– Кого ты любишь, Оливер? – Прошу прощения? Прежде чем отпустить меня, Табита нежно сжимает мою руку. – Этот взгляд в твоих глазах – я узнаю его. Я смотрела в такие глаза каждый божий день. Еще одна давящая тяжесть, когда я сглатываю твердый комок. – Кое-кто мне очень дорог. Но я боюсь, что она не чувствует того же самого. – Соседка? Я киваю с вопросом на лице. – Да. Как ты поняла? – У меня хорошо развита интуиция, – усмехается она, откусывая еще кусочек, затем добавляет: – Синий. Мы негромко смеемся, и я поддразниваю: – Значит, ты, должно быть, знаешь и об интересе моего брата к тебе. Он назвал тебя сногсшибательной. – Ох, правда? – Невозможно не заметить румянец, заливающий ее щеки. – Я польщена. Он показался мне милым. Гейб, верно? – Да. Он очень поддерживал меня на протяжении всего этого. – Важно, чтобы люди были на нашей стороне, поддерживали нас, – соглашается она. Голова Табиты слегка наклоняется вправо, когда она заканчивает жевать курицу. – А иногда нам нужно самим быть своей группой поддержки. Мои глаза следят за ее задумчивым выражением лица. – Как это? – Мы должны бороться за то, что в наших сердцах. Никто другой не сможет сделать это за нас, – многозначительно говорит она мне. – И если есть что-то на этой земле, за что стоит бороться, так это любовь. Любовь. Тепло разливается во мне, когда лицо Сидни захватывает мой разум, и я растворяюсь в ее улыбке, смехе, смелости, юморе, искусстве, а также в ее отвратительных танцевальных движениях. Я прокручиваю в памяти наши поцелуи, наполненные волшебством и возможностями. Я таю от каждой шутки «тук-тук», от каждого нежного объятия, от каждого киновечера, когда она лежит у меня на коленях так, как будто я ей дорог. Как будто я принадлежу ей. Я чуть не задыхаюсь от шквала мыслей и эмоций, когда смотрю на Табиту. – Я не уверен, что делать, – признаюсь я торжественно, со страхом. Ободряющая улыбка Табиты сияет мне в ответ. – Будь смелым. Будь уверенным. Будь решительным, – говорит она, ее голос полон искренности, когда она снова тянется к моей руке. – Будь красным. Глава 21 Сидни Я обжималась со своим лучшим другом на диване, а потом разбила ему сердце. Даже целая банка сухого шампуня на моей голове не спасет меня от темной ямы депрессии, в которую я ухитрилась погрузиться с головой. Я смотрю в стену своей спальни и поедаю огромные батончики «Сникерс» в комбинезоне с «Секретными материалами». Вчера мне потребовались все силы, чтобы собраться на работу, и даже тогда Брант и Ребекка дышали мне в затылок, удивляясь, почему я выгляжу так, будто моя кошка умерла. Отлично. Вероятно, я только что воплотила этот ночной кошмар в жизнь, учитывая, какая у меня была неделя. Я крепче прижимаю Алексис к своей талии, а другой рукой швыряю пустую обертку от конфет через всю комнату, испуская самоуничижительный вздох. Что еще хуже, Клементина почти не разговаривала со мной после своего выплеска агрессии в прошлые выходные. Ее ответы на мои текстовые сообщения краткие и отстраненные. Она даже ответила «Ок», когда я сообщила ей, что купила Поппи билеты на «Дисней на льду». У меня болит голова и болит сердце. И теперь у меня болит живот. Застонав, я сбрасываю одеяло и выбираюсь из постели, решив, что душ мне не помешает. Конечно, именно в этот момент раздается звонок в дверь. Я снова стону, поправляю свой растрепанный пучок и очки, надеясь, что они скроют темные круги у меня под глазами. Открываю дверь, и меня встречает Лорна Гибсон. Лучшая. Неделя. В жизни. – Очаровательный выбор одежды, дорогая, – говорит она, лишь слегка язвительно, ее прозрачные глаза осматривают меня с головы до ног. – По крайней мере, на этот раз все должным образом