– А ведь угадала, старая! – Дедко заулыбался. – Хочешь знать, как я тебя отважу? – Да уж не томи, повесели напоследок, покажи силушку скоморошью! – Ведьма сделала шажок вниз, поставив ножку на припорошенную снегом нижнюю ступеньку. Дедки она не боялась нисколько. А вот он ее – опасался. Да еще как. Санек видел, как дрожит у Дедки за спиной сжатая в кулак рука. Та, которая без двух пальцев. – Нет, драться я с тобой не стану, – мотнул головой Дедко. – Ты ж меня щелчком за Кромку отправишь и медком запьешь. Подарок у меня для тебя есть, старая. Возьми его и уходи. – Что ж за подарок такой, что я из-за него от отступного откажусь? И от такой гостеприимной деревеньки? – А вот, – Дедко погладил Мальцову шапку. – Вот его тебе подарю. С виду-то он неказист, но сила в нем есть. Спит покудова, но тебе и проще. «Это что ж, он меня ей в ученики отдает?» – подумалось Мальцу. И эта мысль уже не казалась ему такой пригожей, как прежде. Ведьма Дедки покрасивше будет, но и пострашней. Малец сам не понял, как шагнул Дедке за спину. Спрятался. Дедко снова присел на корточки, глянул Мальцу в глаза, двинул шуйцей, и в руке у Мальца оказался ножик из Дедкина сапога. Тонкий, узкий, хищный. Заговоренный на жизнь. – Один удар у тебя будет, – зашептал Дедко. – Всё равно куда, лишь бы до крови достал. Промахнешься – сожрет она тебя, попадешь – будет у тебя три мгновения. Как раз отбежать успеешь. И смотри, сам не порежься. Это ведьма из-за Кромки запросто вернуться может, а тебя в Навь навечно отправит. Будешь там ничейной душой, какую всяка тварь мучить будет. Да ты на ножик-то не глазей, малой. Учует ведьма. В рукав спрячь и держи крепко. Один удар, понял? Не то оба пропадем. Снова закряхтел, распрямляясь… И вдруг с силой толкнул Мальца к ведьме. Малец от неожиданности вскрикнул, засеменил, споткнулся обо что-то под снегом, плюхнулся на живот, оцарапал щеку о мерзлые комки, но даже не пискнул. Только и думал о том, чтоб о ножик в рукаве не порезаться. А потом увидел прямо перед лицом сапожок сафьяновый, а над собой услыхал: – Не врешь, ведун. Есть в нем сила, и немалая. Не боишься, что с тебя за его погибель спросят? – А я при чем? – раздался неподалеку Дедкин голос. – Ряда меж нами нет. Госпоже не посвящен. Я его купил. Мой он. Если годен, бери. – А возьму, – подтвердила ведьма. – Деревенек много, а такой подарок – редкий. Где ж ты его нашел, волчий пастырь? – Сказал же – купил, – недовольно буркнул Дедко. – А отдавать – не жалко? – А чего жалеть? Бестолковый он. Что ни скажешь, сразу забывает. Хоть ножом его режь, без толку. Тут Малец будто очнулся, вспомнил, что велено. Жалко, конечно, такой ладный сапожок портить, но себя – жальче. Так что Малец выпростал из рукава ножик и ударил, сколько было силы. Ведьма завизжала. От визга этого и Малец заверещал, будто заяц в когтях, и как зверь, на четвереньках, засеменил прочь по грязному снегу, уперся головенкой о твердое, но продолжал в беспамятстве перебирать руками-ногами и верещать, пока его не взяли крепко за шкирку и не поставили на ноги, а потом жесткая ладонь раз-другой больно хлестнула по щекам. – Всё уже, – рявкнул Дедко. – Умолкни! Малец захлопнул рот и уставился на ведьму. На мертвую ведьму, которая лежала на снегу, раскинув в стороны руки и ноги в синих сапожках, в одном из которых торчал ножик с невзрачной костяной рукояткой. Его ведун забрал потом. Вместе с сапожками. Откуп, что для ведьмы готовили, Дедко тоже забрал. Так что зиму они прожили, как бояре. Хорошо быть ведуном. Только страшно. Глава третья Лучина погасла. Но ведуну свет – без надобности. На то он и ведун. Да. За Кромкой ведь темней, чем самой темной ночью. Но видеть и там можно. Если правильную цену Госпоже заплатить. Бурый заплатил. И не раз. Но тот, первый, он крепко запомнил. Весной это было. Первой весной, которую он встретил у Дедки. В деревне приход весны знатно праздновали. Малец три таких праздника хорошо помнил, остальные – смутно. Но кто видел