Я еще раз обошел лабораторию. Поспешно собираясь, люди часто допускают ошибки. И доктор не был исключением. Один из ящиков стола он все же пропустил. Какая странная находка меня ждала! В отдельных коробках лежали диски, вроде тех, которые демонстрировал Хансер в Институте Звука. Я спрятал их за пазуху. Взгляд упал на несколько дагеротипов — такие образцы мне еще не встречались. В коллекции, которую подло отняли у меня громилы Маркиза, были разные примеры нового искусства. Дети и старики, вдовы в обнимку с мундиром погибшего мужа, покойники, сидящие среди живых для последнего семейного портрета. Промолчу о тех непристойных картинах, которые удалось забрать из дому одного повесы. Я думал, что меня уже ничем нельзя шокировать, но теперь держал в руках дагеротипы, на которых были запечатлены безумцы. Разных возрастов, обоих полов, они были закованы в плен этих табличек. Странно, но сумасшествие сделало их более живыми, более чувственными, чем застывшие изображения обычных людей. Страдания на их лицах, отрешенность, боль — все это было таким настоящим, что хотелось кричать. Среди снимков больных было несколько карточек с изображением здоровых людей. Не знаю, чем я руководствовался, но их тоже припрятал под одежду. Всё, теперь моя работа была завершена. * * * Едва ли больница «Покой Богоматери» когда-либо принимала столько посетителей одновременно. Возможно, это тот редкий случай, когда психически здоровых людей в ее стенах стало больше, чем больных. Впрочем, это утверждение спорное. Я наблюдал за тем, как Вилсон в пятый раз обходит помещение котельной, и даже в некотором смысле испытывал сожаление или стыд. Не знаю точно. Иногда так трудно разобраться в непривычных ощущениях. Инспектор выглядел озадаченным, расстроенным и крайне сердитым. Среди мундиров младших венаторов мелькали люди в штатском: наверное, агенты Тайного Сыска, призванные Вилсоном для свидетельства его триумфа. Но им предстояло стать очевидцами провала. — Значит, он сбежал, — Вилсон оперся на стол, глядя на него, будто рассчитывал увидеть на досках необходимые ответы. — Но как? Почему? — Если здесь была хотя бы половина оборудования, которым пользовался доктор Стоун, то понадобился целый день и грузовые телеги. Неужели никто ничего не видел? — Сегодня была поставка продовольствия на кухню, — сыщик обвел котельную взглядом из-под бровей, будто намеревался отыскать пропавшего доктора среди кирпичной кладки. — Скорее всего, он договорился вывезти крупные детали на опустевших повозках. Пилс ищет возниц. Леди Коллинс допрашивает персонал. С вашей подачи особого внимания заслужила прачка по имени Кэрол. — Она не сильно расстроена? — О нет, напротив. Похоже, что она ждала этого всю жизнь. Трещит без умолку, и ее рассказ обретает все новые краски. Вилсон выпрямился, сложил руки на груди и, не глядя на меня, спросил: — Больше здесь ничего не было? — Вы ожидаете, что я скажу, будто стащил пару серебряных ложек? Он усмехнулся: — Не удивлюсь, скажем так. Но и не жду, что вы признаетесь. Я бы хотел предупредить вас, Лоринг, — сыщик повернулся ко мне. — Не пытайтесь играть за двумя столами одновременно. Рано или поздно придется сделать выбор, и тогда не дай вам Бог ошибиться. Я смотрел на него, зная, что ни один мускул не выдаст моей лжи. — Ума не приложу, о чем вы. Признаться, я устал, как шахтер после смены. — Возвращайтесь во Двор, — разрешил сыщик, — отсыпайтесь, вы сделали, что могли. Всё осложняется, и предстоит еще много работы. Вы были правы, кто-то выносит секретную информацию из нашего бюро. — И, разумеется, вы думаете, что это я. — Не исключаю такую мысль, — без обиняков признался он. — Поэтому и хочу вам напомнить, Лоринг, что свободу нужно заслужить, и я готов помочь. Но не забывайте, что есть только две стороны: либо вы со мной, либо против меня. Я служу Короне, и вы будете служить, или станете врагом ей и мне. — Разумеется, — я обмотал шарф вокруг шеи, накинул его на голову, закрывая ее, как капюшоном. — А что хорошо для Короны, то хорошо для всех нас, верно? Он проводил меня тяжелым взглядом. * * * Этой ночью Двор Венаторов интересовали дела серьезнее, чем пойманный и давно связанный воришка. Пока они потрошили больницу и допрашивали персонал, я мог беспрепятственно заняться своими делами. Сон подождет. Первым делом я достал из закоулка возле прачечной спрятанные находки, убрал их под одежду и покинул больничный двор. Если с дагеротипами нужно было ломать голову самостоятельно, то прослушать пластинки без помощи я не мог. Оставалось только обратиться к тому, в чьих силах это осуществить. Посетив Двор Венаторов, я отправился через площадь в здание Библиотеки. Конечно, там было закрыто столь поздней ночью, и я напрасно потратил время на стук в дверь. Пришлось действовать старым методом. Скажу честно, что считаю крайне невежливым вламываться в дом. Если мне выпадала возможность быть приглашенным в более-менее приличное общество, я всегда шел через дверь, вежливо дожидался хозяев и никогда не проявлял хамства, демонстрируя все способы вскрыть их бесхитростный замок, не проникал в комнаты и не прикасался к их вещам. Единственным исключением было посещение скупщиков, когда при первой же встрече было необходимо показать все свои умения. Но в остальном я принципиален. Вор — это моя профессия, и как мастер я не работаю даром и по выходным дням. Поэтому мне особенно неприятно было делать то, к чему вынуждали обстоятельства. Библиотека Асилума была крепостью. Возможно, более защищенной, чем банк. Гладкие стены, узкие окна, похожие на бойницы, все четыре выхода имели сложные замки и превосходное освещение. Пока я бы разбирался с запорами, какой-нибудь дежурный смотритель наверняка заметил бы меня. Снова пришлось воспользоваться крюком. С его помощью я зацепился за оконный карниз и таким образом поднялся до второго этажа. Декоративный выступ на стене был таким узким, что на нем умещалась лишь половина ступни. Я шел, вжавшись в стену, цепляясь крюком за оконные решетки. Сильный порыв ветра едва не сбросил меня на мостовую. В какой-то момент внутренности перевернулись в животе от осознания неизбежности падения, и стоило мне вернуть утерянное, было, равновесие, как небывалое облегчение отозвалось дрожью в коленях. По моему представлению, здесь находился Институт Звука. И либо я прогрызу стену и попаду внутрь, либо сорвусь вниз и на этом завершу свою печальную историю. Но судьба подбросила мне третий вариант. В одном из окон горел свет. Приблизившись к нему, я заглянул внутрь, держась за решетку. Между половинками шторы виднелся письменный стол и какая-то тень. Сутулая фигура прошла перед окном. Продолжая держаться за решетку, я пальцем постучал по стеклу. Тень замерла. Я повторил движение, и вот штора распахнулась, и на меня, подслеповато щурясь, взирал сквайр Хансер собственной персоной. Сперва он не видел ничего в темноте, и, прижавшись к стеклу вплотную, собрал ладони домиком, загораживаясь от света в комнате. Когда же его глаза рассмотрели меня, то от удивления увеличились вдвое, рот распахнулся в немом крике. Ученый отскочил от окна, как ужаленный. Моя нога скользнула по опоре и слетела с нее. Ботинок описал дугу, которая могла бы стать танцевальным па, пальцы впились в решетку, и только перчатки спасали кожу от неминуемых разрывов. Мышцы устали от долгого напряжения, карниз осыпался под моим весом, и вот-вот вторая нога окажется в пропасти, а тогда мне останется лишь висеть на решетке и ждать гибели. Окно открылось внутрь, и ученый, полный праведного гнева, высунулся наружу, насколько позволяли стальные прутья. Ветер тут же растрепал его шевелюру и чуть не сдул пенсне с носа. — Лоринг! Какого дьявола вы творите?! Что это за кульбиты?! — Я с радостью обсужу свое недостойное поведение внутри, если не возражаете, — краем глаза я следил за трещиной, приближающейся по карнизу к моей второй ноге. — Неужели вы думаете, что я вас впущу? Зачем?! Чтобы вы могли обокрасть величайшую сокровищницу культуры и науки? — Неужели вы думаете, — в точности копируя его тон, ответил я, — что я пришел как вор? — Вероятно, я слишком долго не выходил из института, и законы этикета претерпели существенные изменения, — ехидно заметил Хансер, — если теперь принято наносить визиты через окно. — Я звонил в дверь, но никто не открыл. — Так