— Записку вы, разумеется, у нее взяли. — Возможно. Но если вы собираетесь через судью заставить меня ее отдать, она исчезнет. Так что не утруждайте себя. — А я и не собираюсь. — Кремер поднялся со стула и бросил окурок в мою корзинку для мусора, но, как всегда, промахнулся. Затем он взглянул на Вульфа. — Не верю в существование этой записки. Я обратил внимание, что вы не употребили своей знаменитой фразы, рассказывая о ней. А мне нужно знать правду, почему миссис Вальдон принимает такое участие в судьбе ребенка и почему молчит, словно воды в рот набрала. И если я не добьюсь этой правды от вас, то, клянусь дьяволом, вытяну из нее. Именно у нее и выясню, была ли на самом деле та записка. Вульф стукнул кулаком по столу. — И это после всего, что я рассказал вам! — взревел он. — После моего предельно доброжелательного к вам отношения! Я дал вам слово в отношении двух важнейших моментов дела! А вы собираетесь допекать мою клиентку! — Совершенно верно, собираюсь. Кремер сделал шаг к двери, потом вспомнил про шляпу, повернулся, взял ее и чуть ли не строевым шагом промаршировал через комнату. Когда я вышел в холл проводить его, дверь уже захлопнулась. Вернувшись, я посмотрел на Вульфа. — Ни слова не сказал об анонимных письмах, — заметил он. — Военная хитрость? — Нет. Судя по его настроению, он выложил все карты. Так что не Аптон навел полицию на нашу клиентку. Хотя это не так уж важно. Есть еще не меньше дюжины всяких ниточек. Вульф шумно втянул носом воздух и не менее шумно выдохнул через рот. — Она же действительно не знает ничего такого, о чем не знал бы он, за исключением записки. Может быть, нам стоит позволить ей говорить обо всем, кроме записки? — Нет. Если она ответит на десяток вопросов, у них появится миллион новых. Пойду к ней, предупрежу о возможных неприятностях. Когда полиция нагрянет сюда с ордером на арест, я уже вернусь. Только позвоните заранее Паркеру. Ведь завтра — Четвертое июля. В праздник с освобождением под залог могут возникнуть трудности. — Бедняга! — проворчал он. И я, направляясь к выходу, размышлял, к кому это относится — к Кремеру или к нашей клиентке. 12 Второй этап поисков матери закончился, когда в субботу седьмого июля, в половине четвертого пополудни, позвонил Саул Пензер и доложил, что ни одна женщина в его списке не отказывалась от своего ребенка. Он закончил проверку одной из девиц, работавших в офисе Уиллиса Крага. Все мы (в том числе и Вульф) потрудились на славу: сто сорок восемь девушек и женщин пришлось вычеркнуть из числа подозреваемых. Весьма удовлетворительно. Просто великолепно! И я сказал Саулу, что пока все, но позже может появиться новое задание. Фреда и Орри мы тоже отпустили. Вульф сидел за столом, свирепо гладя на все, что попадалось ему на глаза. Я спросил, не будет ли каких поручений, а он ответил взглядом, которого, может, и заслуживала вся ситуация в целом, но никак не я. Тогда я сказал, что собираюсь на побережье немного поплавать и вернусь в воскресенье вечером. Он даже не спросил, как можно будет связаться со мной, но я сам перед уходом положил ему на стол записочку с номером. Это был телефон коттеджа на Лонг-Айленде, который Люси арендовала на лето. Действия окружного прокурора оказались гораздо менее страшными, чем угрозы Кремера. Так что имя нашей клиентки, к счастью, не появилось в газетах. Когда во вторник около полудня я пришел в дом Люси на Одиннадцатой улице и предупредил о возможном визитере, она всполошилась и почти не ела за ленчем. Но когда около трех заявился парнишка из Отдела по расследованию убийств, у него не было с собой даже