Моя мама широко улыбается, когда отстраняется, – ее короткие русые волосы лишь слегка тронуты серебром. Она оглядывает нашу группу. – В этом году Гейба не будет? Клементина прочищает горло, хватает Поппи за запястье и ведет ее внутрь шумного дома, чтобы пообщаться с друзьями и семьей. Я качаю головой. – У Клем и Гейба кое-что было… Мама кивает, понимая намек. – Без проблем. Почему бы вам двоим не взять себе что-нибудь выпить? Сидни, я уверена, Оливер был бы рад познакомиться с дядей Рори. – Дядя Рори ужасен. Я ни за что на свете не стану подвергать Оливера нескончаемым историям дяди Рори о жизни в Бронксе, когда он был бандитом-наркоторговцем, ставшим в итоге христианским священником. Ой. Но предложение выпить звучит фантастически. – Мы будем поблизости, мам. Нас ждут закуски и гоголь-моголь[36]. – Наслаждайтесь! – кричит она нам в спину, когда я утаскиваю Оливера прочь. Взяв его пальто и сняв свое, я вешаю их на пустой стул и бросаю взгляд на тележку с напитками. Когда я подхожу ближе, до меня доносится отталкивающий запах, от которого по спине пробегает дрожь: эвкалипт. Я смотрю на охапку сухих листьев и мигом проглатываю угнетающее воспоминание. – Будешь гоголь-моголь? – спрашиваю я Оливера, беря себя в руки. Одновременно с тем я отмечаю его беспокойные ноги и блуждающий взгляд. Ему явно не по себе, и я его не виню – даже мне неуютно среди моих чокнутых родственников, и это о многом говорит, учитывая, что я… это я. Оливер облизывает губы и, наконец, неохотно кивает. – Давай. Я наливаю два больших бокала и протягиваю ему один из них. – Ваше здоровье. – Да. За здоровье. – Он натягивает улыбку, когда мы чокаемся бокалами, затем делает большой глоток. Он выплевывает напиток обратно в стакан. – Не понравилось? – спрашиваю я сквозь смех. Оливер смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – Я думаю, что напиток испорчен. Мы должны предупредить остальных. Я смеюсь еще сильнее и фыркаю. – Оливер, это всего лишь ром. Это гоголь-моголь на спиртовой основе. – Боже, это выражение его лица, когда он обдумывает мой ответ. Облегчение, смех, намек на смущение. Ничто и никто не трогает мое сердце так, как Оливер Линч. – Но если тебе не нравится, я могу принести пепси или еще что-нибудь. Он чешет затылок, переводя взгляд на меня. – Все хорошо. Теперь я знаю, что это меня не убьет. Наши улыбки похожи, что заставляет мою кожу гореть. Почувствовав, что мы тонем друг в друге, моя сестра подходит и шлепает меня по заду – из моего горла вырывается вскрик. Она поднимает брови. – Отойди немного влево и посмотри вверх. Я могу тебя подтолкнуть, если хочешь. Мой взгляд убийственен. – Омела. Класс. Мне не пятнадцать, Клем. – Омлет? – спрашивает Оливер, вращая свой бокал длинными пальцами, затем делая еще один глоток. Он морщится, сглатывая. – Это рождественский знак для поцелуев. Не обращай на нее внимания, она ребенок. – Ох. – Еще один медленный глоток. Раздумья. – Я не уверен, какое отношение омлет имеет к поцелуям. Или Рождеству, если уж на то пошло. Клем смеется рядом с нами, потягивая газировку из банки, поскольку она вызвалась отвезти нас домой. – Это растение. Если тебя застукают стоящим под омелой, ты должен поцеловаться. Это традиция, – настаивает она, прищурив глаза. – Если ты не будешь соблюдать традиции, Сид, мне придется позвать сюда кузину Хэтти, чтобы она заменила тебя. А ты же знаешь, какой у нее становится язык, когда она пьет шнапс. – Ты само зло, – говорю я сквозь зубы, прикидывая все способы, которыми я могу отомстить ей. Я поворачиваюсь к Оливеру, который с интересом наблюдает за мной, слегка нахмурив брови и приоткрыв губы в безмолвном вопросе. – Ладно. Без долгих раздумий я приподнимаюсь на цыпочки, чтобы запечатлеть целомудренный