случается в полвторого ночи, молодой человек, — профессорским тоном заметил тот. — Если хотите продолжить диалог, то спуститесь, и войдите как подобает. Хансер собрался закрыть окно. Под моей второй ногой зашаталась опора, крошащийся карниз осыпался мелкой пылью на брусчатку. — Поверьте, если я сейчас спущусь, то мы не сможем больше поговорить! — поспешно выкрикнул я, удерживая весь свой вес правой рукой, тогда как левой уперся в стекло, мешая закрыть створку. — Прошу вас, это вопрос жизни и смерти! — Вашей, возможно. До чего мне совершенно нет дела. — Я говорю обо всех жителях Патрии! — Как благородно с вашей стороны опекаться нуждами тех, кого вы без зазрения совести обворовываете! — При мне несколько пластинок, и если я упаду, запись будет безнадежно испорчена. Он почти закрыл окно, и лишь на миг остановился. — Что там записано? — Не знаю! Карниз под ногой обвалился, и моё туловище рухнуло вниз. Жилы на правой руке едва не разорвались от тяжести. Левой я отпустил стекло и зацепился пальцами за подоконник. Оконная рама ударила по костяшкам, но даже если мне нынче переломят пальцы, это лучше, чем разбиться насмерть. — Покажите их! — потребовал ученый, снова открывая окно и глядя на меня сверху вниз. — Как? — сквозь зубы спросил я, надеясь, что его иссушенные наукой мозги все-таки заметят, что я болтаюсь в полушаге от гибели. — Ладно, — нехотя произнес он и исчез из оконного проема. Я думал, что на этом наша беседа окончена, и в отчаянии стал искать другую возможность спастись, но решетка вдруг поползла вверх, увлекая меня за собой. Как только образовался достаточный просвет между прутьями и подоконником, я тут же впрыгнул в помещение Института. Упав на пол, я какое-то время лежал на спине, растирая онемевшее правое плечо, и смотрел в потолок. Послышался звук опускающейся решетки и захлопывающегося окна. — Отвечайте, зачем пожаловали, пока я не вызвал дежурных. Подняв голову, я увидел Хансера, держащего шнур сигнального колокольчика. Понимает ли он, что будь на моем месте кто-то другой, ученый уже лежал бы со сломанной шеей, а все эти бесценные в некоторых кругах вещи, что хранятся в библиотеке, оказались бы в мешке? Я знал, кому их продать, и даже сколько получил бы за это, но у меня были другие цели. На пол перед ним легли украденные из лаборатории коробки. Хансер смотрел на них брезгливо и алчно одновременно. — Мне необходимо услышать, что на них записано. — Только лишь потому, что вы теперь нужны закону, — он подошел к столу с фонографом и начал пробуждать его: смахнул невидимые пылинки, достал иглу, развернул воронку. — Давайте их сюда. — Погодите, — я поднялся, собрал коробки, но не приблизился к аппарату. — Мне нужно прослушать их самому. В одиночестве. У Хансера вытянулось лицо, что пенсне-таки слетело с носа. Мягкий ковер спас стекла, и ученый, водрузив приспособление на прежнее место, посмотрел на меня сквозь линзы: — Вы в своем уме? Вломиться в институт среди ночи через окно и что-то требовать? Да я немедленно позову сюда дежурных, и тогда вся эта ваша авантюра будет раскрыта. Или вы хотите сказать, будто эти пластинки оказались у вас законным путем. — Нет, я украл их. — Ага! — И готов вернуть на место или отнести инспектору Вилсону, если… — я не был уверен, что имею право произнести что-то лишнее, но если отказаться от простого и жестокого способа избавиться от свидетеля, то придется превратить его в союзника. — Возможно, на этих пластинах записаны лекции одного уважаемого ученого, и в таком случае опасаться нечего. Но есть вероятность, что запись может быть опасна для Империи. — И поэтому ее должен услышать жалкий вор? «Жалкий». Это он со зла, хотел обидеть меня, поскольку не может считать жалким того, кто обошел его охранную систему. Со вздохом я положил коробки на стол и погрузил руку за пазуху. Встревожившись не на шутку, Хансер отшатнулся, но я достал вовсе не оружие. То, что оказалось перед ученым, заставило его подойти ближе. Поправив пенсне, он в полной растерянности смотрел на механическую руку. — Мой бог, — выдохнул Хансер, бережно взяв в ладони сложный механизм. — Это… я узнаю детали. Вы заменили некоторые.