Когда я беру свою куртку и благодарю доктора Мэллой за ее услуги, она протягивает мне руку для рукопожатия. – Я рада, что смогла помочь вам, Оливер. Я очень восхищаюсь вашей силой. Сила. Раньше я думал, что сила заключается в борьбе. Достижении целей. Способности выдержать то, что пытается нас уничтожить. Но истинная сила – это необязательно про победу в битве. Это про то, как именно мы сражаемся. Дело не в самом мече, а в том, как мы им владеем. А иногда речь идет вообще не о выживании. Речь идет о том, чтобы пережить самую страшную из возможных потерь, душевную боль и горе, независимо от того, доберемся мы до другой стороны или нет. Моя мать пережила невообразимую трагедию. Опустошающую потерю. В конце концов она не выжила. Но хотя она и не пережила саму битву, я уверен, что она владела своим мечом с изяществом, достоинством и любовью. И это истинная сила. * * * После приема у психолога я решаюсь навестить Сидни. Прошло три дня с момента нашей ссоры, и я не очень хорошо справляюсь. Она хотела пространства, и я пообещал себе, что дам ей все, в чем она нуждается. Но я не думаю, что ей на самом деле нужно пространство – ей нужна уверенность. Обещание, что я больше не покину ее. Подтверждение того, что я отвечаю ей взаимностью, которая, как мне казалось, была совершенно очевидной. Но я не хотел сообщать о таком важном чувстве посредством электронного сообщения, равно как и не хотел нарушать ее стремление к уединению. Однако прошло уже три дня… Мне не терпится избавить ее от переживаний, несмотря на ее ошибочную просьбу о том, чтобы побыть наедине. Конечно, я люблю ее. Я люблю ее больше, чем свежий воздух. И что ж, сегодня канун Рождества, и у меня есть для нее подарок. Сидни открывает дверь, она взъерошена и измазана краской. Ее очки сидят криво, волосы в беспорядке, одежда мятая и изношенная. Она идеальна. – Счастливого Рождества, – говорю я ей, опуская одну руку в карман, а другой засовывая ее подарок под мышку. – Могу я войти? Слезящиеся глаза скользят по завернутому подарку, на губах появляется намек на улыбку. Она кивает. – Конечно. – Сидни отступает в сторону, пропуская меня внутрь и постукивая пальцами перед собой. – Счастливого Рождества. Моя собственная улыбка приветствует ее, демонстрируя, как сильно я скучал по ней последние несколько дней. Я смог прикоснуться к ней, попробовать на вкус, обладать ею, а затем внезапно лишиться, – то, что мне теперь приходится чувствовать, я не могу точно описать. Это потеря, которая причиняет боль моей душе. – Я понимаю, что ты просила о личном пространстве, но… – Я опускаю глаза, подыскивая правильные слова. – Ну, я не согласен, что это в интересах кого-либо из нас. Мы провели слишком много лет порознь. Нет никакой пользы в том, чтобы намеренно избегать друг друга. Сидни похожа на туго намотанный клубок эмоций, который только и ждет, чтобы разорваться. Она поджимает губы, переминается с ноги на ногу и теребит рукав своей рубашки. – Мне тоже не нужно пространство, Оливер. Но если оно будет навязано мне силой, мне нужно отступить сейчас. Я уже безнадежно привязалась к тебе, – выдыхает она, в глазах видны слезы, которым суждено пролиться. – Если я утону еще глубже, то никогда не выплыву. Я не оправлюсь, потеряв тебя дважды. – Сид… – Я закрываю дверь и кладу подарок у своих ног, приближаясь к ней с протянутыми ладонями. Обхватывая ее лицо, я шепчу: – Речь никогда не шла о том, что ты можешь потерять меня. Я лишь хотел попытаться стать наилучшей из возможных версий самого себя, даже если это означало временную жертву. Переезд не был бы постоянным и рассматривался только из-за моих чувств к тебе. Она кладет свои руки поверх моих. – Но что, если мы отдалимся друг от друга, или ты встретишь кого-то другого, или… – Ш-ш-ш, это вздор, – твердо говорю я ей, смахивая большими пальцами ее слезы. – Это все лишь твое воображение. Для меня есть только ты. Опустив подбородок на грудь, Сидни прерывисто вздыхает, выскальзывая из моих объятий. Сначала я боюсь, что она отстраняется, отвоевывает себе место, защищает свое сердце от несуществующей потери, но вместо этого она тянется к моей руке, слегка улыбаясь. – Пойдем со мной. Я как раз заканчивала твой рождественский подарок. Я поднимаюсь за ней по лестнице в кабинет, держась за руки, любопытство на какое-то время пересиливает мое волнение. Ее краски разложены в ряд