– И оно того стоило? – Всегда стоит. – Ты должен правду говорить, так Бог учил. Но если правдой убиваешь человека, то молчи, – процитировала она детский стишок. – Жаль, что мы уже не дети, Анна, – сказал я и позвал Курноса. – Забери её, – сказал я, когда он вошёл в комнату. – Только, – я погрозил ему пальцем, – помни, что она является ценным пленником Официума. Понимаешь? Он понуро кивнул головой, поскольку мои слова означали, что ему нельзя её бить или насиловать. А я знал, что любовная сцена, которой мы были свидетелями, разожгла его аппетит. – Пожалуйста! – Закричала она на пороге. – Вы обрекаете на смерть императора, и кто знает, возможно, всю страну! Позвольте мне... – её голос затих за закрывшейся дверью. Я ничего не ответил, поскольку не верил в то, что она говорит. А даже если бы верил, то уже не мог ничего сделать. Мы остались вдвоём. Я и Рейтенбах. Я подошёл и протянул ему кинжал. – Теперь я на минутку отвернусь к окну, господин маркграф, – сообщил я ему. Рейтенбах ни о чём не знал. Он не занимался колдовством, магия была для него чуждым понятием. Он был просто влюблённым мужчиной, желающим сделать всё для любимой женщины, и верным подданным, желающим спасти своего правителя. Он заслужил быструю смерть. Он просто оказался в неправильном месте в неправильное время. Инквизиториум не мог ничего от него добиться, поскольку он ничего не знал. Я не видел смысла в его страданиях. – Спасибо, господин Маддердин. Есть такие дары, которые нельзя принять. – Он схватил мою руку и вложил в неё обратно кинжал. – Я хочу остаться с ней до конца, хотя вы ведь знаете, что я хотел бы только умереть. – Остаться с ней до конца, – повторил я. – Это будет нелегко, маркграф, уж поверьте. – Я не выпускал его руки. – Я знаю, – спокойно ответил он. – Кто сказал, что любовь должна быть лёгкой? Если я останусь с ней до конца, то встречу её... потом, правда? Я знал, что он имеет в виду, говоря «потом», но не хотел отвечать на заданный вопрос. Ибо что я должен был ему сказать? Что Анна осуждена на вечные муки ада, где страдания, причинённые инквизиторами, покажутся невинной лаской? Зачем было причинять ему боль? Пусть он верит, что его любовь не закончится вместе с жизнью. Я посмотрел в глаза маркграфа и отвёл взгляд. Спрятал кинжал в ножны. – Раз так, прошу за мной, господин Рейтенбах. – Герман, Мордимер, – отозвался он. – Моё имя Герман. Эпилог Близнецов не было на посту. Сначала я встревожился, что они были схвачены или убиты люди маркграфа, но не заметил никаких следов борьбы. А Первый и Второй не дали бы себя взять так легко. Когда я открыл первую из дверей, ведущих в комнаты, где жили семь девушек, услышал крики. И уже знал, что это плохо. Близнецы посмели не послушаться моих приказов и решили поразвлечься с девственницами. Ну что ж, из того, что я увидел, по крайней мере одна из этих семи девственницей уже не была. Первый вжал её лицом в подушки и пристроился сзади. Он даже не снял брюки, просто спустил их до колен. Я увидел его подпрыгивающую прыщавую задницу и пнул в неё с такой силой, что мне показалось, что я сломаю близнецу копчик. Он заорал и упал с девушки. Осторожно отполз в сторону, так, чтобы я не смог врезать ему ещё раз. Второму повезло больше. Впрочем, он ещё не успел добраться до своей конфетки, и теперь отскочил к стене, принимая невинное выражение лица. – Мы всё время были на страже. Только сейчас зашли, так, посмотреть, что тут... – затараторил он. Девушка, с которой забавлялся Второй, отползла к подругам. Они прижали её к себе. Семь заплаканных, перепуганных зверят. – Подонки, – сказал я злым голосом. – Так-то вы слушаетесь приказов? – Как Бог свят, Мордимер, мы просто... – Второй стукнул себя кулаком в грудь. – Заткнись, во имя меча Господня, пока я не вырвал тебе язык. Первый ничего не говорил, только кивал и осторожно растирал ушибленное место. У него были опущены веки, но я знал, что в