один праздник, тот все видел. Все они – по покону. За этим волох следит и родовичи старшие. Кто от порядка отступит, хоть веточку не туда положит, хоть ленточку не ту повяжет, того боги не увидят и беречь не станут. Ведун – не праздновал. Зиму не гнал, богов за приход весны не благодарил, подарков не дарил. – Пустое это, – оборвал он заикнувшегося о празднике Мальца. – Я ведун, а не волох. А богов благодарить за что? И девок по земле валять нам без надобности. Празднуй не празднуй, а весна все равно придет. Смерды суетятся, понятное дело. Им зерно земля дарит, одно за три или сколько там вырастет. Мне ж ясти и так принесут. У нас, малой, другие жертвы и боги эти, смердьи, над нами власти не имеют. Хоть Сварог старый, хоть Христос новый. – Так это что же, и Сварога уважать мне теперь не нужно? – не на шутку взволновался Малец. – Я сказал, дарить их ни к чему, а не уважать я б тебе не советовал. И дразнить тоже. – Но ты ж сказал: они над нами власти больше не имеют? – Надо мной, – тут же уточнил Дедко. – А ты им как был ни во что, так и остался. А чтоб тебе понятней было, вот идёшь ты по лесу и лося встречаешь? Есть у него над тобой власть? Малец помотал головой и засмеялся. Какая у лося над человеком власть может быть, если он травой да листвой питается? – А если ты его дразнить станешь? Палкой кинешь, за шерсть дёрнешь, лосёнка побьёшь? – Что я, дурной совсем? – нахмурился Малец. – Он же меня враз стопчет. – Вот и с богами так! – Дедко щёлкнул Мальца по лбу. – Уразумел? Малец уразумел: праздника не будет. С весной народишко к колдуну потянулся. Всякий. И чёрный, и чистый. Даже княжий муж однажды заявился. Здоровенный, усищи до груди, весь в блескучем железе. А Дедко над ним посмеялся. Зачем, сказал, перед моей избенкой бронь натянул? Ратить меня вздумал аль боишься? Малец думал, вой осерчает да и зарубит Дедку. А княжий муж, наоборот, побледнел, пробормотал что-то невнятное. Малец не понял, а вот колдун понял: построжел и выставил ученика за дверь. Хотелось Мальцу подслушать, да не рискнул. После они ушли. Вдвоём, Мальца не взяли. А вернулся Дедко один. И сразу видать: за Кромку ходил. Мертвецом смотрелся, а не живым человеком. Вернулся, упал на лавку и проспал три дня. Малец же эти три дня роскошествовал. Ничего не делал, только ел вкусно из Дедкиных запасов. Через три дня колдун проснулся и отходил Мальца березовыми прутьями. За лень. До самой осени Мальцу хорошо жилось. Трудно, конечно. Сколько всего выучить пришлось да запомнить. Дедко учил крепко и спрашивал тоже крепко. Чуть что не так, сразу кулаком или палкой. И даже не сказать, как больней. Зато Малец каждый день мясо ел, хоть Дедко и не охотился. Верней, охотился, но по-своему, по-ведьмачьи. Выйдет на полянку, позовет, рта не раскрывая, глядь – косой скачет. Подбежит, присядет, Колдун его по головке погладит, в длинное ухо шепнет, зайчишка – хлоп! – и помер. Или, бывает, выйдут утром из избенки – а на пороге парной кабаний окорок. Сам-то колдун мяса почти не ел, но ученика кормил хорошо. Малец уже знал: волки мясо приносят. Хотя пару раз Малец углядел след медвежий. Подивился. Великий зверь, матерый, а у ведуна в слугах. Что матерый, это Малец теперь с легкостью определил. Он нынче следы разбирал запросто. По отпечатку мог сказать не только что за зверь, но и сколько ему зим, в каком настроении бежал или шел, здоров ли. И всякой травы место знал и имя. И что с ними делать. Так и жили. Дедко учил. Малец учился. Не то чтобы в охотку, да приходилось. Ну и сердце грело: такой могучий, такой страшный человечище, ведун… А Мальцу – Дедко. Хорошее было лето. А потом пришла и прошла осень. И настала пора испытания. Это Дедко Мальцу позже пояснил. А тогда просто взял Мальца за руку и по первому снежку увёл на заимку. Малец там еще не разу не был, видать – тайная. Изба та была старая-престарая. Но крепче той, в которой они жили. Дух внутри стоял сырой и холодный. Нежилой. Дедко запалил сальную свечу, велел: