Я киваю, понимая, к чему он клонит. – Да. Это кажется разумным поступком. Я обсужу с Сидни и… – Ты уезжаешь? Ее голос заставляет меня повернуться на диване, и я встречаюсь с полными бури глазами, блестящими, как лужи после ливня. – Сидни… ты проснулась, – радуясь ей, улыбаюсь я. И теперь моя реакция на ее появление будет такой всегда. Сидни обнимает себя, все еще одетая в мою футболку и свои кожаные штаны, которые были на ней прошлой ночью. Она прикусывает нижнюю губу. – Ты уезжаешь, Оливер? – Я… Я не знаю. Я надеялся, что мы могли бы обсудить это. Ее ответ – медленный кивок, сопровождаемый сжатыми челюстями. – Я и не думала, что нам есть что обсуждать. – Прости, это было неожиданное развитие событий. – Она злится. Ей больно. Я чувствую исходящие от нее мрачные эмоции, которые почти душат меня. – Сид, я просто пытаюсь понять, что для меня лучше. Для нас. Гейб молчит, отвлекаясь на свой сотовый телефон, в то время как Сидни начинает искать свои туфли. Она шмыгает носом и спускается за ними по лестнице. – Все в порядке. Я ухожу… Мне нужно проверить, как там Алексис. – Сидни. – Я вскакиваю на ноги и спускаюсь вслед за ней по ступенькам. Беспокойство пронзает мое сердце. – Сид, пожалуйста. Я не хотел причинять тебе боль. Она обувается, не обращая на меня внимания. – Пожалуйста, не отгораживайся от меня. Я бы хотел поговорить об этом. Сидни бросает на меня обиженный взгляд и тянется за своим пальто. – Здесь не о чем говорить. Мы не на одной волне, и это моя вина. – Это совсем не так, – пытаюсь возразить я, мое беспокойство нарастает. – Женевское озеро находится менее чем в часе езды отсюда – у нас все получится. Это временные меры. – И что, будем все выходные трахаться в гостевой спальне Трэвиса, а потом возвращаться к нашей раздельной жизни? – Сидни откидывает прядь распущенных волос с глаз, щеки краснеют от негодования. – Нет, спасибо. Я на это не подписывалась. – Я и не знал, что мы подписывали соглашение! – Впервые на моей памяти чувство возмущения покалывает кожу. Моя кровь кипит от гнева, отчаяния, болезненного чувства разрушения. Она все неправильно поняла. – Я хотел сделать это ради тебя, Сидни. Я пытаюсь стать лучшим мужчиной – мужчиной, которым ты могла бы гордиться. Мужчиной, у которого есть средства позаботиться о тебе. Сидни застегивает молнию на куртке, делая паузу, чтобы осознать мои слова, ее взгляд направлен куда-то мимо меня. Ее подбородок дрожит, пока она обдумывает свой ответ. Сглотнув, она, наконец, отвечает: – Ты знаешь меня, Оливер. Мне не нужно, чтобы кто-то заботился обо мне. – Ее голос погружается в тихую задумчивость, а пронзительный взгляд устремляется на меня. – Все, чего я хочу, – это ты. Все, чего я когда-либо хотела, – это ты. Мое сердце сжимается, когда она поворачивается, чтобы выйти через парадную дверь. Как после шестнадцати часов, которые мы провели вместе, она может вот так просто уйти? Она даже не дала мне возможности все объяснить. Я окликаю ее, протискиваясь без обуви и пальто через дверь. – Сидни! – Мне просто нужно немного побыть одной, Оливер, – отвечает она через плечо, топая через двор к своему дому. – Мне просто нужно подумать. Я смотрю на ее удаляющуюся спину, глаза щиплет, кожу обдувает зимний ветер. Она больше ничего не говорит и исчезает за входной дверью, заставляя меня рухнуть на ступеньку крыльца, обхватив голову руками. Разочарование снедает меня, я не знаю, что делать дальше. Я не ожидал от нее такой реакции. Я не ожидал ничего подобного, учитывая ту близость, которую мы недавно