официального вызова на допрос — только подписанная окружным прокурором бумажка с просьбой зайти к нему. А через четыре часа Люси сообщила мне по телефону, что уже вернулась домой. Начальник отдела в чине капитана и два помощника прокурора по очереди беседовали с ней, причем один из них разговаривал достаточно жестко, но Люси с честью выдержала испытание. Если допрашиваемая молчит, у следователя есть выбор: либо сидеть и смотреть на нее, либо отправить в камеру. Но ведь она носит фамилию Армстед, у нее дом, масса друзей, и к тому же слишком мало вероятно, что именно она убила Элен Тенцер или даже что ей известно имя убийцы. Так что Четвертое июля Люси провела в коттедже на Лош^Айленде вместе с малышом, няней, горничной и кухаркой. В доме было пять спален и шесть ванных комнат. Шестая — на всякий случай: а вдруг заявится парень из отдела по расследованию убийств и ему приспичит принять душ? Обычно, когда я вырываюсь на свободу, сразу забываю про всякую работу, а про Вульфа — в первую очередь. Но в то воскресенье на побережье принимавшая меня хозяйка была одновременно и нашей клиенткой, так что, пока она кормила в доме ребенка, я лежал на песке и оценивал перспективы расследования. Стопроцентный мрак. Зачастую бывает, что сначала все кажется безнадежным, но при более внимательном анализе обязательно находится какая-нибудь зацепочка. Тут ситуация была совсем иной. Почти пять недель мы отрабатывали две версии и по каждой из них зашли в тупик, а никаких других возможных линий следствия я не видел. Я был почти готов поверить всерьез, что Ричард Вальдон — не отец ребенка, что он никогда не встречался с матерью подкидыша и что вообще мамаша эта слегка с придурью. Начиталась, например, книг Вальдона или насмотрелась на него по телевизору, а когда появился нежеланный ребенок, решила таким образом дать ему фамилию писателя. И если подобный идиотизм соответствовал действительности, значит, искать мамашу было все равно что иголку в стоге сена. Единственная надежда — забыть про нее и ловить убийцу, но ведь полиция занималась именно этим уже целый месяц. Ну полная беспросветность! Лежа на песке с закрытыми глазами, я громко выругался и тут же услышал голос Люси: — Арчи! Мне, наверное, надо было кашлянуть. Я вскочил и поплелся к воде. А в понедельник в одиннадцать утра Вульф вошел в кабинет с таким видом, будто собирался куда-то отправиться, поставил в вазу свежие орхидеи, сел и, не взглянув на почту, произнес: — Пожалуйста, достань блокнот. Так начался третий этап расследования. К ленчу мы договорились о последних деталях. Оставалось лишь реализовать задуманное, что, разумеется, было уже моей задачей. На подготовку ушло трое суток, но воплощаться наш замысел начал только через четыре дня, поскольку воскресная газета «Газетт» выходит, понятное дело, лишь по воскресеньям. Расскажу, как провел это время: Понедельник, после полудня. Вернулся на побережье. Требовалось согласие клиентки на участие в нашей операции. Она заартачилась, пришлось остаться на обед. Тревожило ее, конечно, не возвращение в город само по себе, а неизбежная при этом огласка. И вопреки своим принципам я вынужден был смешать деловые отношения с личными — иначе ничего бы не добился. В конце концов она пообещала вернуться на Одиннадцатую улицу в среду к полудню и оставаться там сколько потребуется. Вторник, утро. Зашел на Сорок седьмую улицу к Элу Познеру, одному из владельцев фирмы по установке скрытых камер. Попросил его помочь нам подобрать детскую коляску. С коляской мы вернулись к нему, и я объяснил Элу, где должны находиться кнопки управления, а