его глазах нет ни сочувствия, ни понимания. Только я не мог пока ничего сделать. Им полагалось суровое наказание за неисполнение приказа, но не мог же я наказать их здесь и сейчас, когда вокруг меня люди маркграфа. Близнецы были мне нужны. Кто-то должен был следить за слугами Рейтенбаха, чтобы им не пришли в голову глупые идеи, кто-то должен был мчаться верхом в местное отделение Инквизиториума, чтобы привести моих дорогих собратьев. А нас было всего четверо, и я не мог настроить этих двух дураков против себя. Тем не менее, я не собирался прощать столь предосудительного неповиновения. Инквизиторы являются терпеливыми людьми, но не забывают нанесённые им обиды. Рано или поздно я выставлю близнецам соответствующий счёт. Что касается девушки, которую так ожесточённо наяривал Первый, мне было её не особенно жалко. Ей ведь уже пятнадцать лет, и в своей жизни она наверняка обслужит ещё не одного мужчину. Ей не было причинено никакого вреда, кроме порванного платья и синяка на щуплой груди. До свадьбы заживёт... – Убирайтесь отсюда, – приказал я девушкам. – Возвращайтесь по домам. Берите с собой всё, что угодно, платья, посуду. Ну, давайте, давайте... Они тут же засуетились, даже у оттраханной Первым заметно улучшилось настроение, когда она хватала серебряные тарелки. Другие расхватывали кубки и чаши, выбрасывали одежду из комодов. Они успели при этом поругаться, а одна даже расцарапала другой лицо ногтями. – Кошелёк. – Я протянул руку в сторону Первого. – Что? Что? – Второй раз повторять не буду. Помедлив, он протянул мне мешочек с деньгами. Я отсчитал пять серебряных крон, всё остальное бросил ему на колени. Подошёл к изнасилованной девушке и отдал ей деньги. – Бери, – сказал я. – Заработала. Она посмотрела на меня, не очень понимая, что происходит, но быстро сцапала монеты с моей ладони. – Я ж даже не кончил! – Буркнул Первый тоном наполовину рассерженным, наполовину расстроенным. – Надо было поторопиться. – Я пожал плечами. Наконец мы выдворили всё это общество из комнаты (теперь избавленной от всего ценного, что можно было без труда вынести), и мы могли заняться действительно серьёзными делами. * * * Мы выезжали из замка Рейтенбах, оставив в нём инквизиторов из местного отделения Инквизиториума. Они уже позаботятся о формальностях, таких как доставка преступников в место, которое им назначено. Учитывая мощь ведьмы (если она говорит правду), им, наверное, будет не Хез-Хезрон, а монастырь Амшилас, где благочестивые монахи специализировались на допросах особо опасных колдунов, а также на сборе информации о запретных знаниях. Я повернулся в седле, глядя на удаляющееся за нашей спиной огромное здание и окружавшее его поместье. Я знал, что Инквизиториум будет прежде всего гордиться тем, что выявлены демонические таинства и разоблачены происки преступников. Однако я также знал, что наши сокровищницы тоже будут очень счастливы, видя, что это огромное имение в соответствии с законом становится собственностью Официума. В конце концов, никогда не бывает достаточно денег, чтобы распространять славу Божию! Мне было интересно, правдив ли рассказ Анны о Демоне Несчастья. Действительно ли такое существо появится, чтобы отомстить императору? Что ж, даже если так и должно быть, то, по всей вероятности, с этим не будет иметь ничего общего ваш покорный слуга, который всегда считал, что лучше всего для здоровья держаться подальше от сильных мира сего, и который знал, что от двора Светлейшего Государя его всегда будут отделять не менее сотни миль. Поводыри слепых Я хотел бы посвятить этот рассказ моей подруге и редактору Каролине Вишневской. Потому что это она придумала, что же является самым большим секретом монастыря Амшилас... Оставьте их: они – слепые поводыри слепых; а если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму. Евангелие от Матфея - В хорошем настроении, – подмигнул мне чиновник и поднял большой