Драматург, услышав эти слова, вскочил и побежал, чтобы проследить за исполнением заказа. Через некоторое время мы уже сидели за в меру чистым столом, а перед нами стоял кувшин с отбитой ручкой и два выщербленных кубка. – Вы знаете, что эти ублюдки хотели поднять цены? На всё. На пиво, водку, снедь... – Пользуются случаем. Чему тут удивляться? – К счастью, Светлейший Государь установил максимальные цены. – Он засмеялся, довольный, что кто-то надул тех, кто хотел надуть клиентов. – А за их превышение грозят штраф и темница. Толстая девка в заляпанном платье плюхнулась Риттеру на колени. – Отдыхаете, ребята? – Хрипло провизжала она, и в воздухе распространился шлейф трупного запаха, бьющего из её пасти. – О, только не с тобой! – Драматург столкнул её и погнал пинком в жирный зад. Она ушла, обзывая нас педерастами и содомитами. – Вот, ваш успех у прекрасного пола, – поддразнил я его. – Ей-Богу, я бы скорее предпочёл опрятного мальчика, чем её. – Риттера сотрясла дрожь отвращения. Вероятно, при одной мысли, что он мог развлекаться с этим жирным, грязным чудовищем. – Пара кувшинов пива, и она показалась бы вам весьма привлекательной... Он снова передёрнулся. – Даже не говорите так, прошу вас… Но вернёмся к разговору. Рассказывайте, во имя милости Божией… Я изложил ему ход короткой аудиенции. Немного подробней, чем легату Вероне, но не отступая даже на йоту от истины. – Сочиняете, – подытожил он, когда я закончил. Я только покачал головой. – Ну, ну. – Только теперь он глотнул пива и поморщился. – Радуйтесь, что Август Каппенбург встал на вашу защиту. На свете мало людей, которые бы его не боялись. – Тот волколак? – Именно, – кивнул он. – Но постойте! – Вдруг с негодованием воскликнул он. – Вы мне соврали! Конечно, я знал, что он имеет в виду, но, тем не менее, широко распахнул глаза. – Я? Вам? Хайнц, как вы можете? – Вы говорили, что не были в бою. А теперь я узнаю, что были. И тоже под Шенгеном! – Здесь не о чем говорить. Правда, – сказал я. – Вы были одним из командиров? – Хайнц, гнев Господень! Мне тогда было четырнадцать лет! Я мог командовать, самое большое, своей правой рукой... – Это значит, что вы на три года младше меня, – быстро подсчитал он. – Но вы выглядите старше, – добавил он, глядя на меня критическим взглядом. Потом вдруг сложил руки в умоляющем жесте. – Возьмите меня с собой, – попросил он. – Когда Милостивый Государь прикажет вам его сопровождать... – Почему бы и нет? – Я пожал плечами. – Не знаю только, позволят ли мне. – Я могу даже одеться в епископский мундир, могу чистить вам лошадь и подавать стремя. Только возьмите меня с собой! Я не удивился просьбе Риттера. Ведь какая это идеальная роль для поэта и драматурга, стоять подле правителя, управляющего битвой, и не иметь нужды полагаться на вести из вторых или третьих рук, а видеть всё собственными глазами и слышать собственными ушами. – Я постараюсь, – пообещал я. * * * Вооружённые силы Палатината не опирались на тяжеловооружённую кавалерию. Насколько я знал, у палатина Дюварре было всего несколько десятков рыцарей королевской гвардии, а остальные его войска составляла лёгкая кавалерия, и, прежде всего, отряды городской пехоты и несколько рот наёмных валлийских лучников. Преимущество этих войск заключалась в одном: в любой момент они могли спрятаться за стенами мощных, отлично укреплённых крепостей. Императорские силы смотрелась, однако, ещё более впечатляюще. Я провёл весь день в седле, наблюдая, как карательные отряды пехоты, сопровождаемые тяжеловооружёнными хоругвями, следуют за итальянскими арбалетчиками, гельветскими пикинёрами и галльскими секирщиками. Ба, я видел даже бронированных с ног до головы византийских кавалеристов, которых император Византии послал нашему королю в доказательство «братской любви». Впервые в жизни я увидел мушкетёров, прибывших из далёкого Арагона, хотя сам мушкет у меня была возможность увидеть уже в Хезе (и, честно говоря, засомневался в эффективности этого оружия, которое после каждого выстрела требовало десятка «Богородиц» на перезарядку. Зато сколько дыма и грохота было при этом!). Я не разбирался в военных делах и не мог оценить количество императорских солдат, но знал одно: я никогда раньше не видел такой массы войск. Колонны, марширующие по равнинам, окружающим Хейм, казалось, не имеют ни начала, ни конца. За ними тянулись сотни телег с продуктами и припасами. – Ну что, господин Риттер? – Спросил я. – Вы и теперь уверены, что поход закончится плохо? Драматург был впечатлён тем, что мы видели, но не утратил уверенности. – Поживём – увидим, – только и ответил он. – Nec Hercules contra plures [И Геркулес бессилен против множества (лат.)], – добавил я, чтобы его подколоть. – Ты идёшь против меня с мечом, копьём и щитом, а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, – огрызнулся он, напоминая слова Давида, стоящего против Голиафа. – Господин Риттер, это именно мы идём во имя Господа Саваофа! – Поправил я строго. – Только это я цитирую Писание, а вы языческие сентенции, – рассмеялся он. – Мы победим, – заверил я его. – Они в это верят, мы в это верим, любопытно, в кого верит Бог? – Я вас должен попросту сжечь... – Я беспомощно развёл руками. – Определённо, только таким способом вы победили бы в этой дискуссии. Передвижение большой армии должен быть весьма продуманным действием. Отряд в несколько десятков всадников или роту пехоты может вести даже клоун. Однако отправить на войну десятки тысяч солдат, осадных орудий и обозов не так просто. Вы должны быть осторожны, чтобы они не пропали, не расползлись по окрестностям, не забрели в неправильное место. Отряды хорошо управляемой армии должны быть словно пешки и фигуры, расставленные на шахматной доске опытного игрока, который предвидит на несколько ходов вперёд. И мне казалось, хотя я и смотрел на всё глазами обывателя, что императорские командиры способны справиться с этой задачей. Я получил вызов незамедлительно явиться в расположение, занятое императором, и с одной стороны я был рад, что Светлейший Государь обо мне помнит; с другой стороны, то, что он обо мне помнил, вызывало определённую обеспокоенность. Риттер был не в восторге, когда я заставил его надеть цвета епископа. Ну да ладно, в конце концов, он сам заявлял, что готов сделать всё, чтобы сопровождать меня. – Кто это, капитан? – Нахмурил брови оруженосец, стоящий на середине дорожки, ведущей к императорскому окружению. – Знаменитый мастер фехтования из Хеза, – ответил я, краем глаза видя, как бледнеет Риттер. – И не только непобедимый мастер меча, но и доверенное лицо Его Преосвященства. – Проезжайте, – Разрешил он после минутного раздумья. Император в окружении нескольких дворян и солдат стоял на вершине холма (я заметил барона с торчащими усами, уже знакомого мне по аудиенции), а на равнине к западу от нас строились хоругви тяжёлой кавалерии. Поля застилал туман, так что мы ещё не видели войск палатината. Светлейший Государь увидел, что мы едем, и прервал разговор. – О, мой инквизитор! – Воскликнул он. Усатый барон заметно поморщился, услышав эти слова. – Кого ты с собой ведёшь? – Милостивейший Государь, – сказал я, – я покорнейше прошу, чтобы вы простили мне обман. Я сказал вашему оруженосцу, что меня сопровождает мастер фехтования из Хеза, но на самом деле мой друг – писатель и поэт, который хочет умолять ваше величество о возможности сопровождать его во время битвы. Император нахмурил брови. – Как вас зовут? – Бросил он коротко. – Хайнц Риттер. – Драматург спрыгнул с коня, споткнулся, но настолько удачно, что это выглядело как поклон. – К услугам Вашего Императорского Величества. – Риттер, Риттер, знаю! – Правитель хлопнул в ладоши. – «Весёлые кумушки из Хеза». Я так смеялся! Бедный Хайнц должен был мысленно покраснеть, так как он всегда хотел писать, и писал, о великой любви и трагическом выборе, о ненависти и чести, о страхе и мужестве, о преданности и подлости, а известность получил в основном благодаря этой легковесной и насмешливой комедии. – Подходите, подходите, господин комедиант, – пригласил его император. – Осмотритесь хорошенько. У Риттера было очень несчастное лицо, когда он запрыгивал обратно в седло. Я знал, что его задело слово «комедиант», хотя Светлейший Государь, по всей вероятности, использовал этот оборот, чтобы проявить сердечность. – Мне больше всего понравилось, когда они охаживали друг друга сковородками в капусте. – Император повернулся в сторону Хайнца, и тот просиял в улыбке. Я подозревал, что эта улыбка дорого ему стоила. – Покорнейше благодарю Ваше Императорское Величество, – ответил он. – Однако сейчас время для чего-то большего, Риттер. Подумай об этом. Я сам, наверное, посвятил бы себя искусству, если бы не неблагодарные государственные обязанности. Например, – он замахал пальцем и посмотрел в сторону солнца, затянутого розовыми полосами облаков, словно искал там вдохновения, – она красива и молода, он смел и благороден. Они любят друг друга, но происходят из ненавидящих друг друга семей, которые скорее убьют их, чем согласятся на брак. – Он выдохнул воздух через рот. – Хорошо, правда? – Гениально, Ваше Величество, – воодушевился Риттер, который был не только поэтом и драматургом, но и актёром. –Ну! – Довольно подытожил император. – Так что подумайте над этим. – Позволено ли мне будет посвятить это произведение Светлейшему Государю? – После изучения его содержания в канцелярии и выдачи соответствующего заключения, – отозвался барон, не дожидаясь ответа правителя. – О, именно так, господин Таубер, – согласился император. – Так что пишите, пишите, талант нельзя разбазаривать! Как там это было в евангелиях, Маддердин?