– С сентяпря мои люти получают тфойную плату, – быстро заявил Савиньон. – Это саписано в контракте, косутарь. А сатем, кто фоюет зимой, а? – Таубер? – Правитель игнорировал слова наёмника. – Мы потеряли храбрых рыцарей, с такой необычайной отвагой атаковавших превосходящие силы противника... – начал барон. Жаль, что вместо слова «отвага» он не использовал слово «глупость», подумал я. – Господи, прими их в Царство своё и окажи им честь, призвав к великой и последней битве, которую Ты будешь вести с Врагом своим, – прервал его легат Верона. Таубер размашисто перекрестился и продолжил: – Пехота понесла некоторые потери во время ночного штурма, но они не настолько существенны, чтобы поставить под угрозу успех всей кампании. Лёгкая союзная конница отступила в порядке, наёмников, как мы знаем, вывел капитан Савиньон, быть может, только часть обозов попала в руки врага... – А как фы хотите прать крепости палатина без осатных машин и пушек? – Махнул рукой Савиньон. – Кте фаша Грета? – Хороший вопрос, – вмешался император. – Что с Бешеной Гретой? Ответом Светлейшему Государю было молчание. В лучшем случае люди палатина её уничтожили. В худшем – утащили в сторону своих крепостей. У меня были огромные сомнения в эффективности огромных бомбард, но ведь Бешеная Грета была не только оружием. Она была символом. Как императорский штандарт. И теперь врагу даже не надо было её использовать, достаточно, что он будет хвалиться её наличием. – В случае чего мы привезём или построим новые, – сказал император, не дождавшись ответа. – Таубер, отправьте курьеров в Хез с просьбой к епископу о немедленной поддержке. Пусть пришлёт нам все пушки, сколько нам нужно, пусть снимет свои собственные со стен. Далее, инженеров и плотников, сколько сможет. Леса здесь в изобилии, в случае чего мы легко справимся со строительством катапульт, баллист и башен. Барон с сомнением покачал головой. – Если такова ваша воля, Милостивый Государь. – Чтобы знать, как действовать в будущем, нужно сделать выводы из ошибок, совершённых в прошлом, – тихо произнёс легат Верона, – и спросить: кто виноват в этой катастрофе и смерти доблестных рыцарей? Как по мне, рыцари, доблестные или нет, сами были виноваты, тем не менее, мне было любопытно, каково мнение достойного легата на этот счёт. Император, видимо, тоже был заинтересован, так как посмотрел на него вопросительно, и даже слегка приподнял брови. – Разве наделённые папским благословением храбрые защитники Христа и нашей святой веры могли бы погибнуть без вмешательства сатанинских сил? – Говорил Верона в абсолютной тишине, которая воцарилась в палатке. – Разве враг не использовал колдунов, чтобы призвать демонов? Разве не смутил умы наших крестоносцев? Ибо как иначе объяснить, что они не послушали приказа императора, который запретил им атаковать? Очевидно, что это можно было объяснить высокомерием, глупостью и неповиновением, но я был уверен, что никто даже не попытается рассуждать подобным образом. – Как Бог свят, это должно быть правдой! – Признал дворянин с культёй вместо руки. – Голову даю на отсечение, что они не услышали императорского приказа... – И странная мгла покрыла поле, – добавил другой рыцарь. – Ведь если бы не она, мы заметили бы ловушки... – Стрелы лучников неслись на неслыханное расстояние, – почти крикнул следующий. – Будто мчались на крыльях демонов... Конечно, это был простейшее объяснение, ведь гипотеза, гласящая, что валийские лучники были вооружены длинными луками с сильным натяжением и годами обучались искусству стрельбы, не могла быть принята. А крылья демонов объясняли всё с удивительной ясностью и точностью. Верона довольно покивал головой. – Так я и думал, – медленно проговорил он. – Конечно, дело потребует вдумчивого расследования. Но, на наше счастье, среди нас находится учёный доктор Мордимер Маддердин, который, вероятно, лучше, чем я, сможет объяснить, что нас атаковали дьявольские силы. Он посмотрел прямо на меня, и взгляды присутствующих, во главе с самим императором, переместились в мой скромный уголок. Если вы спросите, любезные мои, что я почувствовал, услышав, как Верона тянет меня в это болото, я не буду отвечать, чтобы не использовать слова, от использования которых предостерегает наша святая вера. Тем не менее, приходилось что-то делать. Я сделал несколько шагов вперёд. – Я не являюсь учёным доктором, как, по милости своей, представил меня достойный легат, – уточнил я. – Я всего лишь скромный и живущий в страхе Божием