Отец объяснил, что хотел увидеться с ней в начале сентября, заручившись помощью Джема. Но Пожар распространялся так быстро, что застал их врасплох, и о встрече пришлось забыть. Потом отец был уверен, что Кэт в Барнабас-плейс. Он уехал в деревню, чтобы скрыться от соглядатаев, после Пожара ловивших шпионов и поджигателей. Только на этой неделе, вернувшись в Лондон, он узнал от пьяного слуги Олдерли, что Кэт покинула Барнабас-плейс еще в сентябре и ни одна живая душа не знает, где она. Джем писал, что в Лондон переехала его племянница госпожа Ноксон и у нее можно укрыться от преследования. Отец отправился во двор «Трех петухов», но, как оказалось, разминулся с дочерью на несколько дней. Госпожа Ноксон рассказала, что Кэт собирается пойти в услужение к чертежнику господину Хэксби, а до тех пор временно живет в кофейне. Еще отец узнал, что она пользуется вымышленным именем Джейн. — Вы говорили с госпожой Ноксон? — удивилась Кэт. — Как же вам удалось вызвать ее на откровенность? — Когда-то она была последовательницей той же веры, что и мы, и ее дядя. К тому же эта женщина понимает, что дочери лучше всего с отцом. «Тогда где же вы были семь лет?» — мысленно задала вопрос девушка. — Она знает, кто вы на самом деле, сэр? — вслух спросила Кэт. Отец улыбнулся: — Госпожа Ноксон старается знать как можно меньше, дитя мое. Таких, как она, много. Не думаю, что она нас выдаст. Будь у нее подобные намерения, она давно бы передала тебя властям. Когда отец справился о Кэт в кофейне, владелец принял его за господина Хэксби, и Томас Ловетт решил воспользоваться этим недоразумением. — Остальное ты знаешь, — подытожил отец. — Кроме одного. Дядя Олдерли говорил тебе, что продал Колдридж? Кэт потрясенно уставилась на него: — Не может быть. Поместье мое. — Это правда. Кэт закусила нижнюю губу так сильно, что почувствовала вкус крови. Глаза наполнились слезами. — А деньги от продажи? Дядя хранит их для меня? — Сомневаюсь. — Отец взял ее за руку. — Но не принимай близко к сердцу. Колдридж — всего лишь участок бренной земли. Алкать его — низменное устремление. В должный срок тебя ждет многократное воздаяние на небесах, и в нем не будет ничего бренного или низменного. Однако Кэт не желала дожидаться небесной награды. Колдридж нужен ей сейчас. — Но как он мог, сэр? Неужели мой дядя вор? — Да. — Не выпуская ее руки, отец сел на подоконник. — Однажды я доверил ему жизнь и все, что у меня было, в том числе и тебя. Когда я подался в бега, Олдерли протянул мне руку помощи. Это он все устроил и обратил бо́льшую часть моего имущества в золото. Только потом я узнал, что львиную долю Олдерли оставил себе. Но это еще не самое худшее. Деньги — всего лишь металл, для владельца они не только благословение, но и проклятие. Кэт с удивлением заметила, что на глаза отцу навернулись слезы. — И что же самое худшее? — Когда я скрывался, твой дядя выдал меня и отправил солдат короля в мое убежище. Генри Олдерли. Муж моей покойной сестры. Мой соратник. Мой друг. Я избежал ареста, но в качестве вознаграждения король отдал ему мой дом на Боу-лейн, к тому же Олдерли заручился благоволением его величества. Если бы меня схватили, королевская благодарность не знала бы границ. — В голосе отца прозвучала гордость, и он вдруг улыбнулся. — Он бы за меня полкоролевства отдал. Даже сейчас. — Потому что вы в списке цареубийц, сэр? Отец щелкнул пальцами: — Среди изменников тоже есть своя иерархия. — Он улыбнулся еще шире. — Для короля я не просто цареубийца. — А кто же? — прошептала Кэт. Отец не ответил. — Твой дядя выдал не только меня, но и других, однако им сбежать не удалось. — Притянув