— Вы, Марэ, все без мозгов в голове, начиная с твоего дурного папаши, — продолжал Джон. — Заткнись! — сквозь зубы прошипел Даниэль в сторону друга. Они удалялись по дорожке к машинам, их голоса становились глуше. Последнее, что я смогла различить, как Джон, глухо бросил: — Если угодишь в передрягу, Дэн, я не буду больше мараться и вытаскивать тебя. Я затаила дыхание, из последних сил вслушиваясь. О чем они говорили? У отца и так сейчас столько проблем и забот, не хватало еще, чтобы Даниэль добавил неприятностей. С этими мыслями вернулась из сада в дом и поднялась к себе в комнату. Сегодня у Талы собираются все наши друзья. Она решила уехать из Лаоса, ее отец поддержал решение дочери. Месье Вилар вообще был более прогрессивных взглядов нежели Эдмонд Марэ. Он давал Тале то, чего так жаждало наше поколение девушек — свободу. Облокачиваюсь о перила балкона и задумчиво смотрю в даль, там в вечерних сумерках белел храм, несколько женщин в разноцветных одеждах поднимались по ступеням, держа в руках корзинки с подношением. Мысли текли в голове. Думала о многом. Ведь столько всего произошло за короткий промежуток времени. Надо поговорить с отцом о брате. Или, быть может, стоит поговорить с самим Даниэлем? Да, мы никогда не были близки с ним. Пока мама была жива, она объединяла нас своим теплом, но после ее смерти мы стали словно чужие друг другу. Поездка же в Англию изменила брата до неузнаваемости. Тревога застыла у меня в груди. Даниэль явно что-то задумал. Видимо, он просил у Джона денег на очередное свое безумное дело, и тот отказал. — Все же надо сказать отцу, — бормочу рассеяно, глядя на лиловые холмы на фоне василькового неба. Как вдруг внизу послышался звук подъезжающей машины. Всматриваюсь между листвы деревьев и различаю мужскую фигуру в белом костюме. Сердце начинает биться чаще. Неужели Эдвард? Он наконец-то приехал! Как же долго я его ждала. Это ожидание измучило меня, не давало покоя днем, но особенно по ночам. Все хотела увидеть. Уже даже почти решилась нарушить все запреты и поехать к нему домой во Вьентьян, растеряв остатки женской гордости. Но теперь он приехал сам! В груди затрепетало от счастья, позади выросли крылья. Бросаюсь к двери, бегу вниз по лестнице, но на нижней ступеньке растерянно замираю. В это самое мгновение Рой Томпсон склонил голову и поцеловал руку зардевшейся Джи, отец стоял рядом. — Неужели уже через неделю? — вопрошал отец, хмуря густые брови. — Так скоро? — Да, месье Марэ, — отвечал с улыбкой мистер Томпсон, не сводя горящего взгляда от сестры, — произошедшее с Джи показало мне, насколько она мне дорога, и потому я хотел бы сочетаться с ней браком в центральном соборе Вьентьяна в следующее воскресенье. — То же мне, свадьба, — недовольно хмыкнул отец, — разве так подобает выходить замуж дочери французского плантатора — будто нищей цветной из поселка? — Папа, прошу! — воскликнула обиженно Джи. — Не волнуйтесь, месье Марэ, — тут же начал мистер Томпсон, — уверяю вас, что все приготовления к свадьбе будут выполнены, праздник будет достоин моей Джии. Глаза сестры сияли от переполнявшего ее счастья. А я стиснула ткань платья у себя на груди. Джи выйдет замуж через неделю? И это означает, что уже через неделю она уедет? Покинет меня. Незаметно отхожу в тень и неслышно поднимаюсь обратно в комнату. Опускаюсь на кровать и резко задергиваю полог. Хочется укрыться от всего мира, но тут же слышу слабый стук в дверь. — Киара? — зовет Джи. Я упрямо молчу, глотая слезы. Она тихонько подходит и заглядывает ко мне. — Ты все слышала? — тут же догадывается она, едва взглянув на мое лицо. Я киваю, не в силах