инквизитор. Я знаю Писание и учение отцов Церкви в степени далеко не достаточной для того, чтобы я осмелился говорить о сатанинских силах с таким уважаемым богословом, как отец Верона. Могу лишь сказать, что Святая Книга чётко предупреждает: Дьявол, как лев рыкающий, бродит, ища, кого пожрать. Поэтому, сохраняя упование на Господа, мы никогда не должны сомневаться в могуществе зла. Кто знает, сколь ужасные вещи может сотворить Дюварре, известный как еретик и отступник? Сговором с Сатаной он лишь добавил бы ещё один смертный грех к и без того длинному списку своих ужасных злодеяний... Удивительно, но несколько феодалов взглянули на меня если не с симпатией, то по крайней мере с отсутствием прежнего отвращения. Верона также внимательно слушал мои слова, слегка улыбался и кивал головой при каждом предложении. Только когда я начал говорить о палатине Дюварре он нахмурился. Поднял руку, чтобы меня остановить, впрочем, бесцельно, потому что я не собирался ничего добавлять, а голос повысил только для достижения большего эффекта. – Святые слова, достойный император, благородные господа, добрый мастер Мордимер. – При слове «добрый» у меня возникло желание нахмурить брови, но я удержал себя от этого пустого жеста. – Но я вижу перед собой не только веру, которую я не посмею отрицать, но и юношескую беспечность, заставляющую искать зло среди врагов, а не друзей... – закончил он театрально. Я не считал себя человеком особенно беспечным, трудно было также назвать меня юным, хотя, конечно, так могло показаться человеку в возрасте легата Вероны. Однако я слушал его слова с всё возрастающим беспокойством, ибо мне казалось, что я знаю, в каком направлении движутся мысли брата-ворона, и – поверьте, любезные мои – это направление мне совершенно не нравилось. Взглянув на императора, я обнаружил, что он уставился на Верону мрачным взглядом. Как видите, Светлейший Государь тоже начал понимать, что к поражению на поле боя могут присоединиться и другие проблемы. Интересно только, понимал ли он, насколько серьёзными эти проблемы могут оказаться? – Объясните нам, что вы имеете в виду, – буркнул император. – Я говорю о заговоре. – Легат горящими глазами обвёл собравшихся, и не было человека, который захотел бы встретиться с ним взглядом. – О заговоре ведьм, еретиков, чернокнижников и демонов! Я говорю о шабашах, заклинаниях и колдовстве! О ужасном колдовстве, которое творится под боком Твоего Величества, господин! Кровь прилила к его лицу, и он выглядел теперь как старый разъярённый индюк. Интересно, что, наверное, лишь я один видел комизм этой сцены. При всей её серьёзности, конечно. Несколько феодалов поспешно перекрестились, а стоящий передо мной дворянин сложил пальцы в жесте, отгоняющем зло. – Это серьёзные обвинения, – проговорил, наконец, император. – Я верю, что ты не бросаешь слов на ветер, отец. Где же тогда доказательства? – Оооо, мы найдём доказательства! – Запальчиво пообещал императорский духовник, который, как видно, не хотел оставаться в тени знаменитого брата. – Найдём, – подтвердил легат. – И доказательства эти, я уверен, добудет нам человек, чьи способности и навыки лучше всего это позволяют, – пояснил Верона, и я замер. – Мастер Мордимер Маддердин, инквизитор, – закончил он в соответствии с моими худшими прогнозами. – Человек столь искушённый в искусстве, что сам епископ Хез-Хезрона назначил его своим капитаном и представителем. В императорском шатре воцарилась тишина. Все, видимо, ждали, когда заговорит ваш покорный слуга. Не скажу, чтобы это пришлось мне это по вкусу. – Помолимся же, – я опустился на колени, склонив голову до самой земли. – Помолимся, чтобы Господь говорил через наши смиренные сердца. Ибо где мы можем искать помощи, как не у Бога? Смиримся и уверуем, ибо Господь есть мудрость, и он нас просветит. Что, если не искренняя молитва благороднейших рыцарей, может угодить Господу? Я с удовлетворением заметил, взглянув краем глаза, что несколько присутствующих опустились на колени. Каппенбург и Таубер тоже преклонились. Савиньон ухмыльнулся мне щербатой улыбкой, после чего последовал за ними. Сам император, после минутного колебания, склонил голову – Не время для молитвы, – легат Верона двинулся с места, – когда правит сатанинская сила! Когда колдуны и ведьмы совершают свои проклятые ритуалы, когда невинные оказались во власти Зверя. Не молитвы нам нужны, а следствие, достойный инквизитор! Не для того ли существует Святой Официум, чтобы выжечь любое проявление