где объективы. Остальное оставил на его усмотрение. Эл обещал, что к среде все будет готово. Вторник, после полудня. Забежал в кабинет Лона Коэна на двадцатом этаже здания «Газетт». Лон занимает там какую-то важную должность, я до сих пор не знаю, какую именно. На двери комнатки — только его фамилия, но сама дверь — вторая от кабинета издателя. Я бывал здесь раз сто и, наверное, не меньше семидесяти раз заставал Лона за одним из трех телефонов, стоявших у него на столе. И этот вторник не был исключением. Я присел на стул и стал ждать. Повесив трубку, он взъерошил густые черные волосы, повернулся в кресле, и его живые темные глаза посмотрели на меня, как всегда, с интересом: — Где это ты так обгорел на солнце? — Разве это называется «обгорел»? — Я похлопал себя по щеке. — У тебя что-то с глазами. Здоровый загар красивого золотисто-коричневого оттенка. Когда с этим было покончено, я положил ногу на ногу и сказал: — Ты счастливец. Просто из симпатии, без какой-либо задней мысли, я прихожу к тебе и бесплатно предлагаю великолепную идею, за которую любая другая газета выложила бы не меньше тысячи. — Ну-ну. Посмотрим. — Вот именно: этому дареному коню посмотреть в зубы все-таки стоит. Ты, вероятно, слышал о некой Люси Вальдон, вдове писателя Ричарда Вальдона. — Ага. — Можно будет опубликовать великолепный воскресный очерк на всю страницу, с массой фотографий и прекрасным жизнеутверждающим заголовком, что-нибудь вроде «Малыши приносят женщинам счастье». Какой текст там будет — не имеет особого значения. Любой из твоих мастеров слова, полагаю, справится с таким заданием. Можно будет написать, как миссис Вальдон, молодая, привлекательная, богатая вдова знаменитого писателя, не имеющая собственных детей, взяла на воспитание чужого ребенка в свой роскошный дом. Добавить пару слов о ее чутком и нежном отношении к бедному малышу. Рассказать, что она наняла опытную няню, целиком посвятившую себя карапузу — или нет, лучше назвать его ангелочком или ягненочком. Впрочем, твои ребята найдут нужные слова, они же профессионалы. Обязательно следует добавить, что няня возит ребенка на прогулку в дорогой коляске дважды в день на площадь Вашингтона — утром, с десяти до одиннадцати, и вечером, с четырех до пяти, — чтобы дитя наслаждалось природой — деревцами, зеленой травкой и так далее. — Я взмахнул руками. — Только представь себе! Поэма! И если у тебя в штате есть поэт — пусть он и займется этим. Главное, чтобы в тексте было то, что я тебе сказал. Фотографии могут быть любыми: миссис Вальдон кормит ребенка, купает его, одевает — все, что пожелаешь. Но на одной из них должна быть няня с коляской, гуляющая по площади Вашингтона. На этом я настаиваю. И еще: очерк необходимо опубликовать в следующее воскресенье. Фотографов присылай завтра во второй половине дня. Спасибо можешь сказать потом. Вопросы есть? Он раскрыл рот, явно не собираясь меня благодарить. Но тут зазвонил один из телефонов. Лон повернулся и, сняв трубку, стал говорить и слушать, в основном слушать, а закончив беседу, произнес: — Нервничаешь ты, словно одноногий, вздумавший состязаться в пинках под зад. — Фи! — ответил я. — Это не только вульгарно, но и неуместно. — Еще как уместно! Вспомни, месяц назад ты расспрашивал меня про Элен Тенцер, и я поинтересовался, нашли ли вы пуговицы. — Что-то такое припоминаю. — Ты ушел от ответа. Ладно. Но сейчас-то, подумай сам, что ты мне предлагаешь. Да, ты знаешь больше меня о тех пуговицах, но и мне кое-что известно: они были на комбинезончике малыша, их сделала Элен Тенцер, такие же пуговицы были пришиты к