ответить. Кажется, если произнесу хоть одно слово, тут же разрыдаюсь, а я этого не хочу, не хочу, чтобы Джи расстраивалась в такой счастливый день. — Киара, дорогая, — голос Джи дрожит от любви и волнения, — я тебя никогда не покину. Слышишь, никогда. Поехали со мной. Я уже сказала об этом Рою, и он охотно согласился. Рой тоже любит тебя, как родную сестру и волнуется о тебе, совсем как я. Поднимаю взгляд на сестру. Нам многие говорили, что мы похожи, но все же в Джи было больше материнской мягкости и чуткости. Прижимаюсь к ней и прячу лицо у нее на плече. — Ну что? — улыбается она, гладя по волосам. — Поедем в Нью-Йорк, Киара. Там ты сможешь стать счастливой, сможешь стать наконец-то независимой. — Нет, Джи, не могу, — наконец отвечаю. — Почему? Из-за Эдварда Фейна? — Не только из-за него, — качаю головой, — мне не хочется оставлять отца, особенно сейчас, когда ему так тяжело. Он очень одинок, а теперь, когда ты уезжаешь, это одиночество особенно сильно отразиться на нем. Джи грустно вздыхает. Несмотря на жесткость и тяжелый характер, мы любили нашего отца. Да, иногда он вел себя как самодур и приверженец жестких патриархальных традиций, но мы знали с сестрой, что он дорожит нами и боится потерять. По лицу Джи вижу, что она тоже хорошо это понимает. — Пиши нам, когда приедешь в Нью-Йорк, — улыбаюсь ей. — Ты должна пообещать мне, что будешь навещать меня так часто, как позволяет паромное сообщение между странами! — воскликнула сестра, и в ее глазах задрожали слезы. Мы обнялись. Хотелось замереть и остаться в этом мгновении. Неужели уже совсем скоро моя Джи уедет далеко-далеко за море? Дверь распахнулась и без стука вошел отец. Он остановил острый взгляд зеленых глаз на нас с сестрой, и на мгновение, на самую долю секунды, мне показалось, что отец подавил слезы. — Ну, Джия, собирайся, поедете в столицу с Роем и моей охраной. Раз такая спешка пошла, надо купить обручальные кольца и подвенечное платье. Я засмеялась от радости. — Джи, я с тобой! Можно же, папа? — я остановила на нем взгляд, полный мольбы. — Да, папа, пусть Киара поедет с нами, — попросила Джи, беря отца за руку, — я не смогу выбрать платье без ее совета. — Да пусть едет, — пожал плечами отец, — и жениха своего пусть берет с собой. Нависла пауза. Джи испуганно взглянула на меня, я же, казалось, перестала дышать. — Что ты сейчас сказал, папа? — спросила вместо меня Джи. — Какого жениха? Отец сложил руки на груди и сверкнул улыбкой, наблюдая за бурей чувств у меня на лице. — Только что приехал Эдвард Фейн, — произносит так медленно, что я начинаю сходить с ума. — Он попросил твоей руки, Киара. Черт бы побрал этого английского прохвоста. Сердце стучит в ушах, в глазах темнеет. — Джи, — шепчу, — что он только что сказал? Сестра подносит руки к щекам. — Иди, иди к нему, Киара, — говорит сквозь слезы. Поднимаюсь и бросаюсь прочь из комнаты. Бегу вниз. Его нигде нет. Ни в столовой, ни в гостиной, ни на широкой террасе. Ноги несут меня в сад. Эдвард стоит рядом с Роем Томпсоном и о чем-то разговаривает. Он приветливо улыбается, на нем белоснежный костюм тройка с повязанным на шее платком лилового оттенка. Широкополая шляпа отбрасывает тень на его красивое загорелое лицо, на серые глаза, казавшиеся теперь почти черными. Сердце сладко замирает, боюсь дышать. Первым меня замечает мистер Томпсон, улыбается и приветливо касается пальцами полей своей шляпы. — Мисс Киара, добрый вечер, сегодня чудесный день, не правда ли? С лица Эдварда мгновенно спадает улыбка, поворачивается ко мне и встречается со мной глазами. Смотрим друг на друга, и все вокруг замирает и перестает