палец. Я точно не знал почему, но по каким-то причинам писцы Его Преосвященства меня любили. В личном секретариате в данный момент их работало двое. Старые, иссушенные священники, с глазами, покрасневшими от вчитывания в документы. Они выглядели словно братья, и кто-то мне однажды сказал, что они действительно были братьями. Я тоже их любил, тихих и скромных, так отличавшихся от разодетых, пахнущих душистыми маслами и благовониями слуг епископа. Герсард мог бы лучше потратить деньги, чем на эти стада бездельников, которые без всякой видимой цели шатались по дворцу и окружающим его садам. Что ж, Его Преосвященство имел невероятно высокий доход и не видел ничего плохого в его растрате. Жаль только, что он редко имел желание тратить деньги на то, чтобы помочь вашему покорному слуге. Которому, кстати, такая щедрость очень бы пригодилось. Но, быть может, вызов означает изменения к лучшему. А может быть, и нет. С Герсардом никогда ничего не было известно, ибо его настроение менялось быстрее, чем погода весной. Кабинет епископа был обставлен скромно. В первой комнате находился полукруглый стол и шестнадцать резных стульев. Здесь проходили важные совещания и встречи. Честно говоря, проходили очень редко, поскольку епископ терпеть не мог говорить в толпе, предпочитая короткие конференции с четырьмя, максимум шестью участниками. А они проходили в другой комнате, где стоял огромный палисандровый письменный стол. Его столешница была столь велика, что могла послужить палубой средних размеров лодке. Епископ сидел на одном его краю, рядом с резными головами львов, гостей сажал на другом конце. В комнате находились кроме того два набитых документами секретера, протянувшийся через всю стену книжный шкаф, полный книг, а также стеклянный шкаф, в котором сверкали хрустальные бокалы и всегда стояли несколько бутылок хорошего вина. Было известно, что епископ любил время от времени побаловаться винцом и часто бывал не в состоянии покинуть канцелярию собственными силами. – Мордимер, сынок! – Воскликнул он радушно. – Заходи, садись. У него был невнятный голос, и таким образом я понял, что он много выпил. К сожалению, Его Преосвященство уже редко выпивал на радостях. Хуже всего было, когда он пил, чтобы заглушить боль от приступов подагры, или чтобы забыть о том, что слишком много пьёт. Или о том, как сильно выпивка вредит его здоровью. И тогда лучше было не показываться в кабинете. На этот раз я знал, однако, что подагра отступила, а по широкой улыбке епископа я сделал вывод, что геморрой, язва и кожный зуд не портили Его Преосвященству этот прекрасный день. Что, впрочем, ничего не значило, поскольку поведение епископа, больного или здорового, было совершенно непредсказуемым. Тем не менее, бедный Мордимер считал, что ему и так сильно повезло. – К услугам Вашего Преосвященства. – Я низко поклонился и присел на краешек кресла. – Выпьешь со стариком? – Он взглянул на меня из-под опущенных век. Не дожидаясь ответа, он достал из шкафчика бокалы. Высокие, вырезанные из сверкающего хрусталя, на тончайшей, оплетённой серебром ножке. Собственноручно налил мне вина из замшелой бутылки, и я уважительно поднялся. – Сиди, сынок, сиди, – приказал он безмятежно и сам наполнил себе бокал до краев, аж капля вина перелилась через край и стекла на столешницу, оставив красную дорожку на хрустале. Он откинулся на спинку стула, стоящего напротив меня, и довольно вздохнул. – Как поживаешь? Не нуждаешься ли в чём? Играйте, трубы ангельские! Кто подменил епископа? В таком настроении я давно его не видел. – Всегда может бы быть лучше, Ваше Преосвященство, – ответил я вежливо. – Тем не менее, всегда можно утешить себя мыслью, что могло быть и хуже. – Очень правильно. – Он хлопнул в ладоши. – За это ты мне и нравишься, Мордимер. За твой благожелательный взгляд на мир. Так может, пришло время, чтобы и мир начал благожелательно смотреть на тебя?