ереси? Я знал, что должен сохранить сплотившихся вокруг меня. По крайней мере, на время. – Молитва никогда не бывает лишней! – Закричал я во весь голос. – Помолимся! Мы прочли «Отче наш», «Верую» и «Плач над Иерусалимом». Полученное время я провёл, умоляя Господа, чтобы Он соизволил просветить меня, что делать дальше. Молитвы мы читали медленно, торжественно, но я ведь не мог молиться бесконечно! – Светлейший император, уважаемые господа, – заговорил я, когда наступила тишина. – Почтенный легат Верона, подозревая нападение нечистой силы на благочестивое воинство императорской армии, призвал на помощь Святой Официум. И вот он, в моём недостойном лице, чтобы лучшим образом послужить делу. Конечно, с позволения Светлейшего Государя, я начну необходимые приготовления, но, прежде всего, отправлю гонцов в Хез-Хезрон, чтобы здесь как можно скорее появились искушённые в своём искусстве следователи и богословы. И тогда, быть может, я смогу отсюда как можно скорее уехать, добавил я мысленно. – Мы согласны, – сказал через некоторое время император. – Но глубоко верим, что следствие Святого Официума снимет подозрения с наших подданных. – Милостивейший... – начал было легат, но император посмотрел на него и поднял руку. – Я ещё не закончил, – сказал он твёрдо. – Просвети меня, достойный отец, где тебе сказали, что можно прерывать императора на полуслове? – Но… – В Риме? Легат Верона уже знал, что не выиграет эту битву. Он склонился глубоком поклоне. – Соизвольте простить мою поспешность, Светлейший Государь. Я покорнейше прошу прощения, но обратите внимание на то, что мной движет только забота о благе нашей святой веры и непреодолимое желание услужить вашему величеству. – Ты прощён, – равнодушно бросил правитель. – Как можно скорее начни допросы, капитан, – обратился он ко мне, не обращая уже внимания на легата. Когда тот выпрямился, я увидел в его зрачках блеск чистой ненависти. – Светлейший Государь, закон гласит, что в вашем присутствии допрашиваемых можно подвергать квалифицированному допросу только с вашего милостивого позволения. Соизволите ли вы дать мне такое позволение? – Ради Бога живого! Гвозди и тернии! Не давай! – Мысленно умолял я его. Ибо квалифицированный допрос означал пытки. Я не сомневался, что братья Верона обеспечат себе или своим представителям участие в проводимом расследовании. И тогда случиться может всякое. В конце концов, я сам когда-то сказал: «Если дознаватель захочет, допрашиваемый признается даже в том, что он зелёный осёл в оранжевую крапинку». – Ведите расследование со всей кротостью, мастер Маддердин, – ответил Светлейший Государь. – Ибо плохо, когда боль и страх затемняют лик истины. Я бы с облегчением выдохнул, если бы мог позволить себе полный облегчения выдох. А поскольку это было не так, я склонился в глубоком поклоне. Искреннем поклоне. Ибо император всё больше и больше мне нравился. – Всё будет по воле Вашего Величества, соблюдение которой будет для меня высшим законом. Не думаю, что братья Верона не поняли всего смысла этого предложения. А означало оно ни больше, ни меньше, то, что им будет очень трудно посеять бурю. Мне не пришлось смотреть в зрачки легата, чтобы знать, что в их глубине снова скрывается ненависть. На этот раз с остриём, направленным в сторону вашего покорного слуги. Жаль, что я не мог засмеяться. Хотя я ведь сам недавно приказывал себе остерегаться легата. Плохой Мордимер, плохой! Не слушает собственных предупреждений. – Капитан Маддердин покрыл себя славой, защищая нас в битве и, вероятно, спася нашу жизнь, – проговорил император неожиданно для меня и, наверное, для всех собравшихся. – Поэтому, ценя его заслуги на поле боя, в своё время мы выпустим указ об имении, которое мы передадим ему в имперское держание. В шатре вновь воцарилась тишина. Тишина, которая звенела в ушах. Я никогда не слышал, и, наверное, никто из здесь собравшихся не слышал, чтобы инквизитор был так отмечен самим правителем. Даже если этот инквизитор временно исполнял функции капитана епископской гвардии. По моему скромному мнению, в этих словах также скрывалась информация для легата и духовника. Лодовико Верона закрыл глаза. Должно быть, если бы он открыл их, то смог бы взглядом поджечь кучу влажного мха. – Разошлите гонцов ко всем командирам. Мы возвращаемся к Хабихтбургу и там расположим наш штаб, – продолжил Светлейший Государь. – Пусть во всех церквях Империи будут совершены благодарственные молебны за великую победу над