существовать. Медленно идет ко мне, солнечный свет, отраженный от его белоснежного костюма, слепит глаза. — Добрый вечер, Киара, — здоровается, берет мою дрожащую руку и подносит к губам. — Эдвард, — выдыхаю его имя, и в этом судорожном вздохе всё — вся тоска по нему, вся моя отчаянная любовь. — Я просил у твоего отца позволения назвать тебя своей женой, — продолжает, не отводя глаз, в которых сейчас, я видела это, шла борьба, — а ты, Киара? Ты согласна? — Да, — произношу сразу. Улыбка коснулась его губ. Привлек меня к себе, а я смотрю на него, как завороженная. — Тогда, Киара, — шепчет он пылко, — скоро ты станешь моей… моей женой. Глава четырнадцатая Кремовая нежность шелка, воздушность кружевного шлейфа, легкий ветерок развевающий фату, прозрачность лепестков белоснежных лотосов в руках, светящиеся от счастья изумрудные глаза Джии. Она плыла между рядов церкви подобно прекрасному видению. Эдмонд Марэ, гладко выбритый, в своем лучшем костюме выглядел непривычно трогательным и ранимым. Рой Томпсон замер у алтаря, в его глазах горел огонь обожания, от которого у тех, кто наблюдал за ним, бежали мурашки, а в глубине женских сердец зарождалась зависть. Я сидела в первом ряду вместе с Даниэлем, тетушки и дядя из Индии не успели приехать, так как эта свадьба игралась слишком скоропалительно. Со стороны Роя же в противоположном ряду находился лишь Эдвард, которой был шафером. Благоухающее пространство церкви, словно сотканное из солнечного света и торжественных звуков органа, окружало нас. В этот час здесь собралось почти все высшее общество Лаоса, по крайней мере те, кто не уехал после недавнего нападения тонкинских стрелков. Отец подвел Джи к Рою, и тот взял ее руку, так трепетно и нежно, как самое драгоценное хрупкое сокровище. Я невольно перевела взгляд на Эдварда. Каштановые волосы зачесаны наверх, безукоризненный костюм-тройка и эта его английская стать, которую многие принимали за надменность и холодность. А, возможно, так оно и есть? Что, в сущности, я знаю о нем? Он любит деньги и ненавидит проигрывать. И теперь мы с ним обручены. Лженевеста и лжежених. После своего предложения Эдвард больше не приезжал к нам в дом. От близких знакомых смогла узнать, что он уехал из Вьентьяна и не известно, когда вернется. Джи в эти дни была полностью погружена в приготовления к скорой свадьбе. И я не хотела омрачать ее настроение своими проблемами. Хотя, в сущности, почему бы я могла считать это за проблему? Эдвард свободный мужчина, и наш брак с ним будет длиться ровно столько, сколько банку понадобиться времени, чтобы передать в мое распоряжение наследство матери. Обычно это занимает две недели. — Я помогу вам с бумагами, — говорит Эдвард деловито, небрежно облокотясь плечом о беседку в отцовском саду, — бюрократия и волокита банков Индокитая может вывести из себя даже ангела. — Да, ваша подпись понадобится под бумагами, подтверждающими мое замужество, — говорю, как мне кажется спокойно, но пальцы нервно теребят кружевную оборку на лифе платья. — В таком случае, в день, когда придет извещение о выдачи вам суммы в размере трехсот тысяч пиастров, сообщите мне, я сразу направлю письмо в администрацию о начале бракоразводного процесса, — он чеканит слова буднично, словно мы на заседании акционеров. Держу спину прямо, плечи опущены. О, Будда, научи меня хладнокровию, научи, сдерживать эти проклятые слезы. Я не хочу, чтобы этот мужчина знал, как мне сейчас больно. Но серые глаза Эдварда слишком пристально рассматривают мое пылающее лицо, и потому спешу опустить голову. — Да, полагаю, это будет самым разумным решением, — отвечаю, подражая его тону.