Брехт громко выдыхает. – Просто трудно следить за разговором, если кто-то гладит шею и спрашивает, пойду ли я в постель с одной или двумя. – И что? – Я сказал даме, что не могу ей дать ответ, потому что настолько увлекся беседой о диалектическом материализме, что мысль о еще большем возбуждении практически невыносима. Лотту передергивает. – Теперь мне жаль эту девушку. – Какая ты жалостливая. – Брехт похлопывает ее по плечу и присоединяется в Касу. Любуясь, Лотта смотрит ему вслед. Тилли обнимает ее за талию. – Кого тебе жалко? – Всех, кто не любит Париж. Они смотрят на огни, отражающиеся в воде. – А я люблю этот город. Я чувствую себя настоящей парижанкой. – Тилли кладет голову на плечо Лотте. – А ты? – Мне здесь тоже нравится, но не знаю, хотела бы я стать парижанкой. Мне кажется, я везде как дома – на какое-то время, – отвечает Лотта. – Разве не говорят, что дом там, где твое сердце? Игриво приподняв бровь, Тилли кивает в сторону двух мужчин перед ними. И так как речь, скорее всего, идет об Отто и Курте, которые молча идут рядом друг с другом, Лотта не уверена, на кого именно намекает Тилли. Отто постоянно держит оборону, защищаясь от Курта, что ужасно принижает его, тем более что Курт в ответ выказывает исключительную вежливость. Я представляла его совсем другим. Как я могла подумать, что в нем есть что-то героическое? Лотта целует Тилли в щеку. – Могу тебе сказать, где находится мое сердце. Оно крепко сидит у меня в груди. Смех Тилли заставляет всех обернуться: Курт, Отто, Брави, Нееры – все смотрят, как Тилли страстно целует свою партнершу по сцене. – Ты прекрасна, – шепчет она потом Лотте на ухо. Хотя уличные фонари светят недостаточно ярко, чтобы четко различить выражения лиц других, Лотта готова спорить, что у Отто оно скривилось от злости, а Курт приятно улыбнулся. Ни от кого из них не ускользнуло, что во время репетиций женщины явно сблизились. И Лотте кажется естественным, что в продолжение сценического действия они сливаются в единое целое, ведь Лотта и Тилли воплощают две стороны одного человека. Практичная Анна I, которую играла Лотта, поет, а страстная Анна II раскрывает душу в танце. При этом Анну I можно рассматривать как своего рода продавщицу товара, которым является Анна II. Танцовщица Тилли сразу поняла свою роль и соблазнительно преподносила себя как товар, который Лотта должна была тщательно проверить. Для них это было ново – изучать женское тело, но с самого начала они понимали, как должны прикасаться друг к другу. Они переплетались, пока Лотта не чувствовала мягкую кожу Тилли одновременно везде. Как будто скользнула в сшитое для нее шелковое платье, в котором ничего не стягивало и не сжимало. Они ели в кровати шоколадные конфеты и пили шампанское. И не возникало сомнений, что вслед за последним представлением они расстанутся без всякой боли. Одной рукой Тилли хватает уличный фонарь и крутится вокруг него, напевая, будто в американском мюзикле. – И вот он, наш домик в Луизиане. Теперь мы возвращаемся в наш дом на реке Миссисипи в Луизиане — – Это моя партия! – восклицает Лотта, смеясь и подпевая подруге. После того как они закончили свое маленькое представление, Лотта заметила, что Эрика идет рядом с Куртом. Их локти как бы случайно соприкасаются при ходьбе. Курт шепчет своей спутнице что-то на ушко. Она слегка наклоняется к нему и, кажется, улыбается. В ее поведении нет ничего фривольного. При виде этой картины Лотту пронзает электрический ток. Сдержанная нежность ее жестов кажется более интимной, чем все поцелуи, которыми Лотта обменивалась в этот вечер. Можно подумать, она себе такого не представляла. Но в ее воображении, в отличие от реальности, все было лишено деталей. Вскоре голос Каса заглушает все разговоры. – Елисейские Поля – это одно. Но знаешь, Отто, теперь так приятно гулять по Курфюрстендамм. Там нет ни одного еврея. Все вокруг будто на секунду застывает после этого немыслимого замечания. Лотта подозревает, что Кас движим ревностью из-за Курта. Только тот, кто боится, склонен к такой грубости. Но вместо того, чтобы оставить все как есть, Кас продолжает: – Курфюрстендамм теперь такой чистый. Ты понимаешь, что я имею в виду? – Заткни свою пасть, ублюдок. – Абраванель угрожает ему кулаком. – Что ты сказал? – Кас подходит к нему. – На сегодня достаточно. – Лотта хватает его за руку. Кас неохотно отступает. – Ну хорошо, раз дамы здесь. Лотта с беспокойством смотрит на Курта. Он все еще стоит как вкопанный. Она хочет подойти к нему, но Эрика опережает ее. Она не извиняется за своего мужа, что еще больше накалило бы ситуацию, а берет руку Курта в свою, и его оцепенение медленно проходит. С неподдельным волнением Лотта спрашивает себя, было ли и ее прикосновение для него целительно. Действительно ли они когда-то чувствовали себя настолько связанными друг с другом, словно жили одной жизнью? Наверное, да. И если бы это время не было настолько прекрасно и настолько пугающе, то не случилось бы и всего остального. Но теперь тот мужчина, который хотел раствориться в ней, отдалился настолько, что она к нему не может даже приблизиться. В баре компания впадает чуть ли не в истерическое веселье. Они танцуют, смеются и поют, будто ничего не случилось. Отто и Брехт уходят рано. Кас тащит Тилли на танцплощадку, пока Курт танцует с Эрикой – по-прежнему без всяких непристойностей, но спрятавшись в непроницаемый кокон своей близости. В нерешительности Брави и Лотта смотрят на обе пары. – Что же я наделала? – говорит Лотта. – По крайней мере, ты понимаешь, что сама подписала себе приговор. – Брави улыбается. – Я такая ужасная? – Да нет. Ты просто не та женщина, которая ему нужна. – А Эрика – та? Взгляд Брави блуждает от Каса к Эрике и обратно. Один из супругов наблюдает за другим, пока тот не смотрит. Брави вздыхает. – Может быть, и нет. Но разве не ты хотела развода? – Так я ему полезнее. – То есть ты не хотела оставаться госпожой Вайль, чтобы быть ему полезнее? У Лотты пот течет по спине. Пыточные механизмы в средневековой тюрьме были бы приятнее упорных расспросов Брави. И если бы она хотя бы была уверена в своих чувствах, то могла бы стать трагической героиней этой печальной истории. – Ах, Брави, я даже не знаю. Моя голова сейчас лопнет. Как мне это все надоело. Сцена 12 Теперь ничего нельзя сделать – Берлин, сентябрь 1933 года – Фрейлейн Ленья? – Господи! Испугавшись, Лотта кладет руки на грудь, когда к ней неожиданно обращается какой-то человек. Она чуть ли не столкнулась с ним головой, так близко он подошел. Его черные глаза кого-то ей напомнили. Увидев его приплюснутый нос, она сначала думает, что это один из боксеров, поединки которых она раньше любила смотреть. Но потом узнает в нем актера, с которым иногда пересекалась на встречах общества художников и актеров. – Господин Кардан? Александр Кардан? Она старается не выдать, что обеспокоена его видом. Он не жилец. Его бледная кожа туго обтягивает череп, на котором большие темные глаза, как две пустые глазницы, смотрят из глубины. – Как приятно в этот серый осенний день увидеть знакомое лицо. Улыбаясь, Лотта судорожно вцепляется в свою сумку. Только что в Потсдаме она забрала свидетельство о разводе. – У вас все хорошо, господин Кардан? – Конечно. – Он прячет от нее свой беспокойный взгляд. Ей, наверное, станет легче, если она кому-нибудь поможет, а он выглядит так, будто ему нужно отвлечься. – Давайте поужинаем, могу я пригласить вас? Лицо Кардана искривляет страшная гримаса, которая напоминает Лотте, что именно те, кто особенно бережет свою гордость, не имеют возможности ее защитить. Шерстяные рукава у него настолько прохудились в локтях, что вот-вот порвутся. – Мы поговорим о делах, – формально сообщает она, выхолостив из голоса все, что могло бы напоминать о жалости. – Кого-то похожего на вас я как раз и ищу. Мне нужен человек, знающий Берлин как свои пять пальцев и не имеющий никаких дел с нацистами. Она подмигивает ему как заговорщица. Черты его лица разглаживаются. Ну вот. Вряд ли кто-то может устоять перед доверием, которое выражают ему другие. Кавалер не может отказать женщине, нуждающейся в его услуге. – Вы сможете меня сопровождать? – Хорошо, фрейлейн Ленья. Но не ожидайте от меня приятной компании, для меня все очень изменилось. – Для нас всех, – твердо говорит Лотта. Она указывает на ресторан через дорогу. – Зайдем туда, прямо сейчас? Он кивает.