– Ты видела? Они ударили его исподтишка и пошли себе дальше. – Столько парней против одного ребенка, – соглашается Лотта. – Трусы. Они бросаются на помощь мальчику. Лотта подает ему обе руки, чтобы помочь встать. А Луиза аккуратно отряхивает его дырявые брюки, хотя и безуспешно, стараясь убрать хотя бы свежую уличную пыль. Старая грязь все равно остается. Ему вряд ли больше десяти лет, и он точно не из богатого района. – Все нормально, – смущенно говорит мальчик. Под носом у него сопли и грязь. – Не надо. Он вытирает глаза кулаком, но его помощницы уже заметили слезы. – Ты их знаешь? – Луиза с ненавистью смотрит в сторону угла, за котором скрылись молодые люди. Бедный паренек потупил взгляд, бормоча: – Один был моим соседом. – Понятно, а теперь вы не очень ладите? – поддразнивает его Лотта, улыбаясь. – Его брат был моим лучшим другом. А теперь, конечно, он больше не играет со мной. – Почему? – спрашивает Лотта. – Я бы с удовольствием с тобой дружила. Мальчик краснеет. – Они говорят, что мы цыгане. – Правда? – спрашивает Лотта. – Это так? – Да, мы цыгане. – Ну и что? – Они говорят, что меня и моих братьев не должно быть на свете. Нас слишком много. Но скоро с этим покончат, говорят они. Лотта смотрит поверх его головы на Луизу и видит, как в ее взгляде отражается ее собственный ужас. Нет, цыганам всегда было нелегко, но Лотта никогда не видела, чтобы цыганских детей прилюдно унижали. Еще ужаснее звучала его интонация, будто он уже смирился с приписанной ему виной, которая основана только на происхождении, ни на чем другом. Лотта кладет обе руки на его плечи и склоняется, чтобы быть на уровне его глаз: – Как тебя зовут? – Энис. – Энис. Мне нравится это имя. Я даже знаю несколько цыган. Они умеют делать удивительные вещи. И уверена, ты тоже. – Правда? Что, например? – Он скрещивает руки на груди и смотрит на нее с подозрением. Глаза у него глубокого синего цвета, хотя Лотта думала, что у цыган они темные. Она нервно кусает губы. Знает ли она вообще хоть одного цыгана? Ей просто хотелось его утешить. В ее окружении почти никого не интересовали национальность или религиозная принадлежность. Мальчик, разочаровавшись, хотел уже было отвернуться, когда Лотту все-таки осенило: – В одном парижском кафе я однажды видела Джанго Рейнхардта. Невероятно, что этот человек мог вытворять с гитарой. А ведь у него была почти полностью повреждена рука после пожара в таборе. Но он не сдался. Вот! И теперь творит чудеса двумя пальцами, только указательным и средним. Лотта с силой перебирает струны на невидимой гитаре, и, увидев это, мальчик с Луизой громко смеются. – Да, и ты, конечно, знаешь Полу Негри. Ее отец тоже цыган. Энис смотрит на Лотту задумчиво. – Мой отец говорит, что артист – не профессия. – А другие говорят, что цыгане и евреи не такие хорошие, как другие. Не надо слушать все, что говорят люди. Это ведь в основном чушь. Скоро они призна́ют, что ошибались. – Вы уверены? – Он внимательно смотрит на нее. – Абсолютно. Безобразия скоро закончатся. Лицо мальчика просветлело. Надеюсь, что он не так быстро узнает, что и дружелюбные взрослые лгут. Неизвестно, что еще придет в голову его соседу. – Нам проводить тебя до дома? – спрашивает Луиза. Энис качает головой. – Да это было не так страшно, правда. – Ты смелый мальчик. – Лотта хватается за свою сумочку. – Купи себе несколько леденцов, чтобы забыть этот ужас. Только не отдавай ничего паршивым соседским парням, хорошо? Когда он трусцой бежит от них со своей добычей, лицо его сияет. Лотта смотрит вслед, а затем поворачивается к подруге. – Отвратительно. – Луиза сплевывает. – Хуже всего, что он прав. И с этим поколением скоро покончат. – Что ты такое говоришь? – Ты здесь не бываешь в последнее время, а до моих ушей долетает, что они планируют издать закон, позволяющий стерилизовать этих людей. Лотта смотрит на подругу, выпучив глаза: – Чудовищно. – Ты еще собираешься отнести Харрасу торт? – Я про него забыла. Лотта оглядывается и видит лежащую на земле поврежденную картонную коробку, которую в волнении уронила. Она осторожно поднимает ее и открывает. – Боже мой! Ну что поделаешь. Хотя Харрас вряд ли будет против. Лай собаки – первое, что они слышат после того, как Лотта позвонила в дверь. Им открыла домработница Курта. – Добрый день, – здоровается Лотта. – Ну вот и мы. Это моя подруга Луиза. После того как все вежливо поприветствовали друг друга, Лотта, смеясь, опускается на колени, чтобы почесать весело прыгающего вокруг Харраса. – Прекрасный пес. Я принесла тебе что-то вкусненькое, видишь? Она кладет на пол коробку с бесформенной массой из сливок. – Вы же не дадите ему торт? Не знаю, что бы на это сказал господин Вайль. – Эрика хмурит лоб и смотрит на Харраса, будто обвиняет его в предательстве, потому что он лижет руки этой изменнице. – Да не волнуйтесь вы. Я точно знаю, что мой муж балует его на все лады. Вставая, Лотта твердо смотрит в глаза домработницы. Она по-прежнему жена хозяина. – Мы здесь, чтобы разобраться с вещами Курта, – сухо объясняет Лотта. – Я знаю, – отвечает Эрика. Подруги уже почти дошли до кабинета, когда домработница хриплым голосом выкрикивает еще несколько слов: – Это его дом. И полиция не смеет проводить здесь тайный ночной обыск. Это неправильно, что его выдворяют из страны. – Мы тоже так считаем, – спокойно отвечает Лотта. – Но если бы он остался, это было бы очень опасно. По мне, лучше пусть он сохранит здоровье, чем гордость. Эрика достает свой носовой платок и промокает глаза. – Я не хотела вас упрекать. Я знаю, что вы правы. Делайте, что должны, а я пойду прогуляюсь с милым Харрасом. Или могу быть вам чем-то полезной? – Нет, спасибо. Мы справимся. Присмотрите лучше за бедным Харрасом. Для Курта большое утешение, что вы о нем так хорошо заботитесь. Эрика кивает. – Могу я спросить, все ли хорошо с господином Вайлем? – Конечно можете. У него все хорошо, учитывая обстоятельства. Он остановился у друзей. Лотта умалчивает, что он нашел убежище у другой Эрики, на диване которой теперь ночует, пока та спит рядом с Касом. Видимость приличия приходится блюсти. Овчарка изо всех сил сопротивляется наморднику, который Эрика пытается натянуть.