Смеясь, он запрокидывает голову назад. Затем почти вызывающе смотрит ей прямо в глаза. Его расширенные зрачки выдают сценарий дальнейшего. Ходят слухи, что он любит женщин и оставляет их несчастными. То, что нужно. Ничего, кроме влечения. – Вы сегодня выступаете? – спрашивает Макс. Лотта кивает. – А завтра? – Завтра нет. – Не хотели бы прогуляться со мной вдоль Лиммата? Je ne t’aime pas – видишь, Курт? – Почему бы и нет. Ни один из них не моргает, глядя другому в глаза, пока они не убеждаются, что не ошиблись в намерениях друг друга. Затем Лотта оставляет его стоять на месте и, насвистывая, покидает бар. Она знает, не оборачиваясь, что он с ухмылкой смотрит ей вслед, пока она не исчезнет из его поля зрения. Сцена 2 Неожиданное известие – Париж, осень 1934 года В последние месяцы Лотта не задумывалась о том, что за новые повороты судьбы произошли в ее жизни. Но как только она прогуливается по Монмартру рядом с Брави, чувствует себя падшей воспитанницей монастыря, которая должна убедить строгого священника в своей невинности. Лотта вспоминает ту самую первую прогулку с Максом. Вода Лиммата блестела, как зеленое стекло. По дороге они обращали внимание на разные предметы, которые им казались красивыми или причудливыми, и смеялись. Они оба знали, что это прелюдия, на которую позже у них не хватит терпения. Долго они не продержались. Не прошло и получаса их прогулки, когда Эрнст притянул ее к себе. – Сколько еще я должен с тобой прогуливаться, пока ты не пригласишь меня к себе в комнату? – Я думала, ты никогда не спросишь. Боюсь, ты намного лучше своей репутации. – Тогда мне придется ее защищать. Он зарычал и с силой привлек ее к себе, впиваясь своими лапищами в ее шею так, что она чуть не задохнулась. Притяжение, которое она при этом почувствовала, с тех пор почти не ослабевает. Они понимают один другого, растворяясь и забываясь подле друг друга. Как родственные души, не оскорбляя, могут потерять себя в опьянении. Вспоминая эти ночи, Лотта с трудом выдавливает из себя имя Курта в разговоре с Брави. – Как у него дела? Поеживаясь от холода, она цепляется за своего спутника, который не вырывается из ее рук, и с благодарностью ощущает сбоку тепло его тела. В этот холодный ноябрьский день едва заметные капельки моросящего дождя проникают сквозь все слои одежды. Лотта уже достаточно хорошо знает Брави, чтобы понять, что его раздражает ее вопрос, но он все равно на него ответит. Можно было бы ожидать, что после вечера в отеле они буду избегать друг друга. Но вместо этого завязалась робкая дружба, хотя он, кажется, все еще не доверяет ей, да и она рядом с ним чувствует себя неуютно, с тех пор как он видел ее в отеле как есть, без прикрас. Он с пониманием вздыхает. – У Курта все хорошо, Лотта. Ах, Брави, выдай, есть ли в жизни Курта кто-то важный! Курт пишет регулярно, а она ему. Он подтрунивал над ней по поводу ленточных глистов, которые беспокоили ее недавно, а она утешала его по поводу псориаза. Лотта помогала ему застраховать машину, они обсуждали денежные вопросы и никогда не жалели слов для поддержки. Но все это не имело никакого значения. – Я слышал о тебе и Эрнсте. Рад за вас, – говорит Брави. Лотта не так глупа, чтобы отрицать это. – Раньше ты был более деликатным. Но все равно, что ты думаешь: в этой истории нет ничего серьезного, только его имя. Мы просто проводим время вместе. Если честно, мы как брат и сестра. Брави поднимает бровь. – Брат и сестра? Надеюсь, со своими братьями ты так время не проводила? – Почему все считают тебя милым? Отвратительная мысль. Если бы ты их знал, то не говорил бы такого. Мне надо себя чем-то занять, чтобы не вешаться Курту на шею. Разве ты не этого добивался? – И поэтому, конечно, надо вешаться на шею следующему. – Господи… Брави, сказать тебе, в чем твоя проблема? Ты слишком большое значение придаешь физическому. Честно, это всего-то как хорошая бутылка вина. Ты получаешь легкое приятное опьянение, но если перепьешь, на языке остается приторный вкус. К любви это не имеет никакого отношения. Брави щурит глаза, а потом смеется. – Мне это не нравится, но иногда мне кажется, что жизнь была бы проще, если бы все думали так, как ты. – Вот видишь. Она предупредительно покоряется: – Но твоя жена, наверное, рада, что ты со мной не согласен. Как Фридель? Ей трудно представить их вместе. В ее понимании Абраванель соблюдает обет безбрачия. – Мы думаем поехать в Америку, – говорит Брави. – И вы тоже? Что-то у нее внутри сжимается. Курт пока еще во Франции, но это ненадолго, потом он покинет страну. Его недовольство быстро растет – как и число тех, кто поносит его из-за еврейского происхождения. Лотта толкает Брави локтем. – Я думаю, что буду даже немного скучать по тебе. Он ухмыляется: – Да? А я ведь даже не знаю, нравишься ты мне или нет. – Разве это не объединяет нас, как бы это сказать, в семью? Ты постоянно недоволен мной, но мы все равно связаны чем-то, что не выбирали сами. Как будто Курт – наш всемогущий отец. – Хочешь сказать, что меня ты считаешь братом? Это кажется опасным – после того, что ты рассказала о вас с Эрнстом. – Ну, знаешь, волков бояться – в лес не ходить. В твоем случае это был бы откровенный инцест. – Хорошо, что ты это так воспринимаешь. Он вежливо провожает ее до отеля. После того как они попрощались, она смотрит ему вслед, пока он не доходит до угла. – Подожди, Брави! Он останавливается, услышав крик, а она подбегает к нему. Она смотрит на него, и во взгляде чувствуется раскаяние: – Ведь после того, что мы с тобой пережили, говорят правду? Я не могу тебе обещать, что оставлю Курта в покое. То, что с Эрнстом… мне сложно оставаться с собой наедине. Думаю, все именно так. Но ты ошибаешься, если считаешь, что я хочу заполучить Курта ради себя самой. Я правда хочу быть с ним ради него. Она ждет от него нагоняй, но суровых слов не слышит. Вместо этого Брави кладет обе руки на ее плечи. Лотту доводит до отчаяния то, как он всматривается в нее, явно принимая какое-то решение. Он громко выдыхает: – Хорошо, Лотта. Тогда и я хочу сказать тебе правду. С Эрикой уже все кончено, и я сыт по горло, вы меня уже достали. В этом вы оба невыносимы. В остальном он намного приятнее тебя. – Я знаю, Брави. Знаю. Первые слезы Лотту еще смущают, но она уже чувствует, как с ними уходит ужасная тяжесть. Она нежно целует Брави в щеку. – Спасибо. Ты же замолвишь за меня словечко? Он качает головой: – Не могу, Лотта. Понимаю, что невозможно вас разлучить. Но на мое мнение это не влияет. За остальное отвечайте сами. Сцена 3 Между стульями – Париж, весна 1935 года В последнем письме Курт ни словом не обмолвился о ее предложении. А ведь в него было включено не что-нибудь, а обещание обеспечить ему тыл и вести хозяйство, а еще предложение съехаться. Предпочтительно в Англии: там можно было бы поучить язык перед поездкой в Америку. Она даже посчитала, сколько денег они сэкономят, представив это практической стороной предложения от доброго друга. На всякий случай, если Брави ошибается. Она не знает, как понимать его умышленное молчание в ответ на эту часть письма. Когда Лотта думает об этом ночью, не в состоянии заснуть, то приходит к выводу, что он не будет реагировать на ее предложение, пока она окончательно не освободится от Макса. И хотя Лотта больше не играет на деньги, она продолжает верить, что судьба на стороне тех, кто все ставит на одну карту. И все же Лотта не может заставить себя порвать с Максом. Он благотворно действовал на нее, хотя ей и хотелось, чтобы он меньше вмешивал ее в свои дела. Она пытается не придавать большого значения тому, что сейчас ей неуютно в машине вместе с ним и его сыном-подростком. Джимми, конечно, не станет из этого делать вывода, что у него скоро появится новая мачеха, поскольку уже привык к эскападам отца. Еще маленьким ребенком он стал свидетелем того, как отец делил жену с поэтом Полем Элюаром. Что привело, вероятно, к расставанию матери Джимми и Макса. Тем не менее она разрешает сыну часто навещать своего отца. Макс описал ее как не очень обидчивую и жизнерадостную персону. Джимми, похоже, унаследовал от своих родителей не так много легкомыслия. Через зеркало заднего вида Лотта заметила смущенное выражение его лица. Видимо, вся необузданность чувств досталась отцу, а сыну ничего не передалось. С другой стороны, ни одному пятнадцатилетнему мальчику не понравится наблюдать, как его отец весьма откровенно трогает какую-то женщину. Макс снова положил руку ей на бедро. С некоторых пор он только и беспокоится о своем возрасте. Почти в сорок шесть он боится потерять потенцию. И свой страх пытается держать за горло, компенсируя его похотью. – Пока я еще в настроении! – звучал его боевой клич в то утро, когда он хотел с ней переспать в третий раз, и Лотта почувствовала легкое пресыщение. В начале знакомства ее страсть ничем не уступала его, но теперь кажется, что ее желание появляется как непроизвольная реакция на желание мужчины рядом с ней. По крайней мере, эта реакция помогает достичь цели. Поэтому Лотта в это утро снова привлекла к себе Макса и уверила, что в своей мужской силе ему пока не стоит сомневаться. Но теперь она отодвинула его руку, на что Макс возражает недовольным ворчанием. Лотта поворачивается к Джимми: