— Точно не помню. Штук пять. Когда я по дороге сюда заходил в лабораторию Хирша, то решил, что не буду показывать мисс Эппс комбинезон, и срезал с него одну пуговицу. Теперь я вынул ее из кармана. — Похожи на эту? Она внимательно всмотрелась. — Точно такие, насколько я помню, хотя видела их год назад. И размер такой же. Я убрал пуговицу. — Похоже, ваша информация будет полезной, мисс Эппс. Как звали ту девушку? Она заколебалась: — Наверно, стоит все же сказать вам это, да? — Конечно, стоит. — Я только не хочу, чтобы у нее были неприятности. Ведь вы и Ниро Вульф — детективы. — И я не хочу неприятностей. Ни для кого. Люди сами навлекают их на себя. По тем сведениям, что вы сообщили, уже можно будет ее отыскать. Так как ее зовут? — Тенцер. Анна Тенцер. — А тетушку? — Не знаю. Она не говорила мне, а я не спрашивала. — Вы видели ее после того лета? — Нет. — А не знаете, ваша фирма наняла ее через агентство по трудоустройству? — Да. Через Службу временного трудоустройства. — Сколько ей лет? — Около тридцати. — Она замужем? — Насколько мне известно, нет. — Как она выглядит? — Ростом и комплекцией — примерно как я. Блондинка, точнее, была блондинкой прошлым летом. Считает себя очень привлекательной, и я, пожалуй, соглашусь с этим. Думаю, и вы тоже. — Я составлю свое мнение, когда увижу ее. Разумеется, о вас упоминать не буду. — Я вынул бумажник. — Согласно инструкции, полученной от мистера Вульфа, я не должен платить, пока не проверю полученную информацию. Однако не он разговаривал с вами, а я. — Я достал две двадцатки и десятку. — Вот половина суммы, и вы никому не должны говорить о нашей встрече. Мне кажется, вы умеете держать язык за зубами. — Да, я умею молчать. — Никому ни слова. Договорились? — Хорошо. — Она положила деньги в сумочку. — Когда я получу вторую половину? — Скоро, Возможно, у меня возникнет необходимость вновь встретиться с вами. Если нет, то я отправлю деньги по почте. Будьте добры, ваш домашний адрес и номер телефона. Она назвала дом и квартиру на Сто шестьдесят девятой Западной улице, потом телефон и хотела что-то добавить, но передумала. Я смотрел, как она идет к выходу. Походка была упругой. В книге, которую я никогда не напишу, могла бы быть целая глава, посвященная взаимосвязи между лицом женщины и ее походкой. Поскольку я заказал в ресторанчике столик, пришлось спуститься туда и съесть чашку густой похлебки из моллюсков. Фриц такую никогда не готовит. Из-за позднего завтрака ничего другого не хотелось. Полистав в будке телефонный справочник, я выяснил адрес Службы временного трудоустройства: Лексингтон-авеню, четыреста девяносто три. Следовало обдумать дальнейшие действия, так как, во-первых, агентства не склонны давать домашние адреса своего персонала, а во-вторых, если Анна Тенцер и есть мать подкидыша, то общаться с ней нужно очень осторожно. Я решил не звонить шефу. Считалось, что во время выполнения поручений я должен, как выражался Вульф, использовать «интеллект, подкрепленный опытом», — так он оценил мои умственные способности. И вот приблизительно в два часа дня я сидел в приемной «Самых новых пуговиц» в ожидании телефонного звонка, точнее, в надежде на него. Мне удалось заключить сделку с великим пуговичником Николасом Лосеффом, пока он, сидя за письменным столом, ел колбасу с черным хлебом, сыром и солеными огурцами. Он получил одну пуговицу от комбинезона и твердое обещание, что, как только позволят обстоятельства, я сообщу ему, откуда эти пуговицы взялись. Взамен я получил разрешение позвонить по телефону, подождать ответного звонка, как бы долго ни продлилось ожидание, и провести беседу под видом сотрудника их компании. Звонил я в Службу временного трудоустройства. И поскольку заранее знал, что убью на это кучу времени, купил по дороге четыре журнала и две книжки в мягких обложках, причем одна из них — «Его собственный образ» Ричарда Вальдона. До Вальдона я так и не добрался, но в журналах нашел много забавного, а другую книжку (сборник пьес о Гражданской войне) прочел до половины, и примерно в пятнадцать минут шестого раздался телефонный звонок. — Гудвин у телефона. — Говорит Анна Тенцер. Мне передали просьбу позвонить в «Самые новые пуговицы» мистеру Гудвину. — Все правильно, я Гудвин. — В ее голосе я почувствовал особую женственность, поэтому своему постарался придать максимум мужественности. — Мне бы очень хотелось встретиться с вами и получить от вас информацию о пуговицах. — От меня? Я ничего не знаю о пуговицах. — Но мне кажется, что об этой пуговице вы кое-что знаете. Она изготовлена вручную из конского волоса. — Но... Откуда... У вас есть такая пуговица? — Да. Где вы находитесь? — В телефонной будке на углу Мэдисон-авеню и Сорок девятой улицы. Мне показалось, что я произвел на нее впечатление. — Значит, не стоит надеяться, что вы через весь город потащитесь в мой офис на Тридцать девятой. А как насчет вестибюля отеля «Черчилль»? Вы недалеко от него. Я буду через двадцать минут. Мы можем выпить и поговорить о пуговицах. — Вы считаете, это нормально — разговаривать с женщиной о пуговицах? — Да. Это моя любимая тема. Знаете Голубой Альков в отеле «Черчилль»? — Конечно. — Я буду там через двадцать минут. Вы узнаете меня по бумажному пакету в руках и бело-зеленой орхидее в петлице. — Да что вы, неужели! Мужчины не носят орхидей. — Я ношу и вроде пока мужчина. У вас есть сомнения на этот счет? — Скажу, когда увижу вас. — Вот это правильно. Ладно, до встречи. 5 В Адмиралтейском баре отеля «Черчилль», где мы облюбовали столик у стены, царил полумрак. Но в вестибюле света было достаточно. Беатрис Эппс точно сказала, что у Анны Тенцер рост и комплекция, как у нее. Но на этом сходство кончалось. Легко было представить, что мисс Тенцер могла вызвать у мужчины, скажем, у Ричарда Вальдона, именно ту реакцию, которая и есть важнейшее условие продления рода человеческого. И думается, так реагировал на нее далеко не один мужчина. Мисс Тенцер по-прежнему оставалась блондинкой, но это было не главным ее достоинством. И сейчас она попивала «Кровавую Мэри», всем своим видом показывая, что ей это совсем не нужно. Вопрос о пуговицах был исчерпан за десять минут. Я объяснил, что фирма «Самые новые пуговицы» специализируется на редких и необычных видах и что некто работавший вместе с ней рассказал мне, как однажды спросил про пуговицы на ее блузке и услышал в ответ, что они сделаны вручную из белого конского волоса. Она подтвердила это и добавила, что ее тетушка уже несколько лет делает такие пуговицы просто для развлечения, а ей подарила шесть штук на день рождения. Все они по-прежнему у нее — пять штук на блузке, а одну она куда-то положила. Про пуговицу, которая есть у меня, она не вспомнила. Я поинтересовался, не пожелает ли ее тетя продать нам партию пуговиц, и она ответила, что не знает, но думает, что в любом случае партия будет очень маленькой, поскольку на одну пуговицу уходит целый день. Я спросил, не станет ли она возражать, если я навещу тетю. Она ответила, что, разумеется, нет, и сообщила фамилию и адрес: мисс Элен Тенцер, Рурал Рут 2, Махопак, штат Нью-Йорк. А также дала номер ее телефона. Выяснив координаты тетушки-изготовителя, я решил пойти ва-банк и задал племяннице прямой вопрос. Разумеется, я рисковал, но зато мог значительно упростить дело. Улыбнувшись ей, я сказал: — Мисс Тенцер, кое-что я утаил от вас. Я не только слышал про те пуговицы, я видел их, и у меня даже есть несколько штук с собой. — Я положил бумажный пакет на стол и вытащил комбинезон. — Здесь было четыре, но две я срезал для изучения. Ее реакция помогла мне снять некоторые подозрения. Я бы не поручился, что мисс Тенцер никогда не рожала детей или что она не замешана в истории с подкидышем в доме Люси Вальдон. Однако я мог сказать наверняка: она не видела на нем голубого вельветового комбинезона с пуговицами из белого конского волоса, а, согласитесь, крайне мало вероятно при этом, что именно она подбросила ребенка. Она взяла комбинезон, взглянула на пуговицы и вернула его мне. — Абсолютно точно — это пуговицы тетушки Элен. Или очень искусная подделка. Только не говорите мне, что на работе меня видели именно в этой вещице. Это не мой размер. — Пожалуй, — согласился я. — Просто вы были очень любезны, и я решил, что комбинезончик может вас позабавить. Если интересно, могу рассказать, где я взял его. Она покачала головой: — Не стоит. Я никогда не интересуюсь вещами, не относящимися к делу, ну то есть не имеющими отношения ко мне. Быть может, и вы такой же? Я понимаю, вас интересуют только пуговицы. Но, мне кажется, мы достаточно о них поговорили. — Вполне. — Я положил комбинезон в пакет. — Действительно, меня тоже интересуют только те вещи, которые мне нужны. Так что теперь я интересуюсь вами. Что за работу вы выполняете в вашей конторе? — Я ценный специалист. Секретарша высшей квалификации. Когда чья-либо секретарша выходит замуж или уходит в отпуск или же когда ее выгоняет жена начальника и никто не может ее заменить, я тут как тут. У вас есть секретарша? — Конечно. Ей восемьдесят, она никогда не берет отпуск, отвергает все предложения о замужестве, а кроме того, у меня нет жены, которая бы выставила ее за дверь. А вы замужем? — Нет. Точнее, где-то с год я терпела мужа, но и это оказалось слишком долго. Я вышла замуж по неосторожности, и такое больше не повторится. — Рискованное занятие — быть секретаршей больших начальников. Может, вам стоит попробовать сменить амплуа — поработать у какого-нибудь ученого, ректора колледжа или писателя. Должно быть, интересно общаться со знаменитым писателем. Вы не думали об этом? — Пока нет. Полагаю, у них уже есть секретарши. — Конечно, есть. — А у вас нет на примете такого писателя? — Я знаю одного. Он написал целую книгу про пуговицы, но, говорят, не слишком знаменит. Выпьем еще? Она согласилась, и пришлось выпить. Больше я ничего от нее не ждал, мечтал только смыться, но ее помощь могла еще понадобиться, и я вынужден был изображать, что она произвела на меня впечатление, вместо того чтобы внезапно вспомнить, будто опаздываю на важную деловую встречу. А к тому же с ней было приятно поболтать, и раз уж мой интеллект должен «подкрепляться опытом», то почему бы и не таким? Появилась серьезная надежда, что приглашение на обед она воспримет благосклонно, но тогда я потрачу на нее весь вечер. А это обойдется Люси Вальдон не менее чем в двадцать долларов. Придя домой чуть позже семи и заглянув в кабинет, я вынужден был признать, что слишком плохо думал о Вульфе — ведь он читал «Его собственный образ». Видимо, закончив абзац, он заложил страницу закладкой и положил на стол, поскольку подошло время обедать. Он никогда не загибает уголки страниц у книг, нашедших место на его полках. Много раз я видел, как он вначале пользовался закладкой, а потом, прочитав добрую половину, принимался загибать уголки страниц — верный признак, что он хотел избавиться от книги.