У меня вырывается смешок, прежде чем моя улыбка тает. Он не сказал мне, что получил работу. Прошла неделя с тех пор, как я говорила с Оливером. И это убивает меня. Стоит сказать, что мы намеренно не избегали друг друга, ведь он регулярно выходит на улицу понаблюдать за птицами или чтобы отправиться на пробежку, а меня часто можно застать за уборкой двора в свободное время. Были быстрые разговоры, теплая атмосфера, искренние улыбки. Повседневно. Просто. Беззаботно. Вчера он бегал трусцой по нашей обсаженной деревьями улице и поймал меня на том, как я таращилась на его серую майку, под которой каждая мышца напрягалась во время движения. Когда он заметил меня, стоявшую между кустами, то дружелюбно помахал мне рукой, несмотря на то, что я была похожа на Любопытного Тома[31]. Я помахала в ответ садовыми ножницами, опять же выглядя как серийный убийца. Это чудо, что у меня вообще бывал секс. Гейб смешивает рис с фасолью, бросая на меня любопытный взгляд. – Ты куда-то пропала. Я бы хотел там оказаться? – Вряд ли, – фыркаю я, опираясь на стол локтями. – Почему Оливер не сказал мне, что получил работу в библиотеке? – Откуда мне знать? Он не особо хорош в светских беседах. – Гейб проглатывает кусочек еды, затем со стуком кладет вилку на тарелку. – Вы, ребята, поссорились или что? – Скорее у нас была… Битва. Он хмурится. – Характеров? – Языков. – Господи Иисусе, Сидни… – Что? – Я парирую, вскидывая руки вверх в защитном жесте. – Он попросил меня научить его целоваться. Пообещал, что это не будет странно. И теперь это странно. – Правда, что ли? – Я знала, что ты не поймешь… Гейб щипает переносицу, качая головой. – Оливер сейчас очень уязвим. Он впечатлительный. Он как чертов ребенок. – Он не ребенок. – Я имею в виду то, как работает его мозг. Он был заперт в бетонной яме двадцать два гребаных года, Сид. Ему не нужно, чтобы твой язык усложнял ему жизнь, пока он пытается встать на ноги. Моя шея вытягивается назад от обиды и немного от возмущения. – Во-первых… Гейб стонет, его глаза закатываются, когда я поднимаю руку и начинаю загибать пальцы. – …Оливер – самый умный человек, которого я знаю. – Он учился всему только по книгам. У него нет жизненного опыта. – Во-вторых, – продолжаю я, игнорируя его. – Единственный способ для Оливера научиться и «встать на ноги» – это получить опыт самостоятельно. Он попросил меня поцеловать его, Гейб. – Сидни… – И в-третьих, – рявкаю я, загибая еще один палец, пока яд льется из моих глаз. – Не смей так говорить о моем языке. Гейб откидывается на спинку стула, его руки скрещены, челюсть сжата, одна бровь приподнята. – Ты закончила? Я протыкаю вилкой свою энчиладу, представляя, что это глупое лицо Гейба. – Да. – Я не хотел вести себя как придурок, – настаивает он и вздыхает, сдаваясь. – У тебя хороший язык. – Не будь таким гадким. Еще один удар вилкой. На его лице мелькает улыбка, затем исчезает. – Послушай, я знаю тебя, Сидни… Ты возводишь вокруг себя стены. Ты не привязываешься, и это здорово, у тебя больше власти, но… – Он опускает глаза, как будто боится увидеть мою реакцию. – Стены Оливера намного тоньше, чем у тебя. Нужно не так много, чтобы прорваться через них. Мой кулак сжимает кончик вилки, когда я устремляю свой стальной взгляд через стол. – Что это значит? Острый взгляд, а затем: – Это означает… Ты держишь кувалду, Сид. Один неверный взмах, и он упадет. В задней части моего горла образуется комок, из-за чего мой голос срывается. – Ты слишком остро реагируешь. У меня не так много власти. – Я видел, как он смотрит на тебя. У тебя есть вся власть. Моя вилка падает на стол, и я начинаю рыться в бумажнике, вытаскивая двадцатидолларовую купюру. Я бросаю ее Гейбу. – Спасибо за доверие. Здорово знать, чего я стою. – Да ладно, не принимай близко к сердцу. Я просто присматриваю за своим братом. Я перекидываю ремешок сумочки через плечо и поднимаюсь из кабинки. – Как и я. – Сидни… – Не надо! – Я резко оборачиваюсь, привлекая внимание посетителей и работников, но мне все равно. – Не говори мне, что ты сейчас присматриваешь за ним, ведь я была единственной, кто искал его, когда все остальные сдались. Нефритовые глаза Гейба, обычно яркие и добродушные, каменеют. – Это удар ниже пояса. Мое сердце сжимается, сожаление мало-помалу пробивается сквозь мой щит. Я хочу взять свои слова обратно, но не делаю этого. Я слишком зла, чтобы идти на попятную. – Приятного тебе аппетита, Гейб. Я вылетаю из ресторана. * * * К черту все. Я двадцать два года ждала возвращения Оливера Линча, и я отказываюсь проводить еще один день в поверхностных разговорах и неловких действиях. Мы зашли слишком далеко. Он зашел слишком далеко. Когда я направляюсь к соседнему дому, то не наблюдаю машины Гейба, чему и радуюсь. Я все еще не оправилась от нашей сегодняшней ссоры. Мы никогда не ссоримся. Мы спорим, поддразниваем и поливаем друг друга дерьмом, но мы никогда не ссоримся. Мое беспокойство достигло опасного уровня, так что пришло время навести порядок в одном из этих беспорядков. Я постукиваю костяшками пальцев по знакомой двери из красного дерева, мои внутренности скручиваются от мандража, когда я слышу приближающиеся шаги несколько мгновений спустя. Оливер приоткрывает дверь так, будто сомневается, что хочет кого-то сейчас видеть. Просто старая добрая Сидни Невилл с ее кувалдой и сложным языком.