Стиснув зубы, я делаю мысленную пометку спросить Оливера, помнит ли он, в чем состоял этот секрет. В то время мне было любопытно, но любопытство растворилось в воздухе в тот же момент, когда Оливер Линч сделал это. Снова просматривая фотокарточки, я улыбаюсь при виде групповой фотографии, на которой мы, четверо детей, с нашими родителями. Мама обнимает Шарлин, в то время как Шарлин кладет руки Гейбу на плечи, его глупая ухмылка свидетельствует о том, каким мужчиной он станет. Заключенные в объятия, мы с Оливером стоим в центре и улыбаемся ярче звезд. Клементина спряталась в конце, а позади нее Трэвис и папа с пивом. Клем выглядит самой несчастной из всех нас – она была таким угрюмым, капризным ребенком. Стук во входную дверь пугает меня, и я подскакиваю на месте. В последнее время я всегда на взводе… Особенно когда садится солнце. Бросив взгляд на свой наряд, дабы убедиться, что на мне действительно нет того позорного комбинезона, я выскакиваю в переднюю часть дома. Алексис следует за моими ногами. Я приоткрываю дверь и выглядываю наружу. Оливер. Щель расширяется, когда я замечаю, что он стоит на моем крыльце, прислонившись плечом к косяку, пока его глаза изучают меня – от моих неоновых пушистых носков до свежевымытых волос. Выражение его лица мрачнее обычного, от него исходит совершенно незнакомая энергетика. Что-то очень не по-оливерски. – Хей, – тихо приветствую я, отступая назад, чтобы он мог войти. – Привет. Даже его движения другие. Более обдуманные, менее настороженные. Он смотрит прямо на меня, время от времени останавливая взгляд на моем декольте. Моя кожа горит. – Все в порядке? – интересуюсь я, в моем голосе слышится робкая заминка. – Да, – просто отвечает он. Оливер протискивается внутрь, – его руки в карманах, а сам он пахнет вечнозелеными растениями и сосновыми шишками. Его запах согревает меня. Он наклоняется, чтобы погладить Алексис, а затем неторопливо проходит в гостиную. Его взгляд скользит по поляроидным снимкам, разложенным на кофейном столике. Я иду следом. – Их принесла Лорна. У меня не так много фотографий с того времени – мама выбросила большую часть вещей, когда они переехали. Я весь день предавалась воспоминаниям, – говорю я ему со смешком, скрестив руки на груди. Он берет в руки одну из фотографий, внимательно рассматривая ее. – Это мы, – озвучивает он. – И Коко. Пауза. – Мой плюшевый мишка, – ухмыляюсь я, придвигаясь ближе, чтобы рассмотреть фотографию в его руках. Улыбка Оливера оживает, просачиваются следы его привычного характера, когда он внезапно подносит два пальца к виску, зажмурив глаза так, будто ему больно. – Оливер? – Мои инстинкты защитницы срабатывают, и я сжимаю его предплечье, беспокойство пронизывает меня. – Что-то не так? Он отстраняется от меня, качая головой, и листает фотографии. – Я… в порядке. – Оливер останавливается на фотографии, где мы играем в захват флага во дворе перед домом. Он массирует висок, словно пытаясь физически вытащить воспоминание на поверхность. – В этот день кое-что произошло. – Правда? Между моими глазами залегают морщинки от замешательства. Я наклоняюсь и выхватываю фотографию из его пальцев, поворачивая ее, чтобы взглянуть на дату: 02.07.98. Я не могу вспомнить ничего существенного, что произошло в тот день. Но, с другой стороны, вся та неделя, на которой исчез Оливер, была как в тумане. Я помню, что Гейбу стало плохо, поэтому он остался дома с матерью Оливера, в то время как Трэвис повел остальных играть. Зашел мой отец, и они выпили по стаканчику на веранде. Не было ничего, кроме смеха и глупостей, когда мы прятали американский флаг по всему двору. Оливер и я всегда должны