Кэт к себе, отец посмотрел ей в глаза. — Пока этот предатель жив, не будет мне покоя. Генри Олдерли получил свои тридцать сребреников. Теперь его черед платить. После завтрака господин Ловетт произнес молитву, а потом зачитал вслух несколько длинных отрывков из Книги Иова и Откровения Иоанна Богослова — как всегда, смакуя каждое слово. Затем он произнес импровизированную проповедь, основанную на тексте: «И вот, большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе»[14]. Присутствовали все домочадцы: семейство Дэйви, низкорослая служанка и даже маленький мальчик, слонявшийся по заднему двору, хотя кто он такой, Кэт так и не поняла. Ей казалось, будто семь лет исчезли как не бывало и она вернулась в детство. Для отца воскресенье всегда было молитвенным днем. Сегодня Томас Ловетт славил Господа за то, что Всевышний снизошел до него и сделал его своим орудием в этом граде порока. После этого отец еще раз вознес хвалу за то, что Господь помог ему воссоединиться с дочерью. Томас Ловетт молился, прося приблизить скончание времен и воцарение на земле единственного истинного короля — короля Иисуса. У отца все сводилось к его Господу. Кэт отчаянно желала, чтобы он хоть иногда слушал кого-нибудь еще. Например, ее. Но когда молитвы были закончены, отец со слезами на глазах обнял Кэт. Тут она тоже не сдержала слез. После молитв пришло время обеда — готовить хозяйке помогали старшая дочь и Кэт. Когда все поели, отец снова отвел ее в сторонку: — У меня в Лондоне осталось еще одно дело, милая. А потом уедем. — Какое дело? — спросила Кэт. — Лучше тебе не знать. — А куда мы поедем? — Сначала в Швейцарию. А там с Божьей помощью сядем на корабль до Америки. — На что же мы будем там жить? Как добывать еду? — Кэт чуть не расплакалась. — Бог не даст нам пропасть. У нас есть друзья. Видишь, как нам помогают Дэйви? Мир не без добрых людей. Братство единоверцев сильнее, чем власть любого земного тирана. Кэт не хотела жить на чужбине, тем более на подачки людей вроде Дэйви. Целыми днями отскребать от кухонных горшков объедки и молить Господа о лучшей доле! Но Томас Ловетт — ее отец. Кэт не может его покинуть. — Не тревожься, дитя мое, — продолжил отец, неверно истолковав ее долгое молчание. — Господь защитит нас и сокрушит наших врагов. Разве не Его рука сразила грешника Кроутона на Примроуз-хилле? Кэт опустила взгляд. Ее щеки запылали. Но не беда. Отец примет ее виноватый вид за проявление девичьей скромности. Кэт не испытывала к сэру Дензилу симпатии, и оплакивать его она не станет. Но Кэт не желала ему смерти. На свете есть всего один человек, которого она хочет убить. Кузен Эдвард. Отец долго разговаривал с господином Дэйви — в основном тот зарабатывал на жизнь, расчищая завалы в соборе Святого Павла. Хотя Пожар угас больше двух месяцев назад, до сих пор остались горы неразобранных завалов, к тому же нужно было укрепить развалины, пока власти решают, как поступить с собором. И нужно было спешить — по всем приметам ожидалась суровая зима с частыми бурями. Господин Дэйви руководил отрядом такелажников. Они только что взялись за очень опасное дело: им поручили соорудить леса внутри центральной башни, обломок которой до сих пор возвышался над тем, что осталось от города. Башня находилась в неустойчивом положении, и ее полное обрушение сильно затруднило бы как восстановление старого собора, так и строительство нового. Воскресным вечером двое мужчин больше часа просидели у камина в гостиной, о чем-то тихо совещаясь. Дети и служанка уже легли. Как и положено по воскресеньям, госпожа Дэйви отложила шитье и при свете единственной свечи читала за