понимаю, скрывает его истинные эмоции. Наклоняясь ближе к камере, он тихо говорит: «Хватит о них. Расскажи мне, как прошел твой день, зайчик. Что вы со Славой делали, пока меня не было? Верно, поэтому он и звонит: получить отчет о своем сыне. Скрывая иррациональный приступ разочарования, я надеваю шляпу репетитора и рассказываю ему о наших занятиях и успехах Славы. Он внимательно слушает, время от времени прерывая его, чтобы задать уточняющие вопросы, и по мере того, как наш разговор продолжается, я понимаю, что должна пересмотреть еще одно отрицательное мнение, которое сложилось о нем. Николай заботится о своем сыне. Много. Я мельком увидела это сегодня утром, когда мы со Славой лежали там на кровати, и вижу это теперь по тому, как смягчается его лицо, когда я говорю о мальчике. Не знаю, почему он отказывается защищать сына от такой очевидной опасности, как острый нож, но это не потому, что он его не любит. Да, но, судя по тому, как он ведет себя со Славой, я не удивлюсь, если ему трудно это признать. Думаю, Николай хочет быть ближе к сыну, но не знает как. Я думаю… он может быть хорошим человеком, в конце концов. Предупреждение Алины снова вторгается в мой разум, но я отталкиваю его. Она была под кайфом, и между братом и сестрой явно есть напряжение, какая-то история, в которую я не посвящен. Кроме того, я не знаю, что, по ее мнению, происходит между мной и Николаем, но любовь нигде не обсуждается. Возможно, секс — я достаточно реалистична, чтобы признать, что моя решимость не спать с моим боссом не может сравниться с сильным влечением между нами — но любовь — это совсем другая игра. Я была бы идиоткой, если бы влюбилась в такого мужчину, как Николай, который, несомненно, привык к тому, что самые красивые женщины в мире бросаются на него. Если бы мы переспали вместе, для него это ничего бы не значило, а я не могу допустить, чтобы это что-то значило для меня. А еще лучше, мы не должны спать вместе. Таким образом, никто не пострадает. Мы говорим о Славе еще двадцать минут, прежде чем поздний час настигает меня и зевок настигает посреди фразы. Я сразу замолкаю, но Николая не одурачить. — Ты устала, не так ли? — бормочет он, с беспокойством глядя на меня. — Ты должна была что-то сказать, зайчик. Я не хотел тебя задерживать. «Нет, нет, все в порядке. Я просто… Еще один неконтролируемый зевок прерывает мои слова, и я прикрываю его тыльной стороной ладони, прежде чем грустно улыбнуться ему. — Ладно, да, мне пора спать. Как ты так проснулся? Ты, должно быть, страдаешь от смены часовых поясов вдобавок ко всему». Зеленые искорки в его глазах сияют ярче. «Мне не нужно много сна». Конечно, нет. Я бы не удивилась, если бы он был наполовину сверхчеловеком — это объяснило бы его необыкновенно красивую внешность, которую он разделяет со своей сестрой. — Ну, в любом случае, спокойной ночи, — говорю я, борясь с еще одним зевком. — И удачи тебе в любом деле, которое у тебя там есть. — Спасибо, Зайчик. В его улыбке есть нежная нота. "Спокойной ночи. Я позвоню тебе завтра вечером». Он вешает трубку, и когда я убираю ноутбук, я чувствую, как мое сердце бьется в новом, неровном ритме, моя грудь наполняется теплом, которое я не осмеливаюсь исследовать. 33 Николай Я закрываю глаза после того, как мы отключились, пытаясь удержать непривычное чувство благополучия, вызванное разговором с Хлоей, но оно быстро исчезает. На его место приходит мрачное осознание того, что я должен сделать сегодня, смешанное с мрачным предвкушением. Прошло шесть месяцев с тех пор, как я был в этом мире. Шесть месяцев с тех пор, как я позволил себе вмешиваться в наши дела на любом уровне, кроме самого поверхностного. И хотя я хотел бы сказать, что ненавижу возвращаться, я не могу отрицать, что часть меня упивается всем этим… что моя кровь быстрее течет по моим венам. Открыв глаза, я закрываю ноутбук и поднимаюсь на ноги. Пора на работу. Павел уже ждет в холле гостиницы, и мы вместе выходим. Наша цель — небольшая таверна в нескольких кварталах отсюда, точнее, ее подвал. Зрелище, которое встречает нас, когда мы спускаемся, некрасиво. Мужчина висит за запястья на цепи, привинченной к потолку, носки его обутых ботинок едва касаются голого бетонного пола. Его бледное лицо покрыто синяками и опухло, область под смещенным носом покрыта коркой темной крови. Двое мужчин Валерия стоят рядом с ним, их лица суровы, а глаза бесстрастны. "При удаче?" Я спрашиваю одного из них, и он качает головой. «Утверждает, что у него нет кода входа. Это ложь. Мы видели, как он его использовал». "Хм." Я подхожу к пленнику и медленно обхожу его, замечая, как участилось его дыхание. От его промежности исходит едкий запах мочи, а на бежевой форме «Атомпрома» видны пятна грязи и крови. Бедный парень знает, что его трахнули. "Как тебя зовут?" — спрашиваю я, останавливаясь перед ним. Он смотрит на меня, его губы дрожат, а затем вырывается: «Я не знаю кода. Я не!" «Я спросил твое имя. Ты знаешь это, не так ли? — Ив… — Его голос срывается, как будто он подросток, а не двадцатилетний мужчина. «Иван». — Хорошо, Иван. Вот что я вам скажу: я знаю, что вы не хотите злить своего работодателя, но на самом деле у вас нет выбора. Я дарю ему сочувственную улыбку. — Ты видишь это, не так ли?