— Или у Колдриджа была назначена встреча с другим человеком, а Лейн за ними следил. Может быть, Колдридж ждал Джема Брокхёрста, слугу, которого забили до смерти? Уильямсон пожевал нижнюю губу. — Возможно, — согласился он. — Тут надо поразмыслить. — Но вдруг задумчивое настроение Уильямсона исчезло без следа, уступив место его привычной деловитости. — Я не могу отлучиться, Марвуд, однако вам я бездельничать не позволю. Составьте свежий список моих новостных корреспондентов. Это много времени не займет. Потом отнесите гранки нового выпуска «Газетт» обратно господину Ньюкомбу. Передайте ему, что… — Господин Уильямсон посмотрел мимо меня и внезапно расплылся в улыбке. — Сэр Дензил! К вашим услугам, сэр. — Он отвесил низкий поклон. — И к вашим тоже, сэр! — Во второй раз Уильямсон склонился еще ниже. — Очень рад снова видеть вас при дворе. Я обернулся. К нам рука об руку направлялись господин Олдерли и сэр Дензил Кроутон. Расцепив руки, они поклонились господину Уильямсону в ответ. Я тоже отвесил поклон, но оба взглянули на меня лишь мельком и не ответили на мое приветствие. — Мы к герцогу Йоркскому, — сообщил сэр Дензил. Его высокий голос звучал устало. — Он лично приказал нам явиться. Но сейчас у герцога милорд Арлингтон. Уильямсон поклонился еще раз: если его собеседникам была оказана такая высокая честь, им нужно выразить почтение. — Герцог нуждается в вашей помощи, сэр? — обратился мой начальник к господину Олдерли. — Да. Дело пустяковое, но срочное. Во всяком случае, для его королевского высочества. — Пустяковое? — Сэр Дензил рассмеялся. — Пустяковое?! — Он понизил голос почти до шепота. — Сэр, немногие в этой галерее — да что там, во всей Англии! — назвали бы сумму в две тысячи четыреста фунтов пустяковой. А тех, кто способен выложить ее по первому требованию, и того меньше. — Вы мне льстите, сэр, — улыбнулся господин Олдерли. — Речь идет не о наличных деньгах, а всего лишь о предоставленной в срочном порядке ссуде. Сущая мелочь. — Ха! — воскликнул сэр Дензил. — Да чтоб меня! Если это мелочь, сэр, то я заразная голландская шлюха! Я опустил взгляд на грязную циновку на полу. Разумеется, для этих джентльменов я столь незначительная персона, что при мне им незачем стесняться в выражениях. Как странно одалживать человеку деньги, которых у тебя нет! Эти люди расплачиваются друг с другом не золотом и серебром, а обещаниями и воздушными замками. Три джентльмена медленно зашагали по галерее. Олдерли шел посередине. Поскольку меня никто не отпускал, я следовал за ними на расстоянии двух шагов от господина Уильямсона. Вдруг сэр Дензил остановился: — Смотрите. Он указал на дверь с той стороны галереи, которая выходила на реку. Вход охраняли двое солдат. Один из них распахнул дверь перед джентльменом, пропуская его в располагавшиеся внутри покои. Джентльмен остановился в дверях и окинул взглядом галерею. Это был пухлый мужчина средних лет в неброской одежде темных тонов. Я сразу узнал его по бородавке на подбородке. — Значит, его хозяин наконец-то зашевелился, — произнес господин Уильямсон. Сэр Дензил тихонько рассмеялся: — Зашевелился, сэр? Вопрос в том, какая именно часть его тела зашевелилась. Между тем за джентльменом закрылась дверь. В этот момент к нам через толпу направился слуга в королевской ливрее. Сэр Дензил и Олдерли повернулись к нему. Слуга остановился перед ними и поклонился с важностью, на какую способна только придворная челядь: — Его королевское высочество готов вас принять. — Наконец-то, — проговорил господин Олдерли. — Пойдемте вместе, — предложил господин Уильямсон. — Ведь это означает, что лорд Арлингтон тоже освободился. И трое господ оставили меня ломать голову над тем, кто такой этот загадочный пухлый джентльмен с бородавкой на подбородке. — Пожалуйста, сэр, — обратился я к слуге в ливрее, праздно бродившему по галерее. — Скажите, куда ведет эта дверь. Слуга издал презрительный смешок: в Уайтхолле так смеются, когда находят чье-то невежество одновременно и возмутительным, и забавным. — Неужели вы не знаете? Если вам приходится задавать подобные вопросы, при дворе вас вряд ли ожидают блестящие перспективы, — заметил слуга. — Эта дверь ведет в личные покои короля. — Господин Марвуд! Я остановился, не успев выйти через северные ворота Скотленд-Ярда на тянувшуюся за ними улицу. Взяв снабженные отметками и комментариями гранки «Газетт», я направлялся к печатнику господину Ньюкомбу. Под внешней аркой укрывалась от дождя женщина. Я смотрел на нее против света и мог различить только высокую стройную тень. Лицо женщины было наполовину скрыто воротником плаща, из-за чего ее голос звучал приглушенно. — Что, простите? Женщина опустила воротник, открывая узкое лицо с тонкими губами. — Кажется, я вас знаю, — произнес я. — Вы ведь горничная госпожи Олдерли? — Да, сэр. Госпожа велела передать вам, что завтра она нанесет визит подруге в Сити, и, если после обеда вы будете свободны, госпожа просит вас прийти туда. — Не знаете зачем? — Об этом вам придется спросить у нее самой, сэр. Дом ее друзей в Колыбельном переулке стоит бок о бок со зданием, на котором висит вывеска с тремя звездами. Знаете, где Колыбельный переулок? Рядом с воротами Мургейт. — Я думал, Колыбельный переулок сгорел. — Только западная часть. Госпожа намерена там отобедать. Она пробудет у друзей, пока господин Олдерли не пришлет за ней карету. — И когда же это будет? — Вы должны встретиться с ней в три часа. — Хорошо. Пожалуйста, скажите ей… — Это конфиденциальная встреча, — перебила горничная. — Госпожа желает, чтобы вы никому о ней не рассказывали. Печатник господин Ньюкомб встретил меня весьма приветливо: в последнее время он пребывал в добром расположении духа. Ему посчастливилось. Среди других печатников Сити немногим удалось сохранить станки и найти новое помещение после Пожара, не говоря уже о том, чтобы и дальше получать от работы прибыль. Ньюкомб потерял львиную долю товара и часть личного имущества. Однако дела у него по-прежнему шли неплохо. В конечном счете связи при дворе сослужили Ньюкомбу добрую службу, причем речь шла не только о поисках новой мастерской. Господин Уильямсон доверил печать «Газетт» именно ему: 600 экземпляров дважды в неделю. Постоянная гарантированная работа не только позволяла платить за аренду, но и вполне достойно кормила самого Ньюкомба и его семейство. Когда я добрался до печатни, с моей шляпы капала вода, а единственный оставшийся плащ вымок насквозь. Я застал Ньюкомба в лавке — сама мастерская располагалась в задней части помещения. Это был открытый, пышущий здоровьем мужчина, едва достигший среднего возраста. Услышав щелчок щеколды, Ньюкомб вскинул голову: — Рад вас видеть, сэр! — Ньюкомб подал знак своему подмастерью. — Возьми у господина Марвуда плащ и повесь его у кухонного очага. И шляпу тоже. Я шагнул вперед и запустил руку во внутренний карман камзола: — Я принес вам гранки. Ньюкомб взял два листа и проглядел дополнения и исправления Уильямсона. — Надеюсь, от бокальчика вина не откажетесь? Велю его подогреть, а то сегодня ужасная сырость. Оставив лавку под присмотром подмастерья, Ньюкомб передал гранки наемному работнику и поднялся со мной наверх, в гостиную. Госпожа Ньюкомб сама подавала нам вино. Стоило ей войти в комнату, и я сразу заметил, что она опять в положении. Я уже сбился со счета, сколько у Ньюкомбов детей, живых и покойных, по моим прикидкам, это была ее восьмая беременность. — Вы прямо на глазах тощаете, — заметила хозяйка, ставя поднос на стол. — Видно, совсем ничего не едите. — Не докучай господину Марвуду, дорогая, — пожурил ее господин Ньюкомб. — Дай ему спокойно попить вина. Госпожа Ньюкомб по привычке пропустила слова мужа мимо ушей: — Приходите к нам на обед, сэр, и уж я вас откормлю. И батюшку приводите, если ему здоровье позволяет. Как там бедный старичок? — Лет прибавилось, а ясности рассудка убавилось, госпожа. Но в остальном он чувствует себя вполне сносно. — Слышала, вы живете в Челси. Угораздило же вас забраться так далеко от города! — заметила госпожа Ньюкомб. — Наверняка ужасно неудобно. Я пожал плечами: — Зато там воздух свежее. Да и вообще, я рассудил, что так будет разумнее, когда… когда отец поселился у меня. Ньюкомбы переглянулись. Они были знакомы с батюшкой до тюремного заключения: он был примечательной фигурой среди других печатников и владельцев писчих лавок, и в гильдии его прекрасно знали. Отец пользовался удивительной популярностью — даже вопреки тому, что согласно его религиозным воззрениям бо́льшая часть рода человеческого, за исключением его самого и немногих избранных, в загробной жизни обречена на вечные муки. Но если закрыть глаза на батюшкино вероисповедание, он был известен как порядочный и при этом добрый человек, прекрасно владеющий ремеслом и всегда готовый прийти на выручку попавшему в беду другу. — А вашему батюшке по душе жизнь в деревне? — спросила госпожа Ньюкомб. — Сейчас для него не важно, где он живет, госпожа. Отец редко выходит из дому, а за пределами сада бывает и того реже. Почти весь день он дремлет на кухне, у огня. — Значит, и дальше собираетесь жить в Челси? Я помедлил с ответом.