столом Библию. Ее губы беззвучно шевелились. Кэт сидела напротив, и перед ней лежала вторая открытая Библия. Иногда девушка переворачивала страницу, однако все ее внимание было поглощено разговором между мужчинами. Голосов они не повышали, а время от времени и вовсе умолкали. Из тихой речи отца Кэт улавливала лишь случайные слова и фразы. Но у господина Дэйви голос был резкий, как у сороки. — Когда приходят джентльмены, работу сразу надо прекращать — шум может быть им неприятен. Если на месте доктор Рен, он показывает им церковь, а в его отсутствие посетителей сопровождает настоятель или секретарь капитула. Говорят, без этих джентльменов дело встанет: даже у короля и властей Сити, вместе взятых, нет средств на подобные расходы, а ведь нужно как-то собрать деньги. Прежде чем они перешли к другим темам, господин Ловетт ясно произнес фамилию Олдерли, но других слов Кэт не разобрала. Тут госпожа Дэйви отвлекла Кэт распоряжениями относительно завтрака. А когда хозяйка замолчала, мужчины уже говорили о другом. — Да, сэр, — произнес господин Дэйви. — Почти каждый день берем повозку. Затраты немалые, но что-нибудь все время нужно увезти или привезти. Отец в ответ сказал что-то о лестницах. Затем прибавил: — …парапет… в плачевном состоянии… И снова забормотал себе под нос. Через некоторое время господин Дэйви ответил на неразборчивый вопрос: — Нелегко, сэр, размеры-то изрядные. В углах мы поддерживаем «пальцы» строительных лесов диагональными опорами, чтобы оба конца были надежными. Да и шестов вечно не хватает, а когда работаешь с таким высоким строением, их недостаток особенно ощущается. Из-за войны с голландцами торговля в Балтийском море вся разладилась, а после Пожара спрос на шесты огромный. Стойки днем с огнем не сыщешь. С балками и «пальцами» дела обстоят не намного лучше. «Пальцы», балки, стойки — эти слова звучали для Кэт, будто имена старых друзей. Она сразу вспомнила двор за их старым домом на Боу-лейн и шесты разной длины — у каждого свое назначение. Отец снова что-то пробубнил. — Двое ночных сторожей и собака, — ответил господин Дэйви. — Пьяницы и бездельники: сидят у себя в сторожке возле жаровни и во двор носа не кажут. Обходы почти не совершают. Хотя красть особо нечего, все уже растащили. — Отлично, — вдруг произнес отец таким громким голосом, что госпожа Дэйви вздрогнула и вскинула голову. — И все будет так, как должно быть. Я же говорил, что Бог нам поможет, господин Дэйви. Так оно и вышло. Наступил понедельник — еще один день, наполненный однообразной работой и мучительной скукой. Отец оделся как чернорабочий — даже повязал кожаный передник. Они с господином Дэйви покинули коттедж до рассвета, предоставив всем остальным заниматься хозяйством. Во дворе «Трех петухов» Кэт привыкла к труду. Госпожа Ноксон — требовательная хозяйка. Но в доме у Дэйви все делали во славу Божью — даже выносили ночные горшки или кипятили грязное постельное белье. Дети работали наравне со взрослыми. Даже младшие почти не улыбались. У старшей дочери хватило дерзости рассмеяться, когда во дворе кошка напрыгнула на воробья, но самым постыдным образом промахнулась. Мать отвесила девочке такую затрещину, что бедняжка врезалась в стену. Часы в этом доме тянулись нескончаемо долго. К Дэйви никто не приходил, разбавить однообразие было нечем. Обедали в полдень, но мужчины к этому времени не вернулись. Госпожа Дэйви помолилась, выражая надежду, что сегодня они заслужили посланную им пищу — жесткий хлеб и еще более твердый сыр, который все ели в полном молчании. Мужчины пришли только вечером. Судя по их поведению, оба были в приподнятом настроении.