на приставном столике, а Алексис свернулась калачиком на компьютерном столе в углу, грея клавиатуру. На нем также стоит крошечная рождественская елка – единственное праздничное украшение в комнате. Сидни отпускает мою руку, подходит к своему мольберту и наклоняется, чтобы взять холст, повернутый от меня лицевой стороной. – Все почти закончено, – говорит она мне. – Есть небольшая деталь, которую я хочу добавить, но думаю, она готова к просмотру. Сияя от предвкушения, я шагаю вперед, не в силах скрыть широкую улыбку. – Ты написала мне картину? – Да. Я долго работала над ней, – взволнованно кивает она. – Я добавила кое-что, надеюсь, тебе понравится. – Я буду в восторге. Она выглядит нервной и измотанной – как будто есть вероятность, что мне может не понравиться. Сидни могла бы нарисовать мне портрет Лорны Гибсон, и я бы с гордостью повесил его у себя на стене. Сидни теребит свои волосы, прикусывая губу, а затем делает глубокий вдох и сильный выдох. – Ладно, держи. Счастливого Рождества, Оливер. Я нетерпеливо тянусь за холстом, ловя ее испуганный взгляд, а после переворачиваю его и смотрю на картину. Воздух застревает в моих легких, и мне приходится напоминать себе, что нужно дышать. Внизу холста нарисован розовый цветок лотоса, переходящий в сказочную сцену: маленький мальчик в комбинезоне держится за руки с маленькой девочкой с солнечными косичками. Они стоят на вершине поросшего травой холма и наблюдают, как фейерверк озаряет небо. Красный, синий и фиолетовый разбрызганы по верхней части картины, проливая цвет и красоту на изображение из книги сказок. И рядом с маленькой девочкой сидит оранжевый полосатый кот, в то время как рядом с мальчиком отдыхает енот. Это мы. Я, Сидни, Алексис и Афина. Мы вместе смотрим на фейерверк. Внутренний пожар пронзает мое сердце, душит меня. Чувства, бушующие в моей груди такие сильные, что я едва могу их вынести. Радость и благодарность за искусный, продуманный подарок. Меланхолическое сожаление за все те года, что мы провели порознь в разных мирах. Надежда на будущее, которое я могу представить себе более четко, чем любое воспоминание, хранящееся в моей голове. Страстное стремление к жизни, которая, как я думал, никогда не стать реальностью. И прежде всего, любовь. Любовь к ней. Я отрываю взгляд от картины и вижу Сидни с широко раскрытыми влажными глазами, – встревоженную, наблюдающую за тем, как я перевариваю эмоции, бурлящие в моей крови. Она сглатывает, почти дрожа от тревоги. – Боже, Оливер, скажи что-нибудь… Мои глаза закрываются на несколько ударов сердца, пытаясь сдержать собственные слезы. – Я в восторге. Мне так нравится, спасибо тебе… – Затем я опускаю холст, прислоняя его к столу, и заключаю ее в объятия. Я обнимаю ее, прижимаюсь к ней, лелею ее, мои пальцы перебирают ее волосы, в то время как мои губы оставляют поцелуй на ее виске. – Я не уйду, – тихо бормочу я, крепче обнимая ее. – Я не могу… Я не могу оставить тебя, Сид. Ее вздох напряженный, надтреснутый, сдавленный всхлип облегчения. Сидни утыкается лицом мне в грудь, вдыхая мой запах, в то время как ее руки переплетаются у меня за спиной. – У нас все получится, я обещаю. Ты – все, что мне нужно, Оливер, – хнычет она. – Ты – это все, что мне нужно. Мы долго обнимаем друг друга, хлопковая ткань моей рубашки намокает из-за слез Сидни, в то время как мои губы осыпают шквалом поцелуев ее волосы. Когда мы отстраняемся, я обхватываю ладонями ее лицо и откидываю назад льняные локоны. Наши взгляды пересекаются. Я собираюсь попытаться сказать что-нибудь проникновенное, но меня отвлекает большое пятно краски у нее на лбу. Вместо этого у меня вырывается смешок. Сидни хмурится. – Что? Мои волосы? Моя ухмылка становится шире. – Нет, у тебя тут… немного краски… – Я указываю на ее лоб, и она быстро начинает вытирать его. Еще больше смеха разносится между нами, когда она размазывает ярко-малиновую краску по линии роста волос. – Я делаю только хуже, не так ли? – Хуже – это субъективно. Я думаю, из тебя получился прекрасный холст. Я облизываю большой палец и стираю им капли краски с ее кожи, тем самым вырывая из ее губ резкий выдох. Я бросаю взгляд на эти губы, моментально отвлекшись, и внезапно чувствую, как тыльная сторона ее ладони касается моей щеки, оставляя за собой что-то холодное и скользкое. Ее хихиканье наполняет меня, атмосфера становится игривой.