разделили. Пока я сижу и мучаюсь от странных, новых эмоций, пробирающихся внутрь меня, я подношу руки к лицу, постукивая кончиками пальцев по губам. Сидни хочет пространства. Я могу дать ей пространство. Я дам ей все, что она попросит. Прежде чем я поднимаюсь на ноги, мое внимание привлекает какое-то движение с левой стороны двора. Я хмурюсь, оглядываю окрестности в поисках источника. Я и не догадываюсь о том, что увижу. Афина. Моя маленькая подружка примостилась в нескольких метрах от меня и грызет что-то, зажатое между двумя передними лапами. Она поворачивается ко мне, ее темные глаза-бусинки пристально смотрят на меня, как будто она ждет, что я подзову ее. Это, безусловно, Афина. Я чувствую это нутром. Немногие еноты активны в светлое время суток, и вряд ли кто-то из них наберется смелости подойти ко мне. – Афина, – шепчу я, и в моем голосе слышится приглашение. – Ты вернулась. Енот приближается, сначала медленно, а затем преодолевает остаток пути вприпрыжку, пока не вцепляется мне в ногу. В ее обществе мое угрюмое настроение рассеивается. – Я скучал по тебе, Афина, – говорю я ей, поглаживая ее пушистую головку и наблюдая, как она утыкается носом в мою голень. – Я так волновался. Она взбирается на бетонное крыльцо и садится рядом со мной, как это сделал бы человек. Я в восторге от ее сообразительности, а также от ее способности находить общий язык с человеком. Это не то чтобы нормально, и уж точно не распространено. Она – настоящая загадка. Мой сотовый телефон начинает вибрировать в переднем кармане, и я достаю его, бросая взгляд на экран. Я не ожидал увидеть ее имя и удивляюсь, почему она просто не заговорила со мной вживую. Я прямо у нее под окном. Сидни: Ты не сказал это в ответ. На лбу залегают морщинки, когда я перечитываю ее слова, моя рука все еще прочесывает шерстку между ушами Афины. Что я не сказал в ответ? Эти загадки и двусмысленные сообщения сбивают меня с толку, заставляя чесать затылок и перебирать все наши предыдущие разговоры. Афина тычется носом мне в ребра, и я не могу удержаться от улыбки, пока мои мысли блуждают где-то далеко. Она делает это снова, и по какой-то причине я смотрю вверх. Сидни стоит у окна своего кабинета, смотрит на меня сверху вниз, прижав кончики пальцев к стеклу. И каким-то образом именно в этот момент до меня доходит ее намек. Мой желудок скручивается в узел. Любовь. Я никогда не говорил ей, что люблю ее. Глава 25 Оливер ЛОТОС Это слово выведено у меня на руке черным маркером. Я не знаю, почему оно там и что значит. Это воспоминание похоронено слишком глубоко. – Вы сами написали его у себя на руке, Оливер? Доктор Мэллой мягко расспрашивает меня, пока в моем сознании проносятся воспоминания о подвале. – Я не… Я не могу вспомнить. – Это важное слово? Символизирует ли этот цветок частичку вашего детства или определяющий момент в вашей жизни? Лотос, лотос, лотос… «С тобой все будет хорошо, малыш. Мне просто нужно во всем разобраться». Это моя первая ночь в подземной камере. Чувства ужаса и растерянности пронизывают меня, я отползаю назад на попе, пока не вжимаюсь в темный угол. Я обхватываю руками колени, затем прячу лицо за ними. «Мне страшно, сэр. Когда я смогу вернуться домой?» Мужчина расхаживает взад-вперед по каменному полу. Туда-сюда. Туда-сюда. Он тянет себя за волосы, его кожа блестит от пота. «Полный бардак. Полный чертов бардак… – бормочет он сам себе. – Что, черт возьми, я наделал?» «Я хочу к своей маме. Я хочу к Сид», – умоляю я. «Прекрати разговаривать. Я пытаюсь думать».