комбинезонам, обнаруженным в ее доме, у нее на воспитании находился ребенок, а после разговора с тобой ее убили. И вот теперь ты приходишь со своей ахинеей насчет Люси Вальдон и младенца и еще интересуешься, есть ли у меня вопросы. Есть. Ребенок, живущий у Люси Вальдон, — тот самый, который был в доме Элен Тенцер? Разумеется, я ждал этого вопроса. — Только это уже не для печати. — Хорошо. — Вплоть до особого разрешения. — Я же сказал: хорошо. — Тогда да. — А Люси Вальдон — его мать? — Нет. — Не спрашиваю, является ли она клиенткой Вульфа, поскольку ответ очевиден. Если бы она таковой не была, ты не смог бы уговорить ее участвовать в вашем дурацком спектакле. Что же касается отведенной мне роли в этом представлении, то я — против. — Но здесь нет никакого подвоха, Лон. Миссис Вальдон даст тебе письменное разрешение. Он покачал головой: — Это вряд ли поможет, если потом кто-нибудь подбросит в редак¬ цию бомбу. Нетрудно догадаться, что Элен Тенцер убили именно из-за ребенка. Этот ребенок буквально опасен для жизни. Не знаю почему, но чувствую, что я прав. Ты же просишь меня рассказать всей Америке не только о доме, где он живет, но и о площади, на которой дважды в день его можно видеть. Мило, не правда ли? «Газетт» укажет место, а на следующий день его украдут или убьют, или еще Бог весть что с ним сделают. Не надо, Арчи. Спасибо, что зашел. — Уверяю тебя, этого не будет. Никоим образом. — Так я и поверил. — Ну что ж, тогда все, о чем мы говорили, — не для печати. — Хорошо. — Но могу сообщить еще кое о чем на тех же условиях. Ставлю тысячу против одного, не будет ни похищения, ни других бед. Пять недель назад миссис Вальдон обратилась к Ниро Вульфу с просьбой найти мать ребенка. Мальчика оставили в вестибюле ее дома, и до сих пор неизвестно, кто это сделал. Мы уже потратили немало денег нашей клиентки, разыскивая мать подкидыша, и продолжаем искать. Теперь мы основываемся на предположении, что женщина, шесть месяцев назад родившая малыша и бросившая его, независимо от причин, по которым она это сделала, наверняка захочет взглянуть на своего сына* Она прочитает страничку в «Газетт», пойдет на площадь Вашингтона, узнает по фотографии няню с коляской и подойдет ближе посмотреть на мальчика. Лон поднял голову: — А если она не знает, что малыш миссис Вальдон — ее сын? — Мало вероятно. Но если так — мы понапрасну тратим время, силы и деньги. — Тираж «Газетт» около двух миллионов. Если мы опубликуем твой рассказ, уже завтра вокруг коляски будут собираться толпы женщин. Что скажешь? — Надеюсь, не толпы. Конечно, кое-кто придет поглазеть на ребенка. Роль няни будет играть самая лучшая женщина-детектив из тех, кого я знаю, — Салли Корбетт. Ты, наверное, слышал о ней. — Да. — Рядом будут Саул Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер. В коляске — три замаскированные фотокамеры, няня знает, как они действуют. Она будет фотографировать всех, кто подойдет взглянуть на малыша, а потом мы покажем карточки миссис Вальдон. Поскольку мальчик был подброшен именно в ее дом, значит, есть вероятность, что она когда-то видела мать малыша и сможет узнать ее по фотографии. Мы покажем снимки еще нескольким людям, чьи фамилии сейчас тебе знать не нужно. Конечно, здесь масса всяких «если», но в каком деле их нет? Я понимаю, что береженого Бог бережет, но если ты желаешь блага своей газете, то ухватишься за эту редкую возможность. И если материал сработает, сможешь потом напечатать и фотографию матери, и рассказ о том, как мы на нее вышли. — А ты не привираешь, Арчи? — Лон, но мы же не в покер играем! — Кто убил Элен Тенцер?