«Я не знаю кода!» На его лбу выступили капли пота. – Клянусь… клянусь жизнью моей матери. — Но она мертва, Иван. Она погибла во время пожара на фабрике, когда тебе было пятнадцать. Это было трагично, извини». Его лицо становится белым, как льняное белье, и я продолжаю в том же сочувственном тоне. — Послушай, ты неплохой парень, Иван. У тебя была тяжелая жизнь, и ты сделал все возможное, чтобы помочь своей семье и позаботиться о младшей сестре. Она что, сейчас в десятом классе? «Т-ты…» Он дрожит так сильно, что не может говорить. — Вы, ублюдки! Я тск-тск. «Оскорбления ни к чему не приведут. А теперь послушай меня, Иван. Я могу позволить им, — я указываю на бесстрастных охранников, — выбить из вас ответ. А если не получится, всегда есть мой помощник, — я смотрю на Павла, тихо стоящего в углу, — и его умение обращаться с ножами. Не говоря уже о всевозможных других, менее пикантных тактиках, которые любит использовать мой брат. Но зачем идти туда, когда мы можем заключить сделку, ты и я? Его кадык нервно двигается. — Ч-что за сделка? Я нежно улыбаюсь ему. — Ты боишься Леоновых, не так ли? Вот почему ты такой храбрый. Тебе наплевать на растение, которое ты охраняешь. Что тебе до того, если мы получим код входа, верно? Но семья Леоновых… — Я делаю еще один медленный круг вокруг него. «… они могут что-то сделать с вами, с вашими близкими. К твоей младшей сестре. Я останавливаюсь перед ним. «Кивни, если я на правильном пути». Он опускает подбородок в едва заметном кивке, по лицу течет пот. "Это то, о чем я думал." Я вытаскиваю салфетку из кармана и промокаю его лоб. «Итак, как насчет этого: вы сообщаете нам код входа и делитесь всем, что знаете о протоколе безопасности на заводе, где вы работаете, и мы посадим вас и вашу семью на ближайший рейс в пункт назначения по вашему выбору. Это может быть любое место: Зимбабве, Фиджи, Таиланд… Каймановы острова. Назовите его, и мы отправим вас туда с новым именем и сотней тысяч наличными в качестве бонуса за переезд. Как это звучит?" Тяжело дыша, он смотрит на меня, надежда борется со страхом в его глазах. — Я знаю, о чем ты думаешь, Иван, — мягко продолжаю я, позволяя грязной салфетке упасть на пол. «Как вы можете доверять мне, чтобы я выполнил свою часть сделки? Что помешает нам убить тебя, как только ты расскажешь нам то, что мы хотим знать, верно? Он снова сглатывает. «П-правильно». «Ответ — ничего». Я позволил намеку на жестокость просочиться в мою улыбку. "Совершенно ничего. Но это не имеет значения, потому что доверять мне - единственный вариант, который у тебя есть. Если не сделаешь, расскажешь нам все по жесткому, а когда Леоновы узнают о прорыве на заводе, будут искать виновного. Когда они узнают, что это ты, они придут за твоей семьей. Понимаешь, Иван? Ты понимаешь, что должен сделать, если хочешь, чтобы твоя сестра жила? Его подбородок дрожит, когда он смотрит на меня, слезы текут из уголков его глаз. Наконец, он качает головой в поражении. "Хороший. А теперь скажите этим джентльменам то, что они хотят знать. Отвернувшись, я киваю людям Валерия, и они тут же подходят, доставая телефоны, чтобы начать запись. «Знаете, вам не обязательно было делать это лично», — тихо говорит Павел, когда мы выходим из таверны. — Они могли получить от него ответы. В противном случае я бы вмешался. Так было бы дешевле». "Может быть. Но таким образом мы знаем, что он не обманывает нас, чтобы боль прекратилась». Я бросаю взгляд на своего пожизненного телохранителя, чей взгляд беспокойно осматривает окрестности, несмотря на то, что охрана Валерия уже оцепила периметр. «Многочисленные исследования показали, что информация, полученная под пытками, недостоверна». — Не та информация, которую я получаю, — мрачно говорит он, и я хихикаю. — Боишься, что твой нож заржавеет? Павел этого не отрицает. Он скучает по гуще событий, как и я — или скучал. Сейчас я бы предпочел быть в Айдахо с Хлоей. Я хочу быть там на случай, если ей приснится очередной кошмар. Я хочу обнять ее, успокоить, утешить… и, в конце концов, соблазнить. Ее решимость уже колеблется, я это чувствую — вот почему я решил успокоить ее по поводу синяков на костяшках пальцев и шрама на плече. Я не собираюсь лгать ей о том, какой я мужчина, но я не хочу, чтобы она боялась меня. Я не причиню ей вреда… по крайней мере, не таким образом. — Вы уже договорились о встрече с главой Энергетической комиссии? — спрашивает Павел, когда мы останавливаемся на перекрестке, и я киваю, отвлекаясь от Хлои. «Я встречаюсь с ним за обедом в понедельник», — говорю я, выходя на улицу, когда перед нами загорается зеленый свет. Потребовалось три телефонных звонка, чтобы дозвониться до этого парня, но мне это удалось, как я и знал. — Это еще одна причина, по которой я пошел по этому пути с Иваном, — продолжаю я. «Не было времени, чтобы сломать его должным образом — нам нужен был этот код как можно скорее». — У меня тоже не заняло бы много времени, — бормочет Павел, и я смеюсь — как раз в тот момент, когда мотоцикл с ревом вылетает из-за угла и несется прямо на меня. 34 Николай Я реагирую за доли секунды, но Павел еще быстрее. Он толкает меня как раз в тот момент, когда я ныряю в сторону, и мы оба сильно ударяемся о землю, когда байк с ревом проносится мимо нас, так близко, что я чувствую свист горячего воздуха на моем лице. Адреналин сразу же заставляет меня вскочить на ноги, но байкер уже проехал половину квартала, продираясь сквозь поток машин со скоростью гоночного автомобиля. Все, что я могу сказать с такого расстояния, это то, что это мужчина в черной кожаной куртке и шлеме. Павел тоже уже вскочил на ноги, его челюсти напряглись от ярости. — Ты видел его лицо? "Нет." Я поправляю куртку и галстук, стряхиваю грязь и гравий с исцарапанных ладоней. Мое плечо пульсирует от приземления на него, и во мне горит холодная ярость, но мой голос спокоен. «У его шлема был зеркальный козырек. Может быть, кто-то из парней Валерия зацепил его номерной знак. Я вижу собравшуюся толпу очевидцев, некоторые из которых достают свои телефоны, предположительно, чтобы позвонить в полицию. — Нам лучше уйти отсюда. Павел мрачно кивает, и мы быстро идем к отелю. Леван Абхази, местный начальник охраны Валерия, встречает нас в моей комнате через час. Крепкий грузин примерно того же возраста, что и Павел, полностью лысый, но с густой черной монобровью и такой же бородой. Вытащив папку, он раскладывает на столе серию зернистых фотографий. «Это все, что нам удалось получить из соседнего магазина и дорожных камер», — сообщает он по-русски с сильным акцентом. «У группы, дислоцированной на крышах, не было подходящего угла для номерного знака, и там было слишком много гражданских, чтобы рискнуть выстрелить в него». Мы с Павлом рассматриваем фотографии. На одном из них можно разобрать часть цифры, а на других в лучшем случае виден угол номерного знака. Байкер либо самый удачливый сукин сын, когда-либо ходивший по земле, либо он знал, где находится команда Валерия. Я смотрю на Павла. "Мысли?" «Профи, однозначно». Его лицо имеет резкие черты. «Он не сбавил скорость, никак не отреагировал на то, что чуть не сбил тебя. И он знал, как обращаться с этим байком — и как избегать камер». Монобровь Абхази хмурится. — Ты не думаешь, что это мог быть несчастный случай? Если этот парень профессионал, он должен знать, что сбить кого-то на улице — не самый эффективный способ совершить нападение». «Это зависит от того, хотите ли вы, чтобы это выглядело как несчастный случай, — говорит Павел. — Кроме того, это не было хитом. Грузин бросает на него растерянный взгляд. — Что это было тогда? — Сообщение, — говорю я, помещая фотографии обратно в папку. «От наших друзей, Леоновых. Они хотели, чтобы я знал, что они знают. Вопрос: знаете что?» 35 Хлоя Просыпаюсь улыбаясь, и пару минут просто лежу с закрытыми глазами, паря в том блаженном состоянии между снами и полным бодрствованием. И какие это были мечты. Моя рука скользит между моих бедер, и я нажимаю на сладкую боль, которая там задерживается, пытаясь вспомнить чувственные сцены, которые крутились в моей голове всю ночь. Сейчас я помню только их фрагменты, но я знаю, что во всех них фигурировал Николай… его злая улыбка… его глубокий, ровный голос… Лучше всего то, что это были единственные сны, которые мне приснились прошлой ночью. Кошмары, которые преследовали меня после смерти мамы, остались в стороне. Улыбка стала шире, я открываю глаза и сажусь. Ясно и солнечно, так что я, наверное, проспала. Впрочем, я не слишком беспокоюсь. Николай здесь не для того, чтобы следить за временем приема пищи, и в любом случае, теперь, когда я знаю его лучше, я не думаю, что он уволит меня за такой незначительный проступок. Тем не менее, я не хочу пользоваться этим, поэтому я вскакиваю с кровати и включаю новости. Они снова сообщают о первичных дебатах, но меня волнует только время — 9:20 утра. Это еще и суббота, я понимаю, глядя на дату. Интересно, значит ли это, что у меня выходной. Наверное, мне следует спросить об этом Николая в следующий раз, когда мы поговорим. Теплое сияние наполняет мою грудь при мысли о том, что он снова звонит мне и мы вдвоем разговариваем до поздней ночи — почти как влюбленная пара. Потому что вчерашний видеозвонок ощущался именно так: как то, что вы делаете со своим парнем, пока его нет, своего рода свидание на расстоянии. Хотя большую часть времени мы говорили о Славе, как и подобает нашим отношениям между работодателем и репетитором, в том, как Николай смотрел на меня и в том, как он говорил, была определенная мягкость… скрытая нежность, от которой мое сердце замирало. каждый раз, когда я думаю об этом. Как будто он начинает заботиться обо мне, как будто между нами есть что-то большее, чем животное влечение. Я стараюсь не думать об этом в течение дня, потому что это такая глупая мысль. Николай никак не может испытывать ко мне чувства. Мало того, что это слишком рано, но я была бы идиоткой, чтобы представить, что такой мужчина заинтересуется мной по какой-либо причине, кроме близости. Я единственная свободная женщина здесь ; он точно не может перепихнуться с Людмилой или его сестрой. Так что, если он позвонил мне, как только приземлился вчера? Это не значит, что он думал обо мне во время долгого полета. Он мог просто беспокоиться о своем сыне. Тем не менее, это теплое сияние остается со мной, когда я пробираюсь на кухню, чтобы перекусить поздним завтраком (официальный завтрак уже закончился), прежде чем взять Славу на долгую приятную прогулку. И это сохраняется до обеда, несмотря на то, что присутствие Алины за столом напоминает мне о ее странном предупреждении. — Как твоя головная боль? — спрашиваю я, когда мы садимся есть, и она отмахивается от моего беспокойства, утверждая, что полностью выздоровела. Однако я не могу не заметить, что она тихая и странно отстраненная, часто во время еды смотрит в никуда. Это заставляет меня задуматься, не под кайфом ли она снова, но я решаю не спрашивать. Прошлой ночью костер и кастрюля снизили все запреты, создав ложное ощущение близости, но сегодня она снова чувствует себя чужой. Как и Людмила, которая даже не улыбается мне, когда выносит еду. Может быть, она смущена, что я увидела ее накуренной? В любом случае, я тороплюсь с едой, и как только Слава поел, я отвожу его в его комнату на наши уроки игры. Мы строим еще один замок и повторяем алфавит, и я учу его считать до десяти по-английски. Потом играем в прятки и читаем книжки, в том числе, по просьбе Славы, рассказ про семейство уток. Прежде чем мы начнем, он с гордостью показывает мне книгу на русском языке, которая, кажется, является ее переводом, и я понимаю, что он пытается применить свои знания сюжета и персонажей, чтобы лучше понимать английские слова и фразы, которые я читаю ему вслух. — Ты такой умный мальчик, — говорю я ему, и он улыбается мне. Хотя я сомневаюсь, что он точно понимает, что я говорю, мой тон одобрения безошибочен. Я сижу на полу, прислонившись спиной к кровати, и Слава забирается мне на колени, когда мы начинаем рассказ, который оказывается на удивление сложным для детской книги. В утиной семье не все счастливы и беззаботны; они ссорятся и конфликтуют, и в какой-то момент главный герой, молодой утенок, убегает из дома. Когда он возвращается, он обнаруживает, что Мама Утка ушла, и плачет, думая, что заставил ее уйти. Я слежу за Славой во время этой части, опасаясь, что это может вызвать воспоминания о потере его матери, но выражение лица мальчика остается любопытным и расслабленным. Однако, когда мы доходим до той части, где утёнок должен остаться с дедушкой, Слава напрягается и настаивает на том, чтобы пропустить следующие три страницы. — Тебе не нравится дедушка Утка? Я догадываюсь, и ребенок пожимает плечами, избегая моего взгляда.