поцелуй на его заросшем щетиной подбородке. Я ненадолго задерживаюсь, ровно настолько, чтобы Оливер повернул голову и завладел моими губами, его собственный поцелуй был таким же мягким и сладким, почти без давления. Но я чувствую, как давление появляется внизу живота. Мои чувства обостряются, и он – это все, что я могу обонять, пробовать на вкус, осязать. Клянусь, я слышу биение его сердца у себя в ушах. Или, может быть, это мое. Может быть, это наши сердца, бьющиеся в унисон, как одно целое. И, может быть, так было всегда. Когда я опускаюсь обратно на пол, глаза Оливера все еще остаются закрытыми, его губы приоткрытыми и слегка измазанными красной помадой. Я поднимаю большой палец к его нижней губе в попытке убрать маленькое пятнышко. Его глаза распахиваются: слова, написанные в его пылающих радужках, говорят мне все, что он хотел сказать этим поцелуем. И я «слышала» его. Мой большой палец покалывает, когда я отстраняюсь, и Клем быстро прерывает наш интимный момент. – Молодец, девочка, – острит она, подталкивая меня плечом и подмигивая. Она шепчет то самое слово, выскальзывая из кухни: – Потенциал. Оливер пристально смотрит на меня, его влечение очевидно, и я чувствую, что рушусь. К черту все. * * * Наблюдать за тем, как Оливер становится пьяным, было забавно, – это заставляло меня улыбаться весь вечер. Мне не хотелось оставлять его, но как только гоголь-моголь подействовал, Оливер обрел уверенность в себе… и дядю Рори. К счастью, Оливер, похоже, увлечен историей, которую я слышала примерно восемь миллионов раз за свою жизнь. Я не улавливаю никаких сигналов бедствия, поэтому оставляю его в покое, наблюдая издалека и потягивая свой согревающий коктейль. Это тепло превращается в раскаленный добела жар, когда Оливер встречается со мной взглядом с другого конца комнаты. Он почувствовал меня. Он почувствовал на себе мой взгляд. Дядя Рори продолжает болтать без умолку, не замечая, что Оливер выпал из разговора и ведет со мной совершенно отдельную беседу, находясь в десяти футах от меня. Тихую и бессловесную, – обо всем говорят наши глаза. Я понятия не имею, что говорят мои, но знаю, о чем молвят его. И это заставляет меня сжать бедра вместе от приятного тепла, появившегося внизу живота. Оливер делает медленный глоток своего напитка, его взгляд по-прежнему горяч и непоколебим. Алкоголь делает его смелее – это очевидно. Он никогда не выдерживал мой взгляд так долго, так невозмутимо. Так беззастенчиво. Черт, мне нужна передышка. Натянув на губы легкую улыбку, я быстро отворачиваюсь и направляюсь вверх по лестнице, чтобы спрятаться в своей старой спальне и прийти в себя. Замешательство и тревога сливаются с мощным влечением, которое я, кажется, больше не могу игнорировать. Логика и разум умоляют меня отступить, я боюсь запятнать нашу дружбу и превратить ее во что-то, из чего мы никогда не сможем выбраться. Случайный секс – это одно, но мои отношения с Оливером совсем не случайные. Они – все. Риск непоправимого ущерба слишком велик, и я отказываюсь переходить эту черту. Закрыв за собой дверь, я подхожу к комоду и опираюсь на него ладонями, пытаясь замедлить сердцебиение. Я прижимаю одну руку к груди и закрываю глаза, сосредотачиваясь на дыхании, пока оно не успокаивается и меня не накрывает спокойствие. Щелчок дверной защелки заставляет меня поднять голову, и мое сердце снова пускается в беспорядочный пляс, когда в дверном проеме я замечаю Оливера с полными пламени глазами. – Привет, – хриплю я, прочищая комок в горле. Он закрывает за собой дверь и направляется ко мне тяжелыми, целеустремленными шагами. – Здравствуй. Поворачиваясь к нему лицом и опираясь бедром о комод, я провожу языком по губам. – Прости, что оставила тебя. Мне просто нужна была минутка.