прикрыто. Одна бровь презрительно выгибается. Сегодня я даже не могу притворяться, что принимаю ее оскорбления всерьез. – Я могу вам помочь? Я нахожусь в самом разгаре кое-чего. Ягодная помада размазывается чуть выше ее рта, когда Лорна поджимает свои тонкие губы. – Я вижу, что прервала нечто захватывающее, – посмеивается она, игнорируя мои закатившиеся глаза. – В любом случае, мне сообщили, что на прошлой неделе ты расчистила мою подъездную дорожку, и я пришла выразить свою благодарность. – О… – Я ошеломлена таким выражением благодарности, учитывая, что я и не подозревала, что она вообще знала. И что ж, это Лорна Гибсон. – Не за что. – Мне рассказал Оливер, если тебе интересно. Его высокая нравственность и хорошие манеры, похоже, передаются и тебе. – Подумав, она добавляет: – Хвала Господу. Пф. – Ну, мне не в тягость. В тот день у меня закончились греховные дела, и мне стало скучно. Я имею в виду, существует лишь ограниченное количество незащищенного секса и сатанинских ритуалов, в которых девушка может принять участие, прежде чем ей понадобится переключиться на что-то другое, понимаете? – Все шутишь, – ехидно говорит Лорна, все еще с отвращением разглядывая меня. Она собирается уйти, но останавливается, окидывая меня странным взглядом. Откашлявшись, она лезет в передний карман блузки и достает пачку фотографий. – И еще кое-что. Я нашла их на дне своей шкатулки для украшений и подумала, что они пригодятся тебе. Эдгару нравилось фотографировать вас, дети, на свою старую пленочную камеру… Эти поляроиды воскресили особенные воспоминания. Сначала я хочу спросить ее, что еще он снимал на свою старую пленочную камеру, но в ее суровой внешности сквозит мягкость, и я не уверена, как на это реагировать. Я шаркаю пальцами ног по дверному коврику, затем протягиваю руку, чтобы взять фотографии из ее рук. – Я ценю это. Спасибо. Еще одна пауза, прежде чем она уходит. – Знаешь, Шарлин всегда была к тебе очень привязана, – говорит мне Лорна, прищурившись, и в ее голосе слышится искренность. – Я думаю, она была бы счастлива узнать, что вы нашли способ вернуться друг к другу. Я не в состоянии сдержать переполненный эмоциями вздох, который срывается с моих губ. – Хорошего дня, дитя. Лорна ковыляет прочь со своей тростью, не оглядываясь, оставляя меня со слезами на глазах и большим количеством воспоминаний. * * * Вечер сменяется сумерками, и я смогла принять душ и переодеться, прежде чем переместиться на диван с бокалом вина и картинками из прошлой жизни. Я просмотрела фотографии бесчисленное количество раз с тех пор, как Лорна принесла их, не в силах избавиться от чувства меланхолии, пронизывающего меня. Глядя на нашу с Оливером фотографию, я сдерживаю свою тоску в глубине горла, как горящий комок того, что могло бы быть. Я помню ясно, как божий день, как эта фотография была сделана. Оливер одет в свой обычный комбинезон, клетчатую рубашку, скрывающуюся под заляпанной грязью джинсовой тканью. Его рука обнимает меня за плечи, притягивая к себе, в то время как я сжимаю в объятиях плюшевого мишку. Он целует меня в щеку, и я сопротивляюсь, но лишь отчасти, потому что я тоже тону в радости и смехе, о чем свидетельствует огромная зубастая ухмылка, расплывшаяся по моему загорелому лицу. Когда я смотрю на потрепанную бурую медведицу, в моей голове всплывает воспоминание. «У меня есть секрет, но я боюсь тебе его рассказать». «Ты можешь рассказать моей плюшевой медведице. Она очень хорошо умеет хранить секреты». «Ладно. Ты клянешься?» «Клянусь. Могу даже принести клятву на мизинчиках». Сцепив наши мизинцы вместе, Оливер наклоняется к моей любимой медведице и что-то шепчет ей на пушистое ушко…