были быть в одной команде. Возвращая ему фотографию, я качаю головой из стороны в сторону. – Не припоминаю ничего необычного. Оливер щипает себя за переносицу и разочарованно выдыхает. – Я знаю многое: факты, лица, чувства. Даты и время. Людей, которых я любил. Но все они пойманы в ловушку и похоронены внутри этого гроба. – Он тычет указательным пальцем себе в висок. – Я получаю вспышки то тут, то там. Размытые образы, голоса, знакомые ощущения. Определенные вещи вызывают фрагменты разговоров и взаимодействий. Но… Я не могу до них дотянуться, Сид. Не могу удержать. Они слишком глубоко. – Эй… – Я убираю его руку от лица, наблюдая, как учащается его дыхание и как кожа покрывается испариной. – Все в порядке. Ты не думал о том, чтобы обратиться к психологу? Может быть, даже попробовать гипноз? Оливер высвобождает руку и бросает фотографии на диван, отворачиваясь. – Нет. Я не знаю. После выписки из больницы мне дали информацию о психологе, но я не воспользовался ею. Наверное, часть меня боится вспоминать. Стараясь не обижаться за то, что он от меня отстранился, я отвожу глаза. – Я понимаю. – Ты не понимаешь. Никто не понимает. Мои глаза впиваются в его спину, пока он сердито проводит пальцами по волосам. – Что на тебя нашло? Ты будто… не в себе. Оливер медленно оборачивается, в его глаза возвращается то тревожное выражение. Его взгляд опускается на мою грудь, затем снова поднимается вверх. – Правда? Я хмурюсь. – Ты ведешь себя не так, как обычно. – Но именно это ты предпочитаешь, да? – Что? – Я крепче скрещиваю руки на груди, когда он подходит ко мне. – О чем ты говоришь? Что-то случилось на твоем свидании? – Это было прекрасное свидание, – уверенно говорит он. О боже, неужели он… Едва выдавив из себя слова, я бормочу: – Ты с ней спал? – Нам было не до сна. Желчь подступает к горлу, когда мое лицо вспыхивает от раскаленной добела ревности, жар распространяется по шее и груди. Я не имею права на эту реакцию – у меня был шанс, я от него отказалась. Оливер имеет полное право двигаться дальше. Но это не останавливает мой желудок от приступа тошноты, а на глаза наворачиваются горькие слезы. – Ох. В его маске появляется трещина, когда он замечает мою жалкую реакцию. – Я расстроил тебя. Я не могу не кивнуть, поскольку слезы текут ручьем. Смахивая их, я отвечаю с дрожащим подбородком: – Да, но все хорошо. Я в порядке. – Я не занимался с ней сексом, Сид. – Какую бы игру он ни затеял, она рушится при виде моей боли. – Мы разговаривали. Мы отлично поужинали. Мы остались друзьями, потому я хочу лишь одну девушку, и это не она. Боль в моей груди проходит, сменяясь облегчением и легким замешательством. – У-у вас не было секса? – Нет. – Боже, я подумала… – Я жалкая. Абсолютно жалкая, веду себя так, будто его девственность принадлежит мне, хотя я отвергла его из страха причинить ему боль. Но все, что я делаю, – это причиняю боль нам обоим, держа его на коротком поводке, дергая и толкая. – Прости, мне не стоило так реагировать. Я не имею права. Он отводит взгляд, стиснув зубы. – Я склонен согласиться с этим. Я скриплю зубами, видя, что он снова надел маску. И мне это не нравится. – Оливер, пожалуйста, прекрати это представление. Это не ты. – Хорошо. – Оливер снова встречается со мной взглядом, делая несколько шагов вперед, пока нас не разделяет всего несколько сантиметров. – Мне так больше нравится, и тебе тоже. – Что? Нет… Ты нравишься мне таким, какой ты есть. Я не понимаю, с чего ты это взял. Он прерывисто выдыхает. – У тебя была сексуальная близость с другими мужчинами – и не одна, судя по тому, на что намекал Гейб. Но ты отказываешься делать это со мной. Почему?