– Жене нравится. Последнее слово остается за ней. – Голосую «против», – язвит Гейб. – И эй, ты хорошо выглядишь для пятидесяти, пап. Тебя с трудом можно назвать старым. Мои глаза мечутся между отцом и сыном, пока я слушаю непринужденные подтрунивания. Гейб прав – мой отчим совсем не выглядит старым. Он в безупречной форме, его мускулы прорисовываются сквозь обтягивающую рубашку. У него темно-русые волосы, как у Гейба, только с небольшими намеками на седину. Он выглядит изысканно и пахнет сигарами. Брэдфорд курил сигары. Он даже предложил мне попробовать одну, когда мне исполнилось восемнадцать. Было ужасно. Я задыхался и откашливался, а потом чувствовал тошноту. – А ты что думаешь? Я моргаю, снова поднимая взгляд на своего отчима. Похоже, я выпал из разговора. – Простите? – Ужин сегодня вечером. Надеюсь, я не нарушаю никаких планов. – Нет. В данный момент мой график не загружен. Трэвис снова смеется, его грудь трясется, а виски расплескивается по стенкам стакана. – У тебя хорошее чувство юмора. Должно быть, это влияние моего сына. Губы подрагивают, но улыбка на моем лице так и не появляется. – Да, и Сидни. – Ах, точно, – он согласно мычит и отворачивается, присоединяясь к Гейбу на диване. – Соседка. Как поживают сестры Невилл? Прошло много времени. – Клем игнорирует меня по неизвестным причинам, а Сид избегает, потому что Клем игнорирует, – вмешивается Гейб, жадно отпивая пиво. – Женщины. Я стою в стороне, уперев руки в бедра и наблюдая, как Трэвис крутит свой стакан, зажатый между пальцами. – Сид, – он нежно улыбается. – Эта девочка была похожа на фейерверк. Я всегда думал, что вы двое хорошо подходите друг другу. Мой желудок сжимается, и я нахожу такую реакцию довольно странной. – Мы, по сути, один и тот же человек, – шутит Гейб, издавая резкий смешок. – Это вообще не работает. Нам лучше быть друзьями. Мой желудок разжимается. Но это не мешает моему разуму метаться, задаваясь вопросом, были ли мой брат и Сидни когда-нибудь… близки раньше. Это кажется естественным развитием событий, ведь они столько лет были близкими друзьями и соседями. Тогда я удивляюсь, почему меня это вообще интересует. – Садись, чувак. Останься ненадолго. Гейб машет мне из гостиной, поэтому я неуверенно подхожу к дивану напротив и сажусь. Сначала я чувствую себя неловко и не в своей тарелке, но Гейб и Трэвис включают меня в диалог, смеются над моими непреднамеренными шутками и снижают мою напряженность, чтобы я мог почувствовать себя частью семьи. И тогда я понимаю… Что я и есть часть их семьи. * * * – Оливер? Сидни стоит передо мной в длинной футболке, едва доходящей до середины бедра, ее волосы растрепаны, черные очки сидят на вздернутом носике. – Я не забыл постучать, – говорю я, не позволяя взгляду соскользнуть вниз к ее обнаженным ногам. – Я принес тебе немного оставшегося десерта. Я испек брауни. Ее лицо загорается, когда она замечает тарелку с шоколадными пирожными в моих руках. – Черт. Заходи. – Сидни широко распахивает дверь, делая приглашающий жест рукой. – Ну же. Мне нужен сахар. Моя улыбка становится шире, когда я переступаю порог. Она хватает тарелку с брауни, мгновенно срывая пластиковую обертку и забирая одно пирожное сверху. – Лучший сосед на свете, – бормочет она с набитым ртом. – Намного лучше Лорны. – Боже, она очаровательна. Сидни перестает жевать, ухмыляясь с набитым ртом. Упс. Похоже, я озвучил свои мысли вслух. – Очаровательная, да? – Она ставит тарелку на приставной столик, облизывая каждый палец. – Наверное, ты хотел сказать грубая и отталкивающая. – Вовсе нет. – Я засовываю руки в карманы и раскачиваюсь на пятках. – Извини, что заглянул без предупреждения. Надеюсь, я ничему не помешал. – Просто «Бесштанный вторник». Все хорошо. – Ох. – На этот раз я ничего не могу с собой поделать – мои глаза инстинктивно опускаются вниз, и я сглатываю. – Что ж, оставлю тебя отмечать наедине. Надеюсь, тебе понравятся брауни. Прежде чем я успеваю уйти, пальцы Сидни обхватывают мою руку, увлекая в гостиную. – Садись и устраивайся поудобнее. Я спущусь через минуту. – Хорошо. Я наблюдаю, как она вприпрыжку поднимается по лестнице в свою спальню, затем падаю на диван. Проходит всего несколько секунд, прежде чем Алексис запрыгивает ко мне на колени и довольно устраивается на них. Я начинаю привязываться к этой кошке. – Только посмотрите на вас двоих, – объявляет Сидни очарованным голосом, появляясь из-за угла, одетая в легинсы и ту же футболку. Спереди на ее кофте есть странный персонаж с головой в форме футбольного мяча. Осознав, что пялюсь на ее грудь, я прочищаю горло и ерзаю на своем месте. – Мне нравится твоя футболка. – Это из «Эй, Арнольд!»[23], – объясняет она, садясь рядом со мной. – Ты помнишь этот мультсериал? Мы смотрели его, когда были детьми. По какой-то причине ее присутствие заставляет мою кожу гореть. Она сидит так близко, что наши бедра соприкасаются, а ее выбившиеся из прически волосы щекочут мое плечо. Почему ее общество так сильно выбивает меня из колеи? – О, э-э… нет. Боюсь, что нет. Сидни поджимает губы. – Когда-нибудь нам придется устроить мультмарафон девяностых. – Я был бы рад. Мой любимый фильм – «Принцесса-невеста». – Да ты шутишь? – Она вытягивает шею назад, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. – Я обожаю этот фильм. Я не могу сдержать улыбку, мгновенно зажегшуюся на моем лице. – Правда? Мы должны посмотреть его вместе. Она прикладывает руки к сердцу, драматично произнося: – Как… Вы… Пожелаете…[24] – После выступления она хохочет, привалившись к моему плечу. Мои глаза блуждают по ней, упиваясь ее очарованием, ее причудливостью – всем, что делает ее самой собой. И когда взгляд Сидни сталкивается с моим, в ее голубых глазах появляются смешинки, а щеки слегка розовеют… Меня пронзает невероятное ощущение. Нечто беспрецедентное и совершенно незнакомое. Я чувствую себя очарованным и плененным. – Что? – интересуется она, в ее глазах пляшут аквамариновые искорки, улыбка все еще играет на губах. – У тебя забавное выражение лица. – Да… Полагаю, так и есть. Сидни высовывает язык и прищуривается. Кажется, это должно рассмешить меня, но все, чего я хочу, – это поцеловать ее. Ох. У меня перехватывает дыхание, когда я делаю резкий вдох. – Черт. Она садится прямо, ее глаза расширяются. Проходит секунда – ужасно долгая, болезненная секунда, – а затем она снова смеется. – Ты только что сказал «черт»?