еретиками. Объявите, что противник потерял почти всю армию и с остатками войска заперся в крепости, где мы будем его осаждать до окончательного триумфа. Провозгласите, что палатин Дюварре чудом избежал смерти или плена и сбежал с поля боя, обесчестив своё имя. Император, безусловно, понимал всё значение пропаганды. В конце концов, важен не фактический ход событий, а то, как они были описаны, и поверили ли в это описание. Конечно, новости об произошедшей на самом деле череде неудач, так или иначе, разойдутся. Тем не менее, люди будут сомневаться. Хуже, конечно, представлялась дело, если речь шла о моральном состоянии самой армии. Солдаты не могли не знать, кто проиграл бой, а кто выиграл. Вероятно, было не слишком много жертв этого ночного нападения, но воцарился беспорядок, некоторые отряды были рассеяны, также была потеряна часть обозов. Светлейший Государь, наверное, прав, что судьбу войны ещё можно было изменить. Однако императорская армия стояла перед гораздо более серьёзным вызовом, чем это казалось ещё два дня назад. Я надеялся, что Риттер не будет слишком издеваться над моей беспочвенной верой в силу имперских войск. Что ж, я ведь никогда не утверждал, что разбираюсь в военных делах... * * * Следующие две недели ушли на сборы и изменение порядка расположения отрядов. Похвально было то, что имперские командиры по-прежнему строго заботились о дисциплине, в связи с чем грабежи или изнасилования случались крайне редко. По всей вероятности, на это влияло и зрелище виселиц с гниющими, исклёванными птицами телами – свидетельство того, что рука правосудия Светлейшего Государя действовала быстро, качественно и без лишних колебаний. Хабихтбург был огромным хорошо укреплённым замком, расположенным на холме, господствующем над излучиной реки. Здание было построено сто лет назад, чтобы оно могло служить плацдармом для нападения на Палатинат, или, в случае агрессии, стать передовой линией обороны. В крепости находились многочисленные мануфактуры, кузницы, дубильни, плотницкие мастерские, а у подножия горы – лесопилки и большое поселение, также опоясанное стеной, хотя и не настолько мощной, как окружающая саму крепость. Хабихтбург был идеальным местом для пополнения запасов и подготовки войск для следующего наступления, которое должно было уже скоро начаться. Ибо император не хотел медлить, прекрасно зная, что каждый день приводит к тому, что партия противников войны набирает силу, и всё больше феодалов всё громче требуют начала переговоров лишь для того, чтобы выйти из этой авантюры сохранив лицо. Ходили даже слухи, что Его Преосвященство епископ Хез-Хезрона самовольно отправил посольство к палатину Дюварре, чтобы склонить его к заключению мира на разумных условиях. Я не знал, было ли это правдой или нет, но в любом случае, подобные слухи свидетельствовали о настроениях в Империи. Я должен признать, что, несмотря на срочные дела, Светлейший Государь не забыл про вашего покорного слугу. Вместе с Риттером мы получили квартиру, состоявшую из маленькой комнатки на первом этаже замка, с узкими бойницами, пробитыми в стене, вместо окон. Всей меблировкой нам служил тюфяк, набитый соломой, и сундук из необструганного дерева. Но это жилье всё же было куда лучшего качества, чем квартиры, предоставленные многим людям гораздо более высокого происхождения. В середине второй недели в Хабихтбурге появилась Эния, то есть принцесса Анна из Трапезунда, как верили люди, не знавшие её настоящего имени и настоящего занятия. А я все эти десять дней не мог себе позволить её узнать. Отец Верона прислал грамотного писца (который, конечно, должен был выполнять также и роль шпиона), задачей которого было записывать все показания, которые я получу от участников боя. Таким образом, мы узнали о стрелах, несущихся на крыльях демонов, о волшебном тумане, темноте, вызванной при помощи заклинания (ибо почему же ещё во время нападения войск Палатината облака заслонили луну и звёзды, если не при помощи тёмных сил?), о зловещих глазах, появляющихся в кровавом свете факелов, о комете, которая предвещала несчастье, о колдовской влаге, намочившей тетивы арбалетов и о панике, магически вызванной среди лошадей. И о многих других вещах. Я приказал записывать все показания. Только Риттер осмелился высказать своё мнение по поводу всего этого цирка – конечно, предварительно проверив, что никто нас не подслушивает. – Кто знает, кто знает, – пробормотал он. – Может быть, в этом есть зерно истины? – Он быстро перекрестился.