— Возьми такси и езжай к нам домой, — сказала она. Голос у нее прерывался от плохо скрываемого возмущения. — Я позвоню Фло, она тебе откроет. — Фло у нас, — пробормотала я. — Я ей сама позвоню. Подруга, конечно, не обрадуется. Но сейчас главное — чтобы эта канарейка убралась из нашей кухни. — Чудесно, — прощебетала Гудрун. — Приму пока душ, а лучше горячую ванну. Но сначала… — Она протянула руки к сыну: — Мой маленький, обними же меня! Если б ты знал, как я без тебя скучала! — Ну конечно, — ответил Энцо. — Особенно после нашего трогательного прощания. Голос у него был такой твердый и острый, что им можно было резать мороженую говядину. Гудрун надула губы и наклонила голову на бок: — Ах, милый Энцо, но ты же меня простил? Ты ведь знаешь свою мамочку, которая никогда не может усидеть на месте. — И все-таки, — вмешался папай, — окажите нам любезность, покиньте кухню! — Он так говорил, будто на язык ему попал перец чили, и я видела, что он с трудом сдерживается. Я по-прежнему молчала. — Уже ухожу! — пропела Гудрун. Она схватила еще один золотистый шарик и послала Энцо воздушный поцелуй. — Жду не дождусь, когда смогу рассказать тебе о своих планах. О, я такое придумала, золотце мое! Уж теперь ты будешь вместе со мной, и никто нас не разлучит! 22. Зеленая папка и источник всех зол — Черт, Лола, давай быстрее! — прошипела Фло, когда через пять минут я позвонила ей из ресторана. Трубку она взяла сразу. — Ты где? — спросила я. — У вас в гостиной, — шепотом ответила подруга. — Я тебе перезвоню. В твоей комнате открыто окно, и слышно все, что говорит Крысолов. Он как раз звонит Тимо. Ну, ты помнишь, этому блондину… — Фло, — перебила я подругу, — запиши все на камеру, или попроси Сола подежурить у окна. Тебе надо домой. — Почему? — встревожилась Фло. — Что случилось? Я прикрыла глаза. И все ей рассказала. Часа в четыре Карлик, Гора, дедушка и папай начали загружать готовые блюда в фургон. Я с заплаканным лицом тупо сидела в инвалидной коляске, а Энцо уединился в дальнем углу кухни. Он сидел рядом с плитой, опустив плечи, и напоминал растерянного поваренка из сказки братьев Гримм. Я видела своего друга в разных ситуациях и привыкла к тому, что чаще всего он веселый и энергичный. Но таким угрюмым он еще никогда не бывал. Ужасно! Пенелопа, которую папай освободил на весь вечер, опустилась перед ним на колени. — Мы с Феликсом справимся, — заверил папай. — А после пяти придет официант из агентства. Карлик с Горой помогут, если что. Позаботься о мальчике. Пенелопа кивнула. — Сначала выясним, что на уме у Гудрун, хорошо? — сказала она Энцо. — Потом будем решать. — Что тут решать? — не выдержала я; вся кровь бросилась мне в лицо. — Что она придумала на этот раз? Мы не должны ей позволить! Пенелопа вздохнула и сказала. — Гудрун — его мать, Лола. Она имеет право заботиться о своем ребенке. Но по ее глазам было видно, что она со мной согласна. Беспокойство из-за Энцо заставило меня забыть о неприятностях, грозивших тете Лизбет. В инвалидной коляске я чувствовала себя ужасно беспомощной, пока другие лихорадочно носились вокруг. Кухня была уже почти пуста. Карлик с Горой унесли блюда с закусками, папай взялся за ящик с лимонами. — Последний, — крикнул он дедушке. — И захвати договор. В зеленой папке на барной стойке. Посмотри, указан ли там номер апартаментов, или мы должны им позвонить. — Зеленая? — дедушка вытер взмокший лоб. Он взял поднос с теплыми золотистыми шариками кохинью де франго и повернулся к Пенелопе: — Ты не могла бы?.. Пенелопа кивнула, но тут зазвонил ее мобильный, и Энцо встал. — Я сейчас принесу, — обронил он. Я поковыляла за ним на костылях, но тут случилось что-то странное. Я увидела, как Энцо взял зеленую папку и скользнул по ней безразличным взглядом. В следующее мгновение он вздрогнул, будто его укусила оса. Спросить я ничего не успела, потому что Энцо тут же выскочил на улицу. Меня он, кажется, вообще не заметил, а когда я тоже вышла, папай с дедушкой уже уехали, а мой друг остался стоять у входа в ресторан. Увидев меня, Энцо улыбнулся. Но улыбка вышла кривая, и мне стало так больно, что зеленая папка начисто вылетела у меня из головы. Сейчас, когда я вспоминаю этот эпизод, то сама этому удивляюсь. Должно быть, в моей голове уже не хватало места для странностей. — Эй, — сказала я. — У нас все получится. Ты останешься. Энцо кивнул, но взгляд у него остался задумчивым. По пути домой он не произнес ни слова. Зато Гудрун бурлила как водопад. Когда мы вернулись, Сол с язвительной улыбкой сидел за столом в кухне, а Фло, скрестив руки, прислонилась к печке и ненавидящим взглядом следила за этой женщиной. Ванну матушка Энцо, похоже, уже приняла. На ней был банный халат Пенелопы, ее кожа пахла кремом Пенелопы, и она без стеснения рылась в холодильнике Пенелопы. На тарелке рядом с мойкой лежали обглоданные косточки отбивных, оставшихся с вечера. Гудрун достала сыр, огурцы и помидоры и намазала толстым слоем масла кусок ржаного хлеба. — Старый добрый немецкий бутерброд! — мечтательно произнесла она. — Ты не представляешь, как я по нему соскучилась, дорогая Пенни! Но по тебе, мое золотце, я соскучилась еще больше! — не выпуская бутерброд из рук, она обняла Энцо и прижала его к своей могучей груди. Энцо тут же освободился от ее объятий, а Гудрун уселась за стол и, жуя, принялась повествовать о своей жизни в индийском ашраме, где она пыталась обрести мир, покой и вселенскую любовь. — Я столько стрессов пережила, пока не попала в Индию, — болтала она, подливая в стакан красного вина. — Но там я узнала, что стрессы — источник всех зол. Не будь у людей стрессов, не было бы войн и бедствий. Все, кого я встретила в монастыре, были приветливы, все улыбались. Шрим-Шрим Акхар научил меня расслабляться. Оказывается, это совсем просто… — Гудрун простерла руки вверх, глубоко вдохнула и пропела: — Вдо-о-ох! — Потом опустила руки, снова набрала в легкие воздуха (при этом на стол с ее губ посыпались крошки хлеба) и сказала: — Выдох! Закончив эту демонстрацию, она безмятежно взглянула на наши хмурые лица и прощебетала: — Расслабьтесь! Это проще простого. Чтобы стать счастливыми, не нужно ничего, кроме воздуха. С тех пор, как я это узнала, я стала совершенно другим человеком! Я постаралась справиться с собственным дыханием. Другим человеком? Как по мне, так перед нами все та же Гудрун, которая появилась у нас весной вместе с Энцо. Она тогда тоже набросилась на еду, а потом ее и след простыл. «Убирайся, — подумала я. — Возвращайся к своему гуру и приветливым людям в монастыре. Оставь нас в покое, потому что источник наших зол — ты!» Но вслух я ничего не сказала, только покосилась на Пенелопу. Та облизала губы, — верный признак того, что она в боевом настроении. — Неужели твой индийский гуру питается только воздухом и всеобщей любовью? — язвительно спросила она. — Мы вычитали в Интернете, что его курсы правильного дыхания стоят недешево. — Ах, сердце мое! — покачала головой Гудрун. — Деньги — это средство, и ничего больше. Такие люди, как я, о них не думают. Уже не думают. — Она торжественно окинула взглядом собравшихся: — На свете существуют гораздо более важные вещи — и это открыл мне Шрим-Шрим Акхар. Он увидел во мне родственную душу и избрал меня, чтобы я распространяла его учение по всему миру. Гудрун подняла бокал и изложила нам свои планы. Они были просто величественными! В ближайшем будущем у граждан Германии тоже появится возможность дышать во имя мира и любви во всем мире. Этим они смогут заняться в специальном центре в Шварцвальде[6], который лично возглавит Гудрун. Да-да, в Шварцвальде, на другом конце Германии, среди горных елей и сосен! На вопрос Пенелопы, не понадобятся ли деньги, чтобы построить такой центр, Гудрун только рассмеялась: — Не забивай себе голову, Пенни. У меня есть все, что нужно. — Она с нежностью посмотрела на Энцо: — И прежде всего — ты, мое сокровище. На этот раз ты, само собой, поедешь со мной! — Само собой? — взвилась Фло, которая так и не сумела испепелить эту женщину взглядом. Пенелопа вертела пуговицу на блузке, и та в конце концов не выдержала и оторвалась, упав на пол. Единственным, кто сохранял невозмутимый вид, был Энцо. Он молча стоял рядом с Фло, и я видела, что его мысли далеко отсюда. Я бы отдала половину индийского княжества со всеми ашрамами, чтобы узнать, что у него на уме. — Гудрун, ты должна выслушать меня, — проговорила Пенелопа. — Твой сын привык к Гамбургу. Ему хорошо в школе, и места в новой квартире у нас вполне достаточно. У него даже есть своя комната. Почему бы тебе не заняться созданием своего центра, а Энцо пока останется у нас? Я о нем позабочусь, не тревожься. — О, не хочу даже обсуждать это, — замахала руками Гудрун. — Я совершенно уверена, что мой сын принес вам много радости. Энцо — настоящий подарок. Он приносит людям счастье и удачу, такой уж у него дар. И он будет развивать этот дар в моем центре! — Она крепко прижала руки к груди. — Знаешь, в Индии мне очень не хватало моего мальчика, но пришлось налаживать собственную жизнь, и делала я это, в первую очередь, ради него. Я ведь такая же любящая мать, как и ты. Любящая мать? Ну, это уж слишком! Она ни разу не спросила, как жил здесь ее обожаемый сын, пока она обретала душевный покой. Ни разу не поблагодарила Пенелопу, приютившую мальчика. Любящая мать! Даже в квартире Крысолова Энцо был в большей безопасности, чем в ее руках. Но почему он молчит? Просто — стоит и молчит… — Но нельзя же вот так просто увезти его в лес, — возразила я. — Он же должен… — я запнулась, подбирая слова. — Он должен… ходить в школу! — Мое дорогое дитя, — посмеиваясь, возразила Гудрун. — Шварцвальд — не пустыня. — Она повернулась к Энцо: — Собирай вещички, золотце мое. Завтра в десять тридцать наш поезд! 23. Черная полоса в субботу не кончается Энцо меня пугает. Пока Пенелопа в гостиной пыталась переубедить Гудрун, мы с Солом и Фло пошли в комнату Энцо. И там стали растерянно наблюдать, как он достал из шкафа чемодан и начал складывать в него свои вещи